Господин учитель II. Французский полтергейст

Глава 33 Мозги и интриги

— Ну что, все готовы? Господин Старцев?

После долгой паузы, в течение которой все неоднократно подумали, что Семён Дмитриевич попросту уснул, послышалось:

— Вразумительно.

Посчитав, что это скорее «да», чем «нет», я кивнул.

— Леонид?

— Весь внимание.

— Господин Серебряков?

— От меня пока практически ничего не требуется, насколько я могу понять. Вполне готов.

— Я тоже всегда готов ничего не делать. Анна Савельевна?

Мы все присутствовали в палате господина Старцева. Пока планировали не операцию, а пристрелочную вылазку. Разведку без боя. Отработать кое-какие техники и вообще посмотреть, как это всё будет выглядеть.

Анна Савельевна Кунгурцева присоединилась к нашей команде мечты в последнюю очередь, когда мы, исчеркав прорву бумаги схемами и планами, пришли к выводу, что нам не обойтись без визуализации.

«Возлюбленная моя Анна Савельевна, — тем же вечером произнёс я, — не смутит ли вас некая весьма откровенная и неожиданная просьба?»

«Даже не знаю, Александр Николаевич, — задумалась Кунгурцева и, встав, накинула халат на голое тело. — Я от природы обладаю весьма скромным нравом, и если вы вдруг попросите чего-то такого, что потребует от меня выхода за рамки понимаемого мною как приличного и допустимого… Впрочем, я готова понять, вы ещё очень молоды и, должно быть, открыты к экспериментам…»

«Ну что вы, Анна Савельевна! В этом плане я — совершеннейший традиционалист. Поистине, тот, кто ищет разнообразия в физических ощущениях, достоин сочувствия, как человек, бедный духом. Когда мы вместе, наши души сливаются воедино, а наши тела следуют движениям душ. Можно ли думать о том, чтобы столь полноценный и глубоко удовлетворительный акт любви променять на грубое самоудовлетворение с использованием тел друг друга?»

«Вы это прекрасно сказали, Александр Николаевич. Ваша откровенность столь ошеломительна и так сильно располагает к себе… Но что же вы хотели у меня попросить?»

«Видите ли, мы с двумя моими друзьями очень бы хотели склонить вас к участию в одном, скажем так, мероприятии. Существует ещё четвёртый, но он будет просто лежать безучастно, в то время как все остальные — включая вас — активно взаимодействовать с его бренным телом».

«Не знаю, что и сказать вам, предложение и вправду неожиданное. Я полагаю, речь идёт о господине Старцеве?»

«Помилосердствуйте, Анна Савельевна! Каким таким невероятным образом вы сумели догадаться?»

«Леонид — слабое звено в вашей команде, он чрезвычайно болтлив, и слухи уже поползли по академии».

«Так вы согласны помочь коллеге?»

«Вам я готова помочь всегда. Можете на меня рассчитывать».

И вот, мы здесь. Вадим Игоревич выбил у своих разрешение использовать магию в пределах означенной палаты. Поэтому со мной незримо присутствовала Диль, страхуя голову. Несмотря на то, что мы с Серебряковым, насколько я могу судить, находились в куда более доверительных отношениях, чем Серебряков с Танькой, расслабляться я не считал нужным. Чем меньше обо мне знает мой новый друг, тем лучше для нашей дружбы.

— Ну что ж, приступаем!

Я встал в изголовье койки и положил руки на виски Старцева. Тот закрыл глаза. Мгновение спустя опустил веки и я. Сосредоточился.

Целую неделю я потратил на то, чтобы натренировать в себе базовые навыки работы с мельчайшими частицами. Стихийные упражнения временно отодвинул на второй план, по магии Ананке Диль пока обновлений не принесла. Вот я и перераспределил приоритеты. Дело было не только в Старцеве. Я, в конце-то концов, преподаватель магии мельчайших частиц, а сам только в теории разбираюсь. Нехорошо-с.

Базовый навык — ощущать мельчайшие частицы. Подозреваю, что своим ходом я к этому шёл бы не один год. Но у меня таки была Диль. Которая не только помогала и направляла, но и самим фактом своего существования усиливала мои природные таланты в несколько раз. Коль скоро танькин фамильяр первого ранга успешно превратил её в академического читера, Диль, четвёртого ранга, сделала для меня ещё больше.

Итак, я сосредоточился на мозге Семёна Дмитриевича. Это далось мне на удивление легко. Через стену сарая почувствовать молекулы лежащих внутри дров было гораздо труднее.

Ощущение, надо сказать, невероятное. Включается нечто вроде шестого чувства. Это не зрение, не тактильные ощущения — что-то иное. В голове у меня складывался образ головного мозга Семёна Дмитриевича. Сложнейший орган, не до конца изученный даже в моём родном мире, где исследованиями занимаются серьёзные учёные с серьёзным оборудованием. Оторопь берёт… Но, как говорится, шестое чувство боится — руки делают.

— Готов, — доложил я, когда объёмная не-картинка в воображении сложилась полностью.

— Приступаю, — сказал Вадим Игоревич.

Началась самая рискованная часть работы. Для меня рискованная, естественно.

Диль «приоткрыла ментальную форточку», позволив Серебрякову взять у меня из головы строго то, что я готов был ему отдать. А именно — закодированный в непонятный формат образ мозга Семёна Дмитриевича.

Пакетная передача данных прошла без сучка без задоринки, и Диль быстро захлопнула форточку. Удивительные ощущения.

Я открыл глаза, отошёл от Старцева. Серебряков повернулся к Кунгурцевой.

— Прошу вас, Анна Савельевна.

Обработав и распаковав мысленный архив, Серебряков передал его моей возлюбленной. Та немного покачнулась от неожиданных ощущений — нечасто в голову ей проникали ментальные маги — но быстро взяла себя в руки.

— Что ж, господа, вот, извольте.

Над койкой появилось объёмное изображение мозга в натуральную величину. Все одновременно выдохнули, имея в виду восхищение, удовлетворение от показавшего первые результаты трудного проекта и простое человеческое «ого-го!»

— Это у меня в голове? — слабым голосом спросил Старцев.

— Именно, Семён Дмитриевич, именно. Анна Савельевна, не могли бы вы увеличить сию проекцию?

— С лёгкостью.

Мозг вырос. Он сделался размером с самого Старцева, сохранив пропорции, при этом совершенно не потерял в чёткости.

— Леонид? — посмотрел я на лаборанта.

Тот ошарашенно тряхнул головой. Гигантский мозг шокировал его почему-то сильнее всех, но оторопь уже миновала.

— Эм… Итак, да. Хм… Да, пожалуй, — сказал он и двинулся было вокруг койки.

— Не утруждайтесь! — остановила его Кунгурцева взмахом руки. Скажите, когда остановиться.

Мозг медленно начал вращаться вокруг своей оси по часовой стрелке. Леонид внимательно изучал его взглядом. Я тоже. И Диль, поглотившая все учебники по нейрохирургии, незримо составляла нам компанию.

— Ну… — Леонид откашлялся. — Я не вижу здесь сколько-нибудь заметных повреждений.

Повреждений и я не видел. Анна Савельевна «пощёлкала» различные варианты. Показала нам мозг в продольном и поперечном разрезах. Леонид беспомощно пожал плечами. Я подумал, что, как ни странно, именно целитель может оказаться совершенно лишним звеном в команде, но пока воздержался от высказываний и действий.

— Ну что ж, — сказал Серебряков, видимо, почувствовав всеобщую опустошённость, — мы несколько продвинулись. По крайней мере, увидели фронт работ. Предлагаю на сегодня завершить это дело и ещё подумать.

— Поддерживаю, — кивнул я. — Анна Савельевна, убирайте мозг. Мне кажется, он давит на психику Семёну Дмитриевичу.

— Да, прошу вас, — подтвердил Старцев, и голограмма исчезла.

Попрощавшись с пациентом, мы вышли из палаты, а потом и из больницы. Остановились на крылечке.

— Если бы удалось осознать неисправность, — вздохнул Леонид. — Я могу попросить о содействии более опытных целителей, но, боюсь, что пока в этом нет ни малейшего смысла. Будь беда, к примеру, в сердце или в печени — было бы проще.

— Будь беда в сердце или печени, и участия Александра Николаевича бы, наверное, не потребовалось, — вздохнула Анна Савельевна.

Что-то тут случилось в голове у Вадима Игоревича. Он посмотрел на Кунгурцеву долгим рассеянным взглядом и спросил:

— А вы, Анна Савельевна, прошу прощения, сегодня вечером ничем важным не заняты? — И тут же, поймав удивлённый взгляд собеседницы, поспешил конкретизироваться: — Просто моя матушка устраивает традиционный бал, будет красиво и небезынтересно. Александр Николаевич приглашён, и я подумал… Подумал, что все присутствующие могли бы…

Здесь он как-то несвойственно ему засмущался и скомкал финал.

Бал, да… Тот самый бал. С самого утра Танька рвала и метала. Или, точнее сказать, рвала себе душу и металась по библиотеке, изливая на нас с Даринкой свои мысли и сомнения.

— О Господи, я не перенесу, а что если он решит сделать мне предложение⁈ Ведь это же подходящее время и место, всё будет так красиво и торжественно.

— Тогда, Танюха, ты будешь с предложением, — сказал я, листая справочник по этикету.

— Саша, что мне ему ответить⁈

— А ты его любишь? — спросила Даринка.

— Что⁈ Ох… Я даже не знаю…

— Значит, не любишь. Когда любишь — точно знаешь.

— Вот! — поднял я палец. — Послушай более опытного в сердечных делах человека.

— Да! — важно кивнула Даринка.

Танька прекратила метаться и задумчиво посмотрела на девчонку, вероятно, прикидывая все за и против. Но вскоре тряхнула головой и вновь затеяла носиться туда-сюда.

— Ах, это всё так несерьёзно! Вот он после танца предложит мне бокал… И сделает предложение! Какой кошмар, я упаду в обморок.

— Тоже вполне себе выход. И Серебрякову не привыкать.

— Саша, ты всё шутишь и шутишь, а у меня решается судьба!

— Танюха, ты либо хочешь замуж, либо ты замуж не хочешь. Ты сейчас просишь, чтобы ни в чём не повинные преподаватель и ребёнок приняли за тебя решение. Мы-то примем, мы с Даринкой отважные мореплаватели. Да только жить-то с этим решением — тебе.

Танька слушала вполуха, а когда я договорил, выдала следующую ужасающую мысль:

— А что если он не сделает предложения?

— Значит, он тебя не любит, — объяснила Даринка.

— И будешь ты без предложения, — добавил я.

— Мне уже девятнадцать лет! Я так скоро состарюсь в одиночестве.

— Танька! — не выдержал я и закрыл книгу. — Ты замуж хочешь? Отвечай математически: да или нет.

Книгу я закрыл слишком агрессивно, она слетела у меня с колен и упала. Я опустился на одно колено, чтобы её подобрать. Танька застыла напротив меня в глубокой задумчивости.

На беду аккурат в этот момент в библиотеку внедрился Фёдор Игнатьевич. Из всего разговора он расслышал только мои последние фразы и, увидев коленопреклонённого меня, смертельно побледнел.

— Вы… Вы что? — пролепетал он и начал падать.

После чего у нас всех резко изменилась таблица приоритетов.

К счастью, приступ Фёдора Игнатьевича быстро миновал. Мы усадили его в кресло, дали понюхать нашатырь, сунули под язык какой-то валидол и открыли окно. Прохладный осенний воздух быстро привёл господина Соровского в чувства. А когда мы объяснили, что вступать в брак не собираемся, по крайней мере, не друг с другом, ну или, по крайней мере, не прямо сейчас, лицо его даже порозовело.

— Вы заместителя назначили? — спросил я.

— Нет-с… Полагал, что это будет господин Старцев, но тут как раз с ним такая неприятность вырисовалась.

— Старцев? — изумился я. — Так он же…

— Он неинициативен, это главное. В моё отсутствие может просто поддерживать всё как есть, не принимая опасных решений. Кроме того, молчалив и многое способен понять… А без него — не знаю. Акулы! Кругом акулы, Александр Николаевич. Покажешь слабость — сожрут моментально.

— Акулам не обязательно показывать слабость. Что они, слабостей, что ли, не видели? Они кушать хотят, потому и сожрут. А вы задумайтесь лучше об Анне Савельевне Кунгурцевой. Женщина во всех отношениях доблестная.

Фёдор Игнатьевич задумался всерьёз и надолго. Мы оставили его в одиночестве и расползлись по локациям. Конкретно я переоделся и отправился в больницу. На крылечке которой сейчас и стоит смущённый Серебряков, сделавший Анне Савельевне неожиданное предложение.

— Я даже не знаю… — сказал та.

— Ах, да что там! Будет желание — приезжайте не раздумывая. Я предупрежу, вам необходимо будет лишь назвать фамилию. Леонид, вас это тоже касается. Александр Николаевич, ну, вас-то я в любом случае жду.

— Обязуюсь присутствовать.

— За сим, пожалуй, откланиваюсь. Следующая встреча в понедельник у вас в кабинете?

— Всё так, всё так.

Серебряков отчалил на личном экипаже. Леонид поплёлся в академию, где у него имелись какие-то незакрытые гештальты в этот прекрасный субботний день. Мы же с Анной Савельевной остались на крылечке переждать дождь, который, судя по некоторым трудноуловимым приметам, должен был в ближайшее время сойти на нет или, по крайней мере, дать небольшую от себя передышку.

— Я так давно никуда не выбиралась…

— Так я заеду за вами?

— Вы слишком торопите, Александр Николаевич…

— В семь будет удобно?

— Ах, это уже слишком опасно. О нас заговорят.

— Пусть себе говорят. Вы ведь не замужем, я тоже не обременён какими-либо обязательствами подобного толка. Мы свободные люди.

— Мне бы вашу отвагу, Александр Николаевич! А я всё время боюсь, что меня уволят.

— Кто?

— Ах, что за чушь…

— Нет, я настаиваю, скажите: кто? Заведующий кафедрой иллюзионной магии, то есть, вы, Анна Савельевна? Я думаю, с этой дамой у нас получится договориться. Или, быть может, вы опасаетесь моего дражайшего родственника Фёдора Игнатьевича, ректора академии?

— Теперь я сама себе кажусь смешной…

— Иными словами, в семь я у вас.

— Буду готова. А вот и дождик перестал. Может быть, согни вы соответствующим образом руку, я могла бы взять вас за локоть и пройтись так?

— Отчего же бы и нет, Анна Савельевна?

И мы прошлись, как самая настоящая пара, с гордым вызовом встречая все устремлённые в нашу сторону взгляды.

Я проводил Анну Савельевну до двери и поцеловал ей ручку на прощание. Направился к себе. Погода разгулялась, тучи пропустили немножко солнца, и мне было радостно и хорошо. Но тут судьба подкинула немного дёгтя в бочку мёда.

— А вы, я смотрю, времени не теряете!

— А вы, я смотрю, вернулись к вежливому обращению. Что ж, не скажу, что это ключевым образом повлияло на моё к вам расположение, но определённо не пошло во вред.

— Вы мне ненавистны, Александр Николаевич.

— Это мне хорошо известно, Порфирий Петрович, и вашей любви я вовсе не домогаюсь.

— Тогда зачем вы обещали мне помочь⁈

Вопрос этот не давал Дмитриеву покоя. Он не мог осмыслить ответ в рамках своего мировоззрения, нейроны лопались, извилины отчаянно пульсировали.

— Считайте меня сумасбродом, — вздохнул я, — коль скоро уж понятие элементарной человечности вам до такой степени чуждо. Что ж, я обещал — я сделаю. Приходите в понедельник в академию, ко мне в кабинет, в столь же пристойном виде, как сейчас. Я Бориса Карловича предупрежу.

— И что будет?

— Будете выплачивать свой кармический долг.

— Что? Как это?

— Вот и узнаете. Пусть интрига будет. Разве это не интересно? Интриги! Всего вам наилучшего, Порфирий Петрович.

— И вам, и вам…

А дома я, переодевшись, материализовал Диль.

— Что скажешь?

— Исключительно мерзкий тип этот твой Порфирий Петрович, я бы его в реке утопила.

— Мнение засчитано, однако вопрос был не об этом. Насчёт мозга.

— Вы всё сделали неправильно.

— Мы старались.

— Мозг нужно исследовать в действии, а вы на неподвижную картинку смотрели. Хорошо, что явных повреждений нет, но это и так было очевидно — господина Старцева вадь не по голове молотком били. Нужно смотреть, какие части мозга функционируют неправильно. Для этого, кстати говоря, нехудо бы ещё мозг обыкновенного человека посмотреть. Учебники, что я прочитала, очень основательные, но картинки в них не двигаются.

— Диль, да ты сокровище. Чем дальше, тем больше убеждаюсь.

— Спасибо, хозяин.

— Есть хочешь?

— Всегда!

— Через полчаса обед, с меня увеличенный паёк. А пока пойду-ка я с Фёдором Игнатьевичем пообщаюсь на одну интересную тему.

— На какую?

— Интрига, Диль, интрига. Что наша жизнь без интриг!