Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 2

Провожающих набралось немного: наши девчонки, да Аврора Францевна.

Впрочем, Салим тоже остаётся, во главе небольшой, отлично вооруженной армии.

Как они действуют, я знал из первых рук, и даже с моим боевым опытом ни дисциплина, ни выучка не вызывали никаких нареканий.

Единственное, что мне не нравилось — это то, как Салим смотрел на Антигону… Но кто я такой, чтобы вмешиваться в естественный ход вещей? Они молоды, не лишены привлекательности, и самое главное, у них обоих бьётся сердце.

От соседки отчётливо несло валокордином, его не мог перебить даже стойкий запах табака.

У бедной женщины тряслись губы, сигарета прыгала в пальцах, словно живая. То заламывая руки, то бессильно комкая концы пушистой шали, Аврора Францевна порывалась что-то сказать, но только смотрела на Машу больными невыспавшимися глазами и молчала.

Когда я подошел, соседка вскинулась, метнулась наперерез — словно я собирался дать стрекача.

— Вы же позаботитесь о ней, правда?

Я хотел напомнить, что речь идёт не о канарейке, которую надо вовремя кормить и подливать водички в поилку… Но сдержался. До недавних пор Аврора Францевна не слишком хорошо представляла себе, что это значит: быть матерью такого самостоятельного и инициативного чада, как Маша. И сейчас испытывала одно потрясение за другим.

Несколько дней назад, вернувшись с работы, она нашла дочку сладко спящей в собачьей будке, под бдительным оком самого Рамзеса.

Как потом выяснилось, девочка вернулась домой ранним утром, и никого не застав — ни Антигоны, которой должна была передать моё послание, ни своей приёмной матери — заползла в собачью будку и отключилась.

Её можно понять: детская психика, хотя и очень гибкая, всё же нуждалась в перезагрузке.

И вот теперь — новая напасть.

Маша должна отправиться с нами, на поиски Шамана.

После того, как я, освободившись от сети, убедился, что паршивец сбежал, первым делом надо было решать, что делать со всем тем бедламом, что творился в заброшенной психбольнице. Или, как его называла Маша, «интернате».

Не придумав ничего лучше, я позвонил Котову.

В конце концов то, что между нами пробежала внушительных размеров чёрная кошка, ещё не значило, что майор уклонится от выполнения непосредственных обязанностей.

Так и случилось.

Котов, прибыв на место преступления — ибо, со стороны Шамана, это и было ни что иное, как преступление против человечества, — взял бедлам в свои крепкие солдатские руки и организовал его в полный и окончательный порядок.

Мешки с детскими трупами впечатлили майора настолько сильно, что он чуть не пристрелил меня — просто чтобы сбросить пар, выместить ярость хоть на ком-нибудь.

Когда же он добрался до Платона Федоровича, то к счастью, немного поостыл, так что горе-учёного просто запихали в глухой воронок и увезли — для дальнейшего разбирательства.

Мишку нашли.

Аврора Францевна, спешно вызванная из своего НИИ на место преступления, опознала его в одном из детей в чёрных мешках…

Соседка настаивала на том, чтобы ничего не говорить Маше, но Алекс её переубедил.

Чувство вины — штука страшная, — сказал он зарёванной соседке, судорожно глотающей воду на нашей кухне. — Вам будет казаться, что именно вы помогли Шаману выйти на этих одарённых детей, тем самым обрекая их на страшную участь. Но на то мы и живые люди. Было б гораздо страшнее, если б мы не ощущали ничего. А кроме того, вину можно искупить, — и шеф быстренько изложил свой план по поимке Шамана…

Краеугольным моментом этого плана была способность Маши находить искомое по карте.

— Это манипуляция, — сказал я. — Вы хотите, чтобы девочка помогла вам отыскать Шамана, и давите на Аврору Францевну, чтобы та отпустила Машу.

— Ты сам предложил использовать её дар при поиске заложников, — ровно сказал шеф.

— Да, но это было здесь, в городе, — возможно, именно во время этого спора вышеупомянутая чёрная кошка и провела меж нами окончательную черту… — А брать девочку в опасное путешествие, из которого, с высокой долей вероятности, никто не вернётся — это тоже преступление.

— Подумайте вот о чём, поручик, — медленно, с расстановкой сказал шеф. — Если Маши с нами не будет, с высокой долей вероятности мы не найдём Шамана вообще. С девочкой у нас есть хоть какой-то шанс.

— Цель оправдывает средства, да? — я ожесточался всё больше. — Вы не намерены считаться с потерями, для вас главное — поймать преступника. А то, что при этом страдают другие люди — вам всё равно.

— Ты на что это намекаешь, кадет?.. — подступив ко мне вплотную, Алекс уставился в мои глаза. Как змея, которая гипнотизирует кролика.

— Вы прекрасно осведомлены о моих чувствах, — выдавил я сквозь зубы. — Может, сами сделаете выводы?

Несмотря на разногласия, наша с ним связь, возникшая после второй метки, крепла день ото дня.

Особенно, когда мы были рядом, в непосредственной близости друг от друга.

— Считаешь, это я виноват в том, что ты стал стригоем, — он не спрашивал. Это было излишне.

— Я считаю, что не стоит втягивать в наши разборки маленькую девочку.

И всё-таки я не осмелился признать очевидное.

Да. В том, что со мной случилось, я винил Алекса.

Нет, не так.

Я СОГЛАСЕН быть кем угодно. Хоть чёртом лысым, хоть чучелом огородным.

Ручным стригоем.

Главное, чтобы он не делал вид, что ТАК И НАДО. Чтобы не воспринимал всё, как должное.

Иными словами, я хотел уважения, чёрт побери. Отношения к себе, как к равному, как к партнёру.

А не как к мальчику для битья, которого можно кинуть на камни для отвлечения внимания — например, больного на всю голову вивисектора. И преспокойно заниматься своими делами.

Но этого я ему не сказал — у меня просто не хватило духу.

Побоялся, что Алекс не воспримет меня всерьёз. Просто рассмеётся, снисходительно похлопает по плечу, а потом популярно объяснит, что пропасть между ним, Вечным, заслужившим эту привилегию и обязанность своим трудом, своим талантом, своим горячим, как сверхновая, даром, и мной, умертвием, нежитью, вурдалаком недоделанным — НЕПРЕОДОЛИМА.

Мы просто не можем быть равными.

Никогда.

Осознание того, что большинство аргументов — плод моего воспалённого самолюбия, ничего не менял. Для меня, по крайней мере.

Я всё равно думал, что подвергать ребёнка опасностям долгого пути — верх безответственности.

— Чур, я на переднем!

Увидев наш новый транспорт, Маша запрыгала на одной ножке.

— Для тебя прикрутили детское сиденье в багажнике, — презрительно процедила Суламифь, даже не взглянув на девочку.

— Дядя Саша, это правда? — на ребёнка было жалко смотреть. Глаза на мокром месте, помпон на шапке трясётся так, словно у него эпилептический припадок.

— Конечно нет, звезда моя, — Алекс добро улыбнулся и покровительственно положил руку девочке на плечо.

— Детское сиденье находится в салоне, у самого окошка. Тебе будет отлично всё видно.

— Но я уже взрослая! Мне почти девять!..

Суламифь презрительно фыркнула.

Обращайся, когда исполнится лет двести, — читалось в её серебряных, как зеркальная амальгама, глазах.

Как по мне — вели они себя совершенно одинаково.

Впрочем, для дурного настроения Суламифь были свои причины: когда стригойка заявила, что едет со мной — я воспротивился. Во-первых, и в главных, из-за Маши. У девочек не заладилось с самого начала, и провести вечность, слушая перепалку двух острых на язык барышень… Я вас умоляю.

Во-вторых, и в честных, я просто ДО СМЕРТИ устал от опеки. Неизменное присутствие стригойки за левым плечом начинало меня раздражать.

Хорошо, что ты не успел жениться, поручик, — голос шефа так и сочился сарказмом, но я всё равно улыбнулся.

Как всегда, Алекс бил не в бровь, а в глаз.

В первый миг, когда отливающий тусклым вороным блеском Аурус, словно бронированный кит, зарулил на нашу дорожку, меня охватила оторопь.

Такая махина? Автобус? Серьёзно?..

А как же скорость, незаметность, мобильность?

С другой стороны, в дороге мы проведём чёрт знает, сколько времени…

А с нами ребёнок, очень пожилой ящер и собака.

В том, брать ли с собой Рамзеса, на кандидатуре которого настаивала Маша, сомневался даже Алекс.

Как ни странно, за пса вступился Гоплит.

— Вы никогда не задумывались, почему Рамзес очень умён? — спросил он, наблюдая в окно, как во дворе, на ковре из желтых листьев, тренируются его бойцы.

— Собаки вообще… отличаются умом и сообразительностью, — пожала плечиками Антигона.

Алекс лишь мудро усмехнулся, а я вообще промолчал.

— Он служил в горячих точках, служил на границе, прекрасно понимает всё, что ему говорят, причём, не только по-русски, но и по арабски, и на замане курди и на иврите… — перечислял старый ящер.

— Вышиваю крестиком, а ещё на машинке… Извините. Вырвалось, — я смутился под недоумевающим взглядом Гоплита. Вероятно, с отечественной мультипликацией тот знаком не был.

— Он может говорить, — неожиданно хриплым голосом поведала Антигона. — Я сама слышала: Машка болтает с ним, как с подружкой.

— И вы продолжаете думать о нём, как о собаке?

— Он оборотень, — это была догадка, но судя по тому, как просветлело лицо старого ящера — удачная. — Только… Никто не видел, чтобы он перекидывался.

— Потому что он не может, — печально кивнул Гоплит. — Какой-то дефект в ДНК, полагаю. Рамзес навечно застрял в ипостаси пса. Но это ещё не делает его собакой.

Я знал о том, что Розочка — вервольф. Но она не могла превращаться в волчицу.

И что по меньшей мере ещё один боец из армии Гоплита, урсус, не мог перекинуться до конца, в конечной стадии являя собой пародию на чудовище из ужастика, полу-человека, полу-зверя.

Раненые, слабые, не умеющие принять свою вторую сущность — вот из кого состояла армия древнего ящера.

Раненые в душу. Слабые не духом, но телом, отрицающим способность к изменению…

Я видел, как из болотистого бора под названием Европа выплеснулась толпа волосатых варваров, и принялась стучать рукоятками мечей в ворота самого Рима, — обыденно, вскользь, упомянул однажды древний ящер.

Я сменил столько званий и командовал столькими армиями, что Александр покажется жалким, играющим в солдатики мальчишкой, — сказал он в другой раз.

И это не было хвастовством. Просто уточнение, чтоб мы понимали.

За свою долгую жизнь я осознал одну простую вещь: человек — это остров, — говорил Гоплит. — И каждый остров по-своему одинок, ему трудно сопротивляться бурям и ураганам.

Я поставил себе целью объединять острова в архипелаги.

Может, я и пойму когда-нибудь, каким образом величайший воин всех времён и народов заделался в гуманисты… Однако должен признать: даже на моей памяти это — не первый случай.

Вспомнить хоть моего сержанта, который переквалифицировался в батюшки и поселился на Валааме.

— Присядем на дорожку, — заявил Алекс, стоило автобусу остановиться и гостеприимно распахнуть двери.

И первым плюхнулся на свой армейский мешок.

Хотел съехидничать, что это в НЁМ шеф хранит свои крахмальные рубашки с рюшами, но промолчал.

Поймал косой взгляд Алекса и просто заткнулся.

Когда мы рядом, все мысли, чувства, чаяния — как на ладони.

Напоминай себе об этом почаще, поручик. Будет куда меньше возможностей оконфузиться.

Чтобы показать, что его слова не являются издёвкой, шеф дружески улыбнулся.

— Ну… с Богом, — отец Прохор, в неизменной кенгурушке, в свисающей с плеч, наподобие потрёпанного знамени косухе, первым поставил ногу на ступеньку автобуса.

Как только это произошло, мною вдруг овладело чувство утраты.

Такое бывает.

Когда отправляешься на войну, в ссылку, или к майору Котову на ковёр — словом туда, откуда есть шанс не вернуться — то невольно прощаешься со всем, что тебе дорого.

Вот так и я…

Пока отец Прохор, Гоплит, Алекс, Рамзес и Маша, один за другим, исчезали в утробе полированного монстра, я прощался с особняком, приютившим меня более года назад, с жухлыми кустами гортензий, с обширной мраморной лестницей, на ступеньках которой было так приятно постоять покурить и подышать свежим воздухом…

Прощался с Антигоной.

Амальтея с Афиной, облобызав шефа, повисли на мне, как котята, Суламифь ушла в дом — собираться.

Я освободил её от клятвы, или скорее гейса, наложенного на стригойку Тарасом, и прекрасная негритянка спешила убраться отсюда подальше — дабы воссоединиться с настоящей своею семьёй.

Антигона же, стоя на верхней ступеньке лестницы, так ни разу не пошевелилась.

Ни разу.

Даже не моргнула.

Когда я уже взялся за поручни, в конце подъездной дорожки мелькнуло яркое пятно фирменного платка от «Эрме».

А я уж думал, Настасья не придёт…

Ведьма спешила — румянец сиял ярче обычного, край чёрного пальто покрывали коричневые брызги, мыски модельных туфель тоже были в грязи.

— Простите, что не смогла предупредить раньше… — притронувшись к груди, ведьма слегка пошатнулась.

Взяв под локоток, я подвёл Настасью к плетёному уличному стулу и усадил. Ведьма благодарно кивнула.

Когда наши лица оказались близко друг от друга, я вдруг понял, НАСКОЛЬКО сильно она спешила.

В уголках губ, под глазами, на лбу — проступили морщины. Кожа казалась безжизненной, дряблой. Если обычно Настасья выглядела на пятьдесят, сейчас ей можно было дать все семьдесят.

— Что у вас случилось? — испугался я. Чесался язык спросить об Алевтине, но я сдержался.

— Ничего такого, с чем бы мы не могли справиться, — отмахнулась ведьма, доставая из сумочки сигареты. — Сейчас меня волнуете вы.

Закуривая, она смотрела на автобус.

Алекс замер в дверях, на ступеньке, всем видом выражая нетерпение.

— Новое правительство хочет обвинить во всех грехах вас, Сашук, — сказала Настасья, выпуская дым.

«Новое правительство».

Нет, это не был тот пресловутый Совет города Питера, за которым мы гонялись всю прошлую неделю.

Узнав, кто скрывается под этим пафосным именем, я сам бы охотно посмеялся — если б не был занят спасением своей шкуры.

Но «правительство» таки имело место быть: Шаман сбежал, и добрые граждане сверхъестественного сообщества, очухавшись и наскоро зализав раны решили, что более такого допустить нельзя. А значит, в отсутствие настоящего Совета, следует создать аналогичный орган власти — чтобы было на кого, если что, повесить всех собак.

К чему они там пришли, мы с Алексом не интересовались — было своих дел по горло.

Выходит, зря…

— Правительство постановило, что это вы виноваты в том, что Шаман сбежал, — нервно затягиваясь, поведала Настасья. — И что это ты, чуть ли не лично, имеешь отношение к гибели Великого Князя, Сашук.

— Значит, «постановило», — я взглянул на шефа.

— Ну что ж, — тот философски пожал плечами. — В какой-то мере, они правы, Настенька. Это ведь я не смог защитить Князя. А стало быть — виноват и во всех из этого вытекающих…

— Что вы несёте, шеф, — вмешалась Антигона. — Не могли же вы…

— А это уже не важно, звезда моя, — грустно улыбнувшись, Алекс указал себе за спину.

Там, за обширной кормой нашего нового транспортного средства, уже вздрагивали мигалки и летел тоскливый, как вопль гуля над свежей могилой, вой сирен.

— Что это, шеф? — я прикусил язык. Мог бы и сам догадаться.

Найденные в заброшенной психиатрической клинике детские трупы имели громадный резонанс. Конечно же, шила в мешке утаить не удалось, новость просочилась в СМИ…

Котова назначили главным героем недели, завалили интервью и объявили самым талантливым следователем современности.

Но природа, как известно, не терпит пустоты: там, где есть герой, обязательно должен быть и злодей. И так как Шаман сбежал, роль злодея, похоже, отошла нам.

— А это нас арестовывать приехали, мон шер ами, — улыбнулся Алекс и спрыгнул со ступеньки на землю. — Не судьба, значит, — и он грустно погладил воронёный бок Ауруса. — Не стоит на них обижаться, — пояснил он. — Когда люди испуганы, они всегда ищут виновного. Меня печалит лишь то, что Шаман, обосновавшись на новом месте, начнёт всё ту же отчаянную игру…

— Глупости, — отбросив изящным щелчком окурок, Настасья поднялась со стула. — Делай, что должно, Сашук. Я их задержу.

Алекс впился в лицо ведьмы горящим исступлённым взором.

— Уверена?

— Да, — я не верил своим глазам. Но Настасья молодела на глазах. Морщины куда-то делись, плечи расправились, а на чёрном кашемире пальто не осталось и следа грязи. — Да, уверена. Будет весело, — ведьма потёрла одну ладонь о другую и направила их на наш автобус. — Газуйте.

Алекс не заставил себя упрашивать.

— Ходу, поручик! — бросил он мне и повернувшись, взлетел по трём высоким ступенькам, аки супермодель на подиум. — Все по местам! — гаркнул он на отца Прохора — к этому времени остальные путешественники столпились в проходе, не понимая, что происходит.

Аурус медленно и величественно, словно океанский лайнер мимо рыбачьих шаланд, проплыл вдоль полицейского кортежа, возглавляемого архаровцами Котова, чуть переваливаясь на мягких рессорах, перепрыгнул лежачий полицейский и прибавив газу, рванул вдоль по Питерской — как пелось в одной некогда популярной песне…