Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 25

Мы спускались по ступенькам: мимо трибун, мимо заполняющих кресла существ — таких разных, что волосы непроизвольно вставали дыбом.

Воздух казался наэлектризованным до предела. Агрессия, страх, недоверие, паника — эти эмоции накрывали стадион, словно ядерный гриб.

Маша молчала.

Она словно ушла в себя.

— Куда дальше? — спросил я, когда мы добрались до самого низа — в двух шагах зеленело молодой травкой футбольное поле.

Почему они не убрали газон? — мысль была левая, необязательная.

— Кажется, туда, — Маша неуверенно показала в тёмный проход, ведущий куда-то внутрь стадиона.

Я пожал плечами и мы пошли.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросил я через пару минут.

Понимаю: постоянно дёргать её неправильно, но как всегда бывает в напряженные моменты, в голове тикал подключенный к бомбе будильник. Я сознавал, что время, капля за каплей, просачивается сквозь узкое горло кувшина и утекает в песок.

— Не знаю, — девочка посмотрела на меня очень серьёзно. — Я не уверена.

— Тогда просто делай то, что тебе кажется правильным.

Она кивнула. Посмотрела вдоль коридора — дальнего конца видно не было, он утопал в густых тенях — и решительно потащила меня к одной из дверей.

— Не то…

За дверью была раздевалка. Резко и остро пахло носками, мужским потом и дезодорантом.

Следующая дверь…

Туалеты, душевые.

Эх, и почему я на досуге не изучил карту стадиона? Может, потому что не было у меня никакого досуга?..

Маша открывала все двери, которые нам попадались, я в них заглядывал и всякий раз молча качал головой.

Так мы добрались до противоположного конца, где за широкими раздвижными дверьми угадывалось сумрачное фойе.

— Что, поворачиваем назад? — спросил я.

И вдруг на фоне стеклянных дверей, ведущих в фойе, что-то промелькнуло. Мне показалось, оно было с нашей стороны — в коридоре.

Если это был человек, то двигался он слишком быстро. А если оборотень, в своей второй сущности… Да нечего здесь делать оборотню.

— Ты это видела? — спросил я, глядя сверху вниз, на девочку.

— Это не Лойза.

— Всё равно, надо проверить. Постой-ка здесь…

Дверь была заблокирована.

Не знаю, может, электронику отключили на всём стадионе — некоторых существ, особенно тех, кто постарше, она просто бесит.

Внезапно я понял, какую неподъёмную задачу взвалили на себя Алекс и Гоплит: собрать столько сверхсуществ вместе, в замкнутом пространстве — это всё равно, что посадить в банку слишком много пауков.

Толкнув стеклянную створу без всякого успеха, я повернулся к Маше.

— Поищем другой путь, ладно?

— Нет, — она затрясла головой так сильно, что на лицо упало несколько прядей. — Это где-то здесь. Я чувствую.

Коридор был широк и совершенно пуст. Под высоким потолком слабо светились трубки дневных ламп, отбрасывая на стены серые тени. Одна лампа, прямо у нас над головами, негромко гудела — очень раздражающий, тревожный звук.

Внезапно я что-то заметил.

Ну да. Надо просто смотреть немножко под другим углом. Люки вентиляции. Судя по диаметру, ими пользуются для обслуживания — свободно пролезет взрослый человек.

Да, но не бросать же девочку одну.

Я вообразил, как мы с Машей, глотая пыль и путаясь в паутине, ползём по тесному проходу… Но тут она подёргала меня за руку.

— Сашхен, смотри, ещё одна дверь.

Мы её не заметили: на ней не было ни ручки, ни таблички. Просто утопленный в стену прямоугольник, уже, чем другие, и с магнитным замком.

— Наверняка служебное помещение, — с сомнением сказал я. — Всякие там тряпки, вёдра…

Маша уже была рядом с дверью и толкала её от себя. Ну конечно. Как ещё может открываться дверь без ручки?..

— Заперто.

Вряд ли тряпки и вёдра будут запирать на дорогой магнитный замок.

Я подошел к Маше и толкнул. Потом ещё раз, потом навалился изо всех сил…

— Сашхен, попробуй мудру.

— Точно. Совсем забыл, прости.

Я сложил пальцы в обычную фигу и дверь с чпокающим звуком отошла.

Сразу потянуло кровью.

Ноздри раздулись, в голове застучали тяжелые молотки. Запах бил по кишкам с силой лошадиного копыта, он был совсем свежим, железистым, кисловатым… И его было много.

Почему-то сразу пришла на ум виденная пару минут назад тень.

— Жди здесь.

Я старался говорить ровно, не давая панике прорваться в голос.

Маша послушалась.

Впрочем, я давно уже заметил: этот ребёнок всегда знал, когда можно спорить, а когда нужно делать то, что велят.

Редкое качество, даже для взрослых.

Раскрыв дверь ровно настолько, чтобы пройти боком, я шагнул внутрь, захлопнул её и только после этого нащупал выключатель и зажег свет.

В первый миг зажмурился — и не от того, что было слишком ярко. Просто всё в комнате было красным.

Все оттенки, от багрового до ярко-алого, глянцево и масляно поблёскивающие, растёкшиеся большими лужами на полу, собравшиеся в густые брызги на стенах, тонкими сопливыми нитями свисающие со столов и стульев…

В этом красном я не сразу различил тела — они тоже глянцево поблёскивали, и походили на манекены, которые зачем-то окунули в красную краску.

Кому-то может показаться, что я слишком долго описываю картину жуткой бойни.

Но в первый миг я просто офонарел, если не сказать хуже.

Такого я не видел даже на войне…

И мне понадобилось время, пара минут, чтобы прийти в себя. А для этого очень полезно оценить ситуацию по секторам. Эпизод за эпизодом, сосредоточившись на частностях — чтобы общее целое не вынесло мозг.

К горлу подступила тошнота.

Зажмурившись, я втянул воздух носом, но стало только хуже: запах давил на рецепторы, как асфальтовый каток, и мне теперь приходилось бороться сразу двумя противоположными чувствами: отвращением, которое у всякого нормального человека вызывают картины смерти и разложения; и — вожделением, какое возникает у всякого нормального стригоя при виде крови.

Не выдержав, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу. И плотно закрыл её за собой, ЗАПЕЧАТАЛ, применив ещё одну мудру.

Там делать нечего: комната и так стоит у меня перед глазами, во всех душераздирающих подробностях. А помочь… Некому там помогать. Все уже умерли.

— Идём отсюда, — схватив Машу за руку, я потащил её прочь.

Ладно, надо всё-таки разобраться.

Три… Нет, четыре тела. Одно завалено в дальнем углу, я его не сразу заметил.

Комната принадлежала секьюрити: столы, мониторы, пульты управления, да и форма на убитых — чёрная, с лычками и погончиками… От того, что она была чёрной, мне и почудилось, что трупы залиты кровью «с головой».

Сейчас, выдохнув и частично придя в себя, я уже понимал: у страха, как всегда, воображение не по разуму.

Да, лужи были. Большие. И потёки на стенах. А ещё — громадные рваные раны на шеях охранников. Такое чувство, что их кусали — глубоко погружая клыки в беззащитную плоть.

Стоп.

Это не волки. Судя по размеру отметин — вообще не хищники.

Человек.

Стригой.

Я остановился.

ШЕФ, ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?

Ну что такое, поручик? Маша капризничает? Так отведи её в буфет и купи пирожное.

Потеряв терпение, я «вбросил» в ментальное поле Алекса всю картину бойни, целиком. Даже запах добавил.

…! — коротко и ёмко. Уважаю.

Это комната охранников, — транслировал я. — Маша привела. Нет, девочку я туда не пустил, шеф, за кого вы меня держите? Да, мы уже оттуда ушли. Ну… Довольно далеко. Нет, нас там не видели. Хорошо. Ждём.

Почему такой односторонний диалог? Очень просто: получив «по кумполу» моей телепатемой, Алекс утратил присущий ему дар красноречия и перешел на одни эпитеты. К счастью, я его прекрасно понимал — у самого в голове были точно такие же выражения.

Ждали мы у какой-то колонны — я не осматривался. Просто «отправил» шефу картинку и всё. Нам всё легче давалось вот такое невербальное общение. А что? Куда удобнее, чем телефон. И бесплатно.

Алекс примчался через пару минут. Сразу осмотрел Машу — словно с ней могло что-то случиться. Осмотрел, ощупал, как куклу… И успокоился. Немного.

Девочка благоразумно молчала, хотя и посылала в мою сторону короткие недоумевающие взгляды.

Но рассказывать, что я видел, и что по этому поводу думаю, я не собирался. Если где-то и надо оберегать детскую психику, то это тот самый случай.

Ещё седых девочек нам не хватало.

— Кто-нибудь вас видел? — сразу спросил шеф.

— Я же сказал: нет. Мы были одни.

— Ладно. Надо, чтобы и дальше этого никто не видел.

— Я запер дверь. Мудрой.

Алекс посмотрел на меня с уважением, затем кивнул.

Я его понимаю: если пойдёт слух, что здесь, прямо на стадионе, кого-то замочили — референдуму кабзда.

Вспомнилось, какие флюиды витали над стадионом…

— Ты точно там не наследил? — Алекс осмотрел меня с ног до головы. Внимательно, начиная с ботинок, затем руки, одежду и наконец — лицо.

Я моргнул.

— Шеф… Вы же не думаете, что это я, шеф? Вы же не…

Он покачал головой.

— Если твоя картинка передала все подробности, то их завалил стригой. Размер и характер ран…

— Шеф, ну пожалуйста.

Мы посмотрели на Машу. Она слушала, что называется «развесив уши». И открыв рот, в придачу. Глаза у девочки были огромными, но зрачки сузились до размера булавочных проколов.

— Значит, мне не померещилось, — сказала она, глядя на нас по-очереди. — Там много крови и мёртвые дяди.

— Это так, звезда моя, — Алекс печально кивнул. — И ты молодец, что нашла их.

— Но это не Лойза! — почти закричала Маша. — Он не стал бы…

— Но кто-то это сделал, — отрезал Алекс. — Кто-то, кому очень нужно отвлечь наше внимание, — глаза Алекса смотрели в пустоту, он отчаянно о чём-то думал. — Отвлечь от чего-то другого, что должно вот-вот произойти…

— Это точно не стригой, шеф, — я тоже напряженно размышлял. Что-то в картине убийства не давало мне покоя, была в ней какая-то неестественность, нелогичность, если позволите. И кажется, я нащупал… — ОНИ хотели создать ВИДИМОСТЬ того, что на охранников напал стригой, — сказал я, когда Алекс — и Маша — уставились на меня. — Эти нарочитые, повёрнутые как бы «к зрителю» укусы на шее… — я говорил быстро, додумывая версию на ходу. — Но дело в том, что укус в шею — это стереотип. Расхожее мнение… На самом деле, кусать в шею очень неудобно — если партнёр не согласен. Понимаете, шеф, яремная вена залегает довольно глубоко, и в таких условиях гораздо удобней впиться в запястье или…

— Ближе к делу, поручик.

— Если б это был стригой, крови бы почти не было, — переводя дыхание, закончил я.

Алекс свернул губы трубочкой и уставился в пустоту — наверняка изучал мысленным взором картину убийства.

Затем кивнул.

— Кто-то хотел представить всё, как кровавую бойню, учинённую стригоем, — сказал он то, что давно витало в воздухе. — И подставить хотели именно ТЕБЯ, мон шер ами.

— МЕНЯ? Но шеф…

Впрочем, я сразу заткнулся.

Если отбросить всё невероятное, то, что останется — и будет правдой.

ОНИ целили даже не в меня — в Алекса. «Ручной стригой». А чем сейчас занимается Алекс? Организовывает выборы нового Совета. Значит…

— Мне надо на стадион, — сказал шеф. — Дебаты уже начались, я должен там быть.

— А как же… — я кивнул себе за спину, туда, где осталась страшная комната.

— Позже. Держись от неё как можно дальше, слышишь? — он посмотрел мне в глаза, твёрдо и требовательно.

— Чтобы никто не сказал, что это сделал я, — сказал я упавшим голосом.

— Всё равно скажут, — уверенно кивнул шеф. — А не скажут, так подумают. И у тебя должно быть ЖЕЛЕЗНОЕ алиби, Сашхен. Железобетонное. Иначе…

Иначе даже я не смогу тебя спасти, — договорил он мысленно. — За всю историю в одном месте не собиралось столько сверхсуществ. Стоит кому-то показать клыки, вздыбить шерсть — и то, что ты видел в комнате охраны, распространиться на весь стадион.

Повернувшись к нам спиной, Алекс скорым шагом удалился в сторону трибун.

Я растерянно посмотрел на Машу.

— Прости, что тебе пришлось в этом участвовать, — сказал я.

Девочка серьёзно кивнула. А потом спросила:

— Сашхен, а ты очень внимательно разглядел ту комнату?

— Мне кажется, да, — по лицу моему прошла судорога.

— И не заметил ничего… Необычного?

Необычного? — хотел спросить я. — Кроме мёртвых тел, моря крови и характерных укусов?..

Но как только я об этом подумал…

Уж очень ПРАВИЛЬНО лежали тела.

Я что хочу сказать: они были расположены СИММЕТРИЧНО, по углам комнаты, и если б их было ПЯТЬ, я бы догадался сразу. Но тел было всего четыре, пятое — или нижний луч «перевёрнутой» пентаграммы, находился там, где стоял я… В смысле — встал, когда вошел в комнату.

Я ещё почувствовал, как по всему телу словно прошла волна — и не придал ей значения, списал на впечатление от страшного зрелища.

Признаться, в тот момент я больше боролся с чувствами, чем думал.

Я уже говорил: какая-то часть меня хотела скорчится в уголке и хорошенько поблевать, другая — наброситься на ближайшее тело, пока в нём не остыла кровь.

— Понимаешь, я же не знала, что там такое, — голос Маши звучал чуть ли не извиняюще. — Просто я почувствовала… Ну что-то злое. Оно направлено на стадион, точнее, на трибуны. Вот я и подумала, что это может быть Лойза, но сейчас понимаю: это не он, сто процентов, у него совсем другой запах, Лойза не воняет, от него всегда хорошо пахнет, а там, у той комнаты, воняло просто жутко, какими то… Червяками, что-ли. Ну знаешь, с которыми на рыбалку ходят. Оставили банку на солнце, червяки в ней умерли и стали вонять…

Она говорила, а у меня в голове опять рушились костяшки домино. Я это представлял себе очень чётко: одна мысль — одна костяшка.

Маша говорила, а они падали, исчезали в пропасти, одна за другой, пока не осталась всего одна…

Шеф, это не просто подстава! Это ритуал.

Что ты несёшь, мон шер ами?

Руна «ПАЧАД», шеф! Вы сами показывали мне её, ну вспомните. В той древней книге… Её ещё называют «ГЕВУРА».

То есть, СТРАХ.

Да, шеф. Страх. Кто-то хочет пропитать им весь стадион, и когда сверхсущества…

Особенно, двусущие.

Особенно, хищники.

Почувствуют страх…

Я сорвался с места. Маша телепалась позади, как фантик на ниточке, её маленькие ножки не успевали за моими гигантскими прыжками, и тогда я подхватил её подмышку, мысленно извинившись, но девочка лишь ойкнула от неожиданности, и всё.

А ритм уже летел над трибунами, как ударная волна.

Отражаясь от любой плоской поверхности, он вибрировал и множился. В нём слышался грохот громадных африканских барабанов, и дробная россыпь барабанчиков-бонго, и торжественный гул больших литавров, и сухое стаккато бубнов, и тонкий, пронзительный звон тарелок…

Если б не обстоятельства, если б я не знал, к чему это может привести — и обязательно приведёт — я бы даже послушал. С удовольствием.

Нет, это правда звучало КРУТО.

За то время, что мы не виделись, Шаман прокачался. То, что я слышал ранее, через запись, и в подмётки не годилось тому, каким был его ритм сейчас.

Возможно, отличие было в том, что здесь звук был НАСТОЯЩИМ. Не запись, не произведение электроники. Шаман притащил на стадион живые барабаны. И стучал он, как бог.

А уж поверьте: ударников я на своём веку повидал достаточно.

И самое главное: та волна, которую я почувствовал в комнате охранников, вплеталась в барабанный ритм, словно раскалённая красная нить. Она заполняла пространство, извивалась над головами существ, кажется, даже пронзала их насквозь, как невидимая но очень болезненная стрела — те, с кем это случалось, хватались за головы и пытались зажать уши.

И вот один такой человек — с виду в нём не было ничего необычного, кроме излишне тёплого для такой погоды шарфа — упал под ноги соседей. И задёргался. Из-под пальцев, зажимающих уши, потекла кровь.

Существа вокруг вскочили и бросились врассыпную — словно упавший был источником неумолимой и стремительной заразы.

Они толкались, лезли по головам, грубо наступая на всё ещё сидящих и не понимающих, что происходит…

В центре стадиона собралась небольшая группа людей. Я узнал Гоплита, Владимира… Алекса с ними не было.

Докладчик занимал небольшую трибуну, в него целился двойной ряд микрофонов.

Что характерно: СЕЙЧАС из динамиков лился тот же самый ритм. Докладчик даже не пытался что-то говорить, он растерянно глядел по сторонам, на тех, кто стоял рядом… А потом, совершенно внезапно, выставил когти и бросился на того, кто стоял ближе всех.

Приличный костюм на нём треснул по швам, и когда он повернулся к нам спиной, оказалось, что из прорехи в брюках торчит длинный тигриный хвост…

Нападение докладчика послужило спусковым крючком.

Трибуны словно взорвались — все, кто мог вскочить, вскочили и бросились друг на друга.

Стадион превратился в многоголовое, клыкасто-когтистое чудовище, гекатонхейра, тысячерукого первенца Неба и Земли…

Меня толкнули в спину, и сразу — в бок.

Я полетел на пол, по мне пробежались, на ходу рванув лодыжку зубами, я попытался подняться, с ужасом понимая, что где-то здесь, рядом со мной — маленькая девочка.

— МАША!

В свалке, в всеобщем рёве, в грохоте барабанов, голос мой утонул без следа.

А ритм всё нарастал.

Он становился громче, гуще, быстрее — у меня поджилки дёргались в такт этому ритму, но пуститься мне хотелось вовсе не в пляс.

Челюсть раздирало от желания кого-нибудь укусить.

— МАША!..

Лихорадочно пытаясь отыскать ребёнка взглядом, я вертелся, как пескарь на сковородке — безрезультатно.

Неужели… Неужели её затоптали?

Смели первой же волной паники, пока я стоял, и как олень, хлопал ушами?..

Ни стона, ни визга, ни всхлипа…

Ритм чертовски мешал думать. Он заполнял голову, как манная каша — липкая и холодная, с вкусом и запахом крови.

Держась за какой-то столбик, я кое-как поднялся на ноги и огляделся. Ограждение сломали, как запруду из спичек, и держался я как раз за столбик, оставшийся от металлической ограды.

Народ хлынул на поле — там было гораздо просторнее, чем на трибунах — для того, чтобы закатить полномасштабную бойню.

Напрягшись, собрав все силы, я выдохнул мудру.

Она поднялась над толпой, повисла, вращаясь в воздухе… Там, где она была — драка прекратилась.

Люди поднимались с травы, глядя друг на друга настороженно и недоверчиво… А потом снова бросались на ближайшего соседа — оскалившись, потеряв человеческий облик.

В центре поля стоял Владимир. Подняв молот к небу, он что-то выкрикивал, громовое, ритмичное…

Но слова его тонули в общем хаосе, не в силах перекрыть грохот барабанов и вой обезумевших существ.

Потом я вдруг, как на экране, увидел шефа. Алекс взбежал по ступеням почти на самый верх, под решетчатую, сваренную из стальных балок крышу, и что-то делал там руками, словно вязал невидимые снопы из воздуха, и говорил, говорил… Звука я не слышал.

Но существа рядом с ним прекращали борьбу и падали без сил обратно на сиденья…

А через минуту вскакивали, и выставив когти, бросались в атаку.

Это капец.

Это, мать его, абсолютный капец.

Как только люди снаружи узнают, что здесь происходит — зальют весь стадион вакциной от бешенства, по самую крышу.

А потом возьмутся за огнемёты.

И мы ничего не сможем сделать.

Я увидел Гоплита. Он всё ещё походил на гуманоида, но с удлинившимся черепом, равнодушными узкими глазами, с провалом вместо носа и чешуей вместо кожи, он отпихивал от себя особо ретивых нападающих, пробираясь зачем-то к подиуму с микрофонами.

Зачем?.. — я удивился. — Он что, собирается увещевать высокое собрание ВСЛУХ? Пожурит их за плохое поведение и все тут же, не сходя с места, успокоятся и пообещают хорошо себя вести?

А потом я увидел рядом с Гоплитом красный всполох…

Несмотря на тёплую погоду, Маша ни за что не захотела расстаться с своими красными сапожками.

Куртка у неё тоже была красная, с капюшоном и Микки-Маусом на спине.

Девочка была там, на поле.

Гоплит вёл её к микрофонам — расчищал дорогу, оберегал от ударов, своим телом закрывал от рогов, когтей и клыков.

Подсадив Машу на помост, он застыл перед ним, выставив руки. И показалось, ПОКАЗАЛОСЬ, что в руках этих, с узловатыми пальцами, с чёрными мощными когтями, он сжимает тяжелое римское копьё.

Половина микрофонов была повалена и растоптана. Но отыскав один целый, Маша подула в него, и извлекла тонкий свистящий звук.

А потом запела.