Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 1

Рядом было мягкое, шелковистое, оно пахло кокосовым маслом и шоколадным молоком.

Я улыбнулся.

Грешно думать о девушке «оно». Особенно если эта девушка является воплощением всяческих достоинств — ума, красоты, послушания и виртуозного владения метательными ножами.

А ещё она пьёт кровь и обладает силой самосвала.

С тех пор, как я вернулся домой, Суламифь назначила себя моей девушкой.

Буквально не отходит от меня ни на шаг: спит со мной, кормит меня, сопровождает на ночных экскурсиях…

Мы даже пристрастились вместе смотреть кино.

Суламифь просто ОБОЖАЕТ боевики. Главное, чтобы стрельбы и крови побольше.

А впрочем, что ещё делать, когда нельзя пригласить девушку в ресторан? Или в кафе, на бокальчик мороженого?.. Ведь у стригоев питание — процесс ещё более интимный, чем секс. Им не занимаются прилюдно.

Почувствовав, что я проснулся, Суламифь прижалась ко мне ещё теснее, чтобы я ощутил мягкость её ягодиц, шелковистость её кожи, её запах, её крепкие мускулы… и подставила шею.

Клыки удлинились сами собой, я даже не успел об этом подумать, и аккуратно вошли в нежную шею сзади. Девушка сладко вздрогнула, застонала и выгнулась дугой.

После душа, обернув полотенце вокруг бёдер, я уже привычно заставил себя посмотреть в зеркало.

Это был мой ежеутренний ритуал.

Он не давал расслабиться. Начать думать, что всё идёт хорошо и пускай продолжается в том же духе.

Волосы, отросшие ниже плеч, походили на тусклое серебро. Амальтея предлагала их подстричь, но я отказался: боялся, что с коротким седым ёжиком буду выглядеть, совсем как старик. Когда тебе едва стукнуло тридцать, это, согласитесь, не слишком здорово.

И хотя раненый глаз уже не был кошмарной чёрной ямой, я всё ещё закрывал его повязкой. К тому же, сетка ожогов на лице и руках заживала трудно, оставляя белые, похожие на нити, шрамы.

Я заставил себя хорошенько изучить отражение.

Не расстраивайся ты так, поручик. До свадьбы заживёт, я тебе обещаю.

Показав отражению язык, я отвернулся от зеркала и принялся одеваться.

Белая рубашка, чёрные брюки, волосы — в хвост на затылке, скрепить серебряной заколкой. Серебряные запонки и часы, с браслетом из одноимённого металла.

— Ты мазохист, Сашхен, — говорила Антигона. — Ненормальный, психушка по тебе плачет.

— Спасибо, там я уже был, — привычно отвечал я и улыбался. — Не помогло.

Я теперь вообще много улыбаюсь. Как-то, совершенно случайно, увидел свою рожу в витрине магазина и сразу понял, почему, с некоторых пор, от меня шарахаются люди.

Решил почаще улыбаться: а вдруг поможет?..

Когда вернулся в спальню, Суламифь уже ушла. На самом деле, нам и душ-то не слишком нужен.

Мёртвые не кусаются, — говорил Билли Бонс. А также не дышат, не потеют и не ходят в туалет — добавляю я…

И с упорством, достойным лучшего применения, продолжаю отправлять все те надобности, которые делают меня похожим на человека. Не дают оторваться от корней.

Спустившись в кухню, я застал привычную с некоторых пор компанию: Гоплит, отец Прохор и Суламифь. Антигона, повернувшись спиной, орудует натёртыми до блеска рычагами, кофе-машина изрыгает клубы пряного пара и метит чашки чёрно-коричневой струёй.

Я знаю, почему Антигона стоит отвернувшись: избегает смотреть на меня. Я всё хочу с ней поговорить, что-то объяснить, как-то загладить вину… Но она не даёт мне шанса.

Ускользает.

Не меняясь в лице, деловитая, собранная, сосредоточенная на том, чтобы не дай Бог не встретиться со мной взглядом.

Присутствие Суламифь лишь усугубляет.

Когда я сажусь на своё место, чернокожая богиня улыбается и мягко пожимает мою руку под столом.

— Ты со мной — из чувства благодарности, — как-то, в порыве экзистенциального самоистязания, заявил я стригойке. — Я помог освободить твою семью и твоего Мастера, и теперь ты считаешь своим долгом кормить и оберегать меня.

— Так и есть, — она посмотрела на меня и улыбнулась своими пухлыми чувственными губами. — Это что-то меняет в наших отношениях?

— Да нет, — я поцеловал её в щечку. — Всё путём.

Кесарю — кесарево, — говорил мудрец.

И он прав: будучи стригоем, я не могу, не имею права любить живую девушку.

Со временем она это поймёт, и может быть, даже простит.

— Солнце, солнце, загляни в оконце! — в кухню впорхнул весёлый, как весенний зяблик, Алекс.

Гоплит тут же отложил газету.

«Астральный вестник», выпускается на мелованной бумаге строго ограниченным тиражом.

Антигона поставила перед шефом кофе «по-ирландски»: столовая ложка крепкого, как якорный канат, эспрессо на кружку односолодового виски, в просторечии именуемого самогоном.

Галантно отогнув мизинец, шеф пригубил напиток, одобрительно кивнул Антигоне и тут же нахмурился.

— Звезда моя! А почему гости сидят за пустым столом?..

— Благодарствую, мы уже позавтракали, — поспешно говорит Гоплит, приподнимая и показывая пустую крошечную чашечку.

Чем питается древний ящер, я не знаю. Глоточек кофе, крошечный бутерброд с икрой, пара листиков салата… Как черепаха, которая была у меня в детстве. Разве что, Тортилла не пила кофе.

Отец Прохор, после освобождения из саркофага, тоже почти не ест: выходить из голода нужно аккуратно, бережно и постепенно насыщая организм необходимыми калориями.

Святого отца мы отыскали последним: Шаман заживо похоронил его в каменном мешке, в одном из древних монастырей Старой Ладоги.

Чудо-отрок пролежал в схиме десять дней, без воды и пищи.

Субтильный по жизни, теперь он походил на истощенную длительным постом мумию. Хвостик на затылке почти вылез, бородёнка, и до этого тощая, подростковая, теперь присутствовала, разве что, в воображении, но зато взгляд приобрёл твёрдость алмазного сверла.

Почему, после освобождения, чудо-отрок не пожелал возвратиться в свой приход, под заботливое крылышко богомолок, другой разговор. На мой взгляд, тётушки в серых вдовьих платочках выходили бы отрока в рекордные сроки. Оладушки, пареная осетринка, гречка по-монастырски… Пара недель, и святой отец был бы, как новенький.

Но тот стоял на своём: пока не пройду, мол, обряд очищения, порог церкви не переступлю.

Найти и обезвредить Шамана.

Епитимью чудо-отрок наложил на себя сам, пока холодный каменный саркофаг, завезённый на Ладогу ещё тевтонскими рыцарями, медленно, капля за каплей, вытягивал из него жизнь…

Очень незаурядный человек.

А мелкого паршивца я бы и сам с удовольствием «обезвредил». Вот кому бы свернул шею без малейшего зазрения совести.

К сожалению, Шаман сбежал.

Пока я, полуживой от голода и отравления серебром, прокладывал себе путь сквозь равнодушных, как истуканы, людей в серых халатах, пока Очкастый — прозвище прижилось с лёгкой руки девочки Маши — пытался выстроить заслон из детей, который помог бы ему скрыться от страшного, вырвавшегося на свободу стригоя…

При мысли о Платоне Федоровиче у меня, как всегда, свело челюсть.

Будучи уверенным, что порвав сеть, я примусь и дальше рвать глотки всему, что движется, Очкастый выпустил в коридоры детей.

Сам же попытался скрыться через подвал, но застал там Машу с Розочкой.

Он пытался их остановить — даже угрожал пистолетом. Но что-то пошло не так у Платона Федоровича, Маша сбежала, а Розочка, завладев его же оружием, принялась прицельно расстреливать всех, кто пытался её остановить.

К тому времени, как она добралась до подвала и увидела чёрные мешки, патроны й девушки уже кончились.

И тогда она принялась рвать охрану голыми руками.

Я до первого этажа добрался, когда всё уже было кончено.

Не знаю, как Шаман ими управлял, но зрелище покрытых глянцевой плёнкой крови халатов долго ещё будет тревожить мои неспокойные сны.

Познакомившись с Шаманом, я решил, что парень — просто манипулятор необычайной силы, что он мастерски находит слабые места и давит, давит на них с упорством отбойного молотка.

Где-то я был прав.

Мы откопали одно из заброшенных бомбоубежищ, в котором обнаружилась и дочь Пульхерии — плод тайной любви, роковой страсти, о ребёнке никто не знал, даже её ближайшие соратники… Как об этом проведал Шаман — сие науке неизвестно.

Так вот, когда мы, с помощью девочки Маши, один за другим отыскали все схроны, в которые Шаман, с дьявольской изобретательностью рассредоточил ключевых для нашего Сообщества людей, мы с Алексом решили, что именно так он и действует: шантаж, манипуляции, угрозы близким намеченной жертвы…

Но в эту картину не вписывался майор Котов — по меньшей мере. Ему никто не угрожал, никто не шантажировал.

Наш старый друг просто, ВДРУГ, перестал таковым являться.

Тогда речь и зашла о гипнозе. Но эта версия себя тоже не оправдала, Аврора Францевна просветила нас, что Платон Федорович, в бытность свою сотрудником того самого НИИ, скрупулёзно доказал, что на сверхсуществ гипноз не влияет…

Словом, Шаман для нас так и остался загадкой — одной из многих, но пожалуй, самой главной.

— Надо было сразу заняться расследованием убийства Скопина-Шуйского, — сокрушался Алекс. — Моя вина, кругом моя вина.

— Но Владимир тогда убедил нас обоих, — возражал я.

— Дар любого хорошего поэта — убеждать, — строго поправлял шеф. — А моя обязанность, как дознавателя — не поддаваться его убеждению.

— Но Владимир — наш друг. Кому ещё доверять, как не друзьям?

— А кто говорит, что Володенька нас обманул? Ведь его ТОЖЕ могли ввести в заблуждение. Его тоже могли… загипнотизировать.

Тут я не выдержал и фыркнул.

Трудно представить кудесника, который мог бы справиться с такой глыбой, как Владимир.

А вот поди ж ты.

С тех пор, как Шаман исчез, я не мог успокоиться. Прокручивая в голове, бесконечно анализируя, вспоминая всё новые подробности и детали, я пытался понять: где мы промахнулись?

Почему всё вышло так, а не иначе?.. Ведь могли же, МОГЛИ сразу понять, разобраться, что происходит.

Но не-е-ет.

Кидались, как слепцы, которых манит звон колокольчика, то в одну сторону, то в другую.

Одним словом, жмурки.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, поручик.

Я не сразу понял, что обращается шеф ко мне.

— Что? Почему? С чего вы?..

Отец Прохор издал тщедушный смешок.

В данный момент чудо-отрок потягивал из чашки какую-то бесцветную жидкость. Подозреваю, это была святая вода. Освященная, надо думать, им самим — такой вот круговорот природных ресурсов.

— Белая рубашка тебе к лицу, Сашхен, — после ведёрной кружки утреннего «кофе» Алекс пребывал в благодушном настроении. Расточал сладость и свет.

— Спасибо, шеф. Вы тоже отлично сохранились.

— Ну прямо Шерочка с Машерочкой, бога душу мать, — глубокомысленно изрёк чудо-отрок. — Обрыдаться от умиления.

Утратив былую живость, в качестве утешительного приза святой отец приобрёл дополнительную порцию язвительности и сарказма.

— Ну, они хотя бы начали общаться, — как ему казалось, дипломатично вставил Гоплит.

Мы с Алексом переглянулись. Коротко кивнули друг другу, и синхронно отвели взгляд.

До примирения было ещё далеко — это мы понимали так же чётко, как и то, что когда-нибудь оно состоится.

Но всему своё время.

Пока что, при взгляде на шефа, у меня непроизвольно сжимаются кулаки, а он — я это знаю наверняка — мысленно давит на спусковой крючок своего любимого револьвера…

Я мог бы вызвать Алекса на дуэль — и он, вне всяких сомнений, вызов бы принял.

Но также мы оба прекрасно знали: эта дуэль будет последним, что мы сделаем вместе.

Нет, наши разногласия надо решать по другому. Да и вряд ли то, что между нами происходит, можно считать разногласиями…

Рассуждения мои прервал стук в дверь.

В заднюю дверь — мы ею почти не пользуемся.

— Заходи, Маша, — в один голос сказали я и Антигона.

И осеклись. Одно долгое мгновение мы были на грани того, чтобы встретиться взглядами… Но нет.

Пронесла, нелёгкая.

А Маша уже стояла на пороге, на голове её красовалась небесно-голубая шапка с громадным помпоном, она очень шла к громадным серым глазам и оттеняла медные, в рыжину, кудряшки.

На щеках девочки играл здоровый румянец, и я в очередной раз убедился, насколько дети крепче нас, стариков.

Пройдя, по-сути, те же огонь и медные трубы, что и мы, Маша ничуть не изменилась. Только стала чуть повыше, и взгляд приобрёл тёмную, совершенно океаническую глубину.

— Ну и что вы здесь сидите, в соплях и в халате? — строго вопросило чадо. — Мы с Рамзесом вас обождались уже, все конфеты, которые тётенька выдала, как неприкосновенный запас, съели.

— Неприкосновенный запас — это когда что-то оставляют на крайний случай, — невозмутимо изрекла Антигона.

— Так я и говорю, — ни капли не смутилось чадо. — Тётка бьётся в истерике и пьёт капли, Рамзес ворчит, что у него лапы ломит и хвост отваливается, Терентий вообще спит без задних лапок, а вы тут сидите все, в одном халате… Самый крайний случай и есть.

— Присаживайся и ты с нами, выпей чайку, — пригласил Алекс девочку. — А что до халата… — он залихватски сдёрнул с плеч роскошный бухарский халат, оказавшись при полном параде: в белой, с пеной кружев, рубахе, чёрных бриджах с шелковым кантом и в бархатном же, до середины бедра, камзоле.

Впрочем, иного я от шефа и не ждал.

— Мы уже готовы, — вежливо, как к равной, повернулся к ребёнку Гоплит. — Сейчас Валид пригонит машину и сразу поедем.

— Кого пригонит? — Маша вскарабкалась на стул и придвинула к себе большую чашку, поставленную перед ней Антигоной. Капелька абрикосового чаю, молоко и пять ложек сахару, насколько я могу судить по запаху. — Хам стоит в стойле, как привязанный.

— Нам понадобится другой транспорт, — пояснил Гоплит. — В Хаммер мы просто не поместимся.

Девочка презрительно фыркнула. То, что личико её, по самый нос, было погружено в чашку с чаем, произвело ошеломительный эффект: всё в радиусе полутора метров покрылось сладкими коричневыми брызгами…

Только шеф успел уклониться.

Он вообще всегда успевает.

Всегда.

Впрочем, Гоплит тоже успел — прикрыться газетой. Антигона была далеко, отец Прохор тоже — сидел на другом конце стола… Так что, досталось нам с Суламифью.

Стригойка невозмутимо промокнула эбеновое лицо салфеткой, а потом наклонилась к Маше, нежно положила узкую ладонь девочке на запястье и улыбаясь, проникновенно сказала:

— Сделаешь так ещё раз, я оторву тебе голову и набью её жуками.

Я поперхнулся.

Материнский инстинкт был также чужд Суламифи, как земляному червю — концепция небесной механики.

Зато Маша с вызовом улыбнулась.

— А вот и нет, — обращалась она к моей девушке, но смотрела на меня. — Сашхен не позволит тебе причинить мне вред. Он — твой Мастер. Ты должна его слушаться.

Я поперхнулся вторично.

Краем глаза заметил, как глаза стригойки потемнели, приобретая цвет и консистенцию грозовой тучи, и невольно подался вперёд, прикрывая девочку собой…

— Ага! — победно возвестила негодница. — Что я говорила?..

Суламифь порывисто — так, что табуретка опрокинулась навзничь, — вскочила и вылетела из кухни.

Хлопнула дверь тира, по крутой лестнице дробно простучали каблуки.

Одна. Две. Три. Четыре…

Ровно пять секунд понадобилось стригойке, чтобы зарядить пистолет, встать в позицию и начать палить по мишени.

Старательно делая вид, что глухие, доносящиеся из подвала выстрелы, не имеют к нам никакого отношения, Алекс светски повернулся к Маше.

— Звезда моя, просвети нас, грешных: где ты нахваталась этой ереси?

Все заинтересованно посмотрели на девочку.

— В супернете, — чадо невинно похлопало ресницами. — Меня Мишка научил — это чтоб вы не спрашивали, откуда я про него знаю… Так вот, дядя Саша, отвечая на ваш СЛЕДУЮЩИЙ вопрос: я хотела больше узнать о стригоях.

— И что? — невольно спросил я.

— И узнала, — ответила девочка, окидывая меня прицельным взглядом лисы, поймавшей глупого зайца. — Ты, Сашхен, берёшь у Суламифь кровь. И даёшь ей свою силу. Потому что ты — Владыка, ты сильнее всех стригоев, и значит, её Мастер. Она будет делать всё, что ты скажешь и не посмеет меня обидеть. Потому что ты меня защитишь.

Не придумав ничего в ответ, я поднялся и пошел вон из кухни. Нет, не в тир — неохота получить пулю в грудь, на мне сегодня новая рубашка.

Просто в другую комнату — соседнюю с кухней.

Встал, прислонившись к стене спиной, закрыл глаза…

Вообще-то я умею держать удар. Во всяком случае, мне так казалось. Но когда тебя бьёт ребёнок…

Это по меньшей мере неожиданно.

Откуда она всё это узнала? Да, да, из супернета… Я что хочу сказать: ОТКУДА Маша узнала, чем мы занимаемся с Суламифь?

Ты забыл, поручик, что окна твоей спальни выходят в тот же двор, что и окно девочки?

И что умный и наблюдательный ребёнок может увидеть очень многое, а главное — сделать соответствующие выводы?

Когда ты перестанешь её недооценивать, а, поручик?

Я невольно улыбнулся.

Нет, то, что Алекс сейчас сказал — это сущий кошмар, я действительно не озаботился тем, чтобы прятаться от чужих взглядов, находясь в своей собственной спальне.

Но всё же приятно было с ним поговорить. Хотя бы в своей голове…

— Устами младенца глаголет истина, — рядом, как всегда беззвучно, материализовался Гоплит. И несмотря на то, что в одежде старый ящер предпочитал расшитые стразами спортивные костюмы от Гуччи, удержать его в поле зрения оказалось не просто.

— Что вы хотите этим сказать?

Я отодвинулся. Всё ещё не мог преодолеть неприязнь, которую испытывал после его предательства.

Как мне объяснили позже, никакого предательства не было. Был ПЛАН. Составленный Алексом и Гоплитом в тесном сотрудничестве.

Но, как говориться: — ложечки нашлись, а неприятный осадок остался.

— Просто подумай, Сашхен: ты не мог никого видеть.

Шеф имел в виду ту гостиную, в которой я видел своих друзей, на фоне пылающего камина и с фужерами шампанского в руках.

— Ты прекрасно знал, что Тарас, а также Гиллели и отец Прохор являются заложниками, а значит, ПРОСТО НЕ МОГУТ там присутствовать.

— Я только знаю, что когда мы их искали, никого не оказалось дома, вот и всё, — парировал я, уже чувствуя, что шеф прав, что я облажался, просто не мог, не хотел как следует подумать…

— Но Мириам, поручик! Ты же ЗНАЕШЬ: она не пьёт спиртного. Никогда, ни при каких обстоятельствах.

— Вы хотите сказать, что это была ПОДСКАЗКА?.. ТАК я должен был понять, что меня водят за нос?

— Я хочу сказать, Сашхен, что вам давно стоит принять свою истинную сущность.

Голос Гоплита так неожиданно врезался в мой мысленный диалог с шефом, что я вздрогнул.

— Истинную сущность? — я оскалился. — Я стал стригоем СЛУЧАЙНО. Просто тогда… я прерывисто вздохнул. — Тогда казалось, что это — наилучший выход. Мы были обязаны остановить Лавея, и Алекс…

— Нам предстоит долгий путь, — вежливо, но непреклонно Гоплит прикоснулся к моему плечу. — Долгий путь в тесном пространстве. Это как путешествовать в гробу — только не одному, а в компании не слишком приятных вам людей.

— И вовсе я не испытываю к вам…

Я смутился.

Гоплит, как всегда, прав. Глупо отправляться в путешествие с людьми, которым ты готов перегрызть глотки.

— Ну что, готовы? — в дверях показался Алекс. Уже в походной своей, защитного цвета куртке и высоких шнурованных ботинках. За спиной его, в непромокаемом чехле, покоилась австрийская винтовка, одна из самых точных в мире. — Валид приехал. Проше пани грузиться.

Гоплит посмотрел на меня испытующе.

— Мы готовы, — ответил я за обоих. — Сейчас возьму куртку и выхожу.