Господин учитель II. Французский полтергейст

Глава 44 Сущность из иного мира

— Только веди себя прилично, чтобы я за тебя не краснел.

— Саша, тебе никогда не придётся за меня краснеть, я получила хорошее воспитание и, пусть до сих пор это не было очевидно тебе, но я действительно умею вести себя достойнейшим образом в любом, даже самом высшем обществе.

— Нет, нет, нет! Всё не так!

— Что не так?

— Ты должна была разозлиться! Фыркнуть на меня. Сказать, что это мне нужно вести себя прилично.

— Ну что ты… Это всё такой детский сад. Надеюсь, госпоже Серебряковой понравится мой пирог.

— Тань, ты вообще помнишь, зачем мы к ней едем?

— Ох, Господи, совершенно вылетело из головы… Несчастная женщина.

— Как может вылететь из головы такое⁈ Впрочем, чему я удивляюсь. С твоей головой такое сотворили, что дай боже, если порядочный менталист сумеет всё починить.

— Саша, я уже тысячу раз тебе сказала, что с моей головой всё в порядке. Мне просто давно пора было осознать себя взрослой. И я почти готова. Да, я думаю, что готова.

— К чему⁈

— Сказать…

— Эм… Что сказать? С Серебряковой я поговорю сам, а ты протягивай пирог и излучай сочувствие.

— Не об этом. То, что произошло тем утром… Я смогу, у меня получится. Саша, я тебя… Я…

Я закрыл лицо ладонями и заплакал. Беззвучно и без слёз. Хотелось вслед за Фёдором Игнатьевичем воскликнуть: «Я живу в сумасшедшем доме!» — но я не позволял себе упаднических настроений. Не настолько же я стар, в конце-то концов! Просто нужно решать проблемы по одной. Сначала — Серебряковы. Потом — Соровские. И уже в третью очередь этот самый злополучный коматозник, из-за которого всё пошло наперекосяк.

Диалог происходил в наёмном экипаже, который влёк меня с Танькой к дому Серебряковых, где нам предстояло довести до сердечного приступа ни в чём не повинную женщину.

— Я… Я т-т-те… т-т-теб-б-бя… Ну я же репетировала перед зеркалом, у меня получалось!

Я покосился на Таньку, но лица её толком не разглядел — на улице уже стемнело. Возможно, и к счастью, а то испугался бы за неё. Как она краснеет, я прекрасно представляю.

— Ясное дело. В зеркале ты себя видела, а тут я. Если бы я себя увидел, у меня б тоже язык к нёбу примёрз. Глядя на что-то, подобное тебе, сказать «Я тебя люблю» гораздо проще.

— Не пойму, как у тебя это так легко получается?

— Просто нет у тебя ко мне никакой любви, хватит сочинять! Потому и язык не поворачивается.

Танька немного подумала и зашла с козырей:

— А у тебя, значит, есть? Раз ты так легко и уже второй раз…

— Господи…

— Нет, Саша, ты знаешь, мне кажется, ты ошибаешься. В книжках пишут, что совсем наоборот: когда чувства истинные и сильные, признаться очень трудно. Мне нужно растоптать останки своей гордости, и тогда…

— Не на-а-а-адо! — взвыл я.

Экипаж остановился, качнулся — извозчик спрыгнул на землю и открыл дверь.

— Приехали? — спросил я.

— Ни, — мотнул головой силуэт. — Ты пошто барыню обижаешь?

— Кого? Чего? Никто никого не обижает, езжай дальше, пожалуйста.

— А чего же она так воет тогда? Постыдился бы, барин! Средь бела дня барыню насильничать.

— Во-первых, сейчас уже почти ночь…

— Лю-у-уди! Насилят! На помощь!

— Так, всё, — сказал я. — Это уже Эребор, как говорила одна моя хорошая знакомая. Вылазь!

Я сам выпрыгнул наружу, оттолкнув извозчика, и протянул руку Таньке. Та, здраво оценив обстановку, подчинилась. Мы быстро пошли по дороге. Внутри у меня клокотало. Очень хотелось высказать Таньке многое.

— Саша, я так во всём этом виновата…

— Танька, хватит. Я никогда вот за такое вот за… Кгхм. Вот на таком вот — никогда, ни за что не женюсь, хоть тупой ножовкой режь.

— Значит ли это, что если я перестану держать себя в руках и следить за своим поведением в твоём присутствии, ты на мне женишься?

— Я, Таня, пока что очень хочу тебя придушить, так нежно-нежно. А потом закопать в ямку. В тёмном-тёмном лесу.

— Это звучит так романтично… У меня слёзы навернулись.

Она хлюпнула носом.

Я ускорил шаг. Плакать на ходу — та ещё задача. Танька не справилась. Скоро хлюпать прекратила, а потом мы и вовсе пришли.

Госпожа Серебрякова, сидя на обитом шикарной алой тканью кресле, посмотрела на наши лица, на пирог, который держала в руках, снова на наши лица. Мы стояли перед нею, как провинившиеся школьники перед директором.

— Это какая-то шутка?

— Госпожа Серебрякова, поймите, мы не стали бы врываться к вам в дом на ночь глядя и говорить такие вещи шутки ради. Всё более чем серьёзно, и нам нужна ваша помощь.

— Вам. Моя. Помощь.

— Да…

— Вы втравили моего сына, который не делал вам ничего, кроме добра, в какую-то аферу, в результате которой он погиб, и теперь ещё смеете просить от меня какой-то помощи? — Она перевела пылающий взгляд на Таньку. — А ты! Ты как посмела явиться сюда со своей стряпнёй? Ты, предавшая ожидания моего сына!

Я знал, что разговор будет трудным, реакция госпожи Серебряковой меня не застала врасплох. Ответить надо было мягко, но твёрдо. И в голове даже более-менее сложились нужные предложения. Но Танька, которой велено было лишь скорбно молчать, меня опередила.

— Вы совершенно не правы, госпожа Серебрякова! — выступила она вперёд. — Ваш сын сам пожелал участвовать в благородном деле спасения человеческой жизни. И, насколько я его знаю, он, даже будучи уведомленным о таком исходе, ни в коем случае не отступился бы. Вините меня, если хотите, я и вправду повела себя не самым достойным образом, сначала подав надежду, а потом ответив категорическим отказом. Однако мой поступок ни коим образом не повлиял на моё глубокое уважение к Вадиму Игоревичу, как к человеку. И поэтому я сочла нужным приехать сюда с Александром Николаевичем. Чтобы выразить вам свои искренние соболезнования и призвать послушать Саш… Александра Николаевича. Он никогда не бросал в беде друзей и не бросит. И если он говорит, что надежда есть, значит, так дело и обстоит.

— Да, — кивнул я, не найдя, что добавить.

Госпожа Серебрякова поставила пирог на столик, достала из кармана платья платочек и промокнула глаза.

— Расскажите мне, как всё случилось.

— Произвожу считывание информации о составляющих мозг мельчайших частицах. Картинка есть.

— Принимаю картинку. Есть. Передаю, Анна Савельевна.

— Увидела. Создаю иллюзию. Леонид?

— Не вижу повреждений на затылочных долях.

— Этого не может быть, Леонид. Гражданин приложился головой.

— Послушайте, но мы же его сами не осматривали. Может быть, повреждения и не в затылке.

— Может, но затылок — самая уязвимая часть. Анна Савельевна — покрутите!

— Вращаю.

— Леонид, не томите!

— Да не вижу я ничего, хоть глаза выколи! Возможно, речь идёт об инсульте. Давайте посмотрим срезы.

— Делаю срезы.

«Диль, — мысленно позвал я. — Смотри тоже!»

Диль подключилась к процессу немедленно, и это, вполне возможно, спасло мне жизнь. Леонид внимательно смотрел на увеличенную голограмму мозга, висящую над койкой несчастного больного. Анна Савельевна меняла картинки срезов, когда Леонид кивал.

— Может быть, добавить движения? — предложил Серебряков. — Как в прошлый раз.

— Можно, — пожал я плечами. — В прошлый раз случай был труднее, тут мы ожидали более простого…

— Ну, как видите, просто не получилось. Давайте попробуем усложнить. Если придётся, возьмём перерыв, как тогда, и проанализируем.

Да, я очень хорошо видел, что просто — не получилось. И испытывал сильнейший соблазн всё прекратить. Потому что дальше без магии Ананке я бы не сунулся. Но, в конце-то концов, мы ведь просто смотрели. Что плохого в том, что мы посмотрим? А потом действительно возьмём перерыв, и тогда я сожгу в камине листок с рассказом о том, как всё будет хорошо…

— Давайте, — кивнул я и вновь возложил руки на виски потерпевшего.

К Старцеву подключиться было просто. А здесь же постоянно как будто… Не знаю, казалось, что мозг скользкий, так и выпрыгивает из моих ментальных рук. Ну, не ментальных. Ну, не рук. В общем, сложно было захватить контроль над мельчайшими частицами. Однако получилось.

— Передаю, — сказал я с закрытыми глазами.

Перед внутренним взором у меня был мозг. Не картинкой даже, а какой-то суммой ощущений. И вдруг на фоне всего этого возникла человекоподобная фигура чернее ночи. Она бросилась ко мне, издавая рычание.

В то же мгновение навстречу ей бросилась Диль. Схватив чёрную тварь, она швырнула её в сторону.

— Принимаю, — услышал я голос из реальности.

Голос Серебрякова.

В следующий миг он закричал таким голосом, словно его заживо взялись резать.

Я распахнул глаза, отшатнулся от пациента. Бледный Серебряков упал лицом вниз.

— О боже мой, что с ним! — ахнула Кунгурцева.

Выругался Леонид. Бросился к Серебрякову, перевернул его на спину и возложил руки на голову. Несколько секунд прошло, ничего не изменилось.

— Это уже за пределами здравого смысла, — пробормотал Леонид. — У нас второй пациент, и здесь ситуация приоритетна, ибо загадочна. Предлагаю действовать по прежней схеме.

— Не получится по прежней, — сказала Анна Савельевна. — Нам нужен новый менталист.

— Нам нужен новый план, — возразил я. — И новая койка.

Кивнув, Леонид выскочил из палаты искать койку.

— Что же это было? — недоумевала госпожа Серебрякова.

— Некая потусторонняя сущность. Мы приняли следствие за причину.

— Поясните, прошу!

— Излагаю. Тот пациент был одержим, в него вселилось нечто неприятное не из нашего мира. Уже в результате этого вселения он упал и ударился головой. И получилось так, что сознания он лишился. Сущность оказалась в нём заперта. А когда мы полезли со своим лечением, Вадим Игоревич чересчур сильно открылся. И тварь бросилась в него. Но почему в кому впал он, я не понял.

— Это как раз весьма прозрачно, — прошептала госпожа Серебрякова. — Мой сын — менталист на службе государевой. Каждый, принёсший присягу, получает магическую блокировку. Нельзя, чтобы какие-либо сущности, вселившись в тело государственного мага, узнали то, что знают они, либо пользовались их телами и, как следствие, полномочиями. И способностями…

— Вот оно как… Ну, что-то такое мы и предполагали. Теперь мы видим лишь один способ как-то спасти ситуацию.

— И какой же?

— Проконсультироваться с самым сильным и опытным менталистом из всех, кого мы знаем. С вашим сыном.

— Безумцы… А чего же вы хотите от меня?

— Портрет Вадима Игоревича.

Помолчав, Серебрякова сняла с шеи спрятанный под платьем кулон, открыла его. Внутри, по канону, было две миниатюрные картинки. Та, что слева, изображала немолодого мужчину, справа — мальчишку лет пятнадцати. Даже на расстоянии я видел, что черты их лиц схожи. Отец и сын.

Серебрякова вынула изображение сына и протянула мне.

— Верните хотя бы портрет, — тускло попросила она.

— Я верну вам кое-что получше, сударыня. Я верну вам сына.

Стефания, выгнувшись дугой над столом, внезапным резким движением села. Я даже вздрогнул. Невольно подумал, что на эту должность только молодых и стоит брать. Кто постарше так дёрнется — и месяц спину лечи потом.

Стефания уставилась на меня расфокусированным взглядом новорожденного младенца.

— А, Александр Николаевич, — сказала не своим голосом, который точно так же не походил и на голос Вадима Игоревича, хотя сильно старался. — Я, вы знаете, верил, что вы изыщете какой-нибудь способ. Правда, думал, что вы обратитесь к моим коллегам.

— Мне показалось, Вадим Игоревич, что так будет быстрее и эффективнее, нежели давать делу официальный ход и тысячу раз объяснять всем подряд, что случилось.

— И мудро поступили. Особенно в свете так называемого Жидкого, что навис над вами тенью…

— Давайте пока отложим мои проблемы и соредоточимся на ваших. Что можно сделать, как вас спасти?

— Пациент в себя пришёл? — деловито спросила Стефания-Серебряков.

— Нет, лежит как лежал.

— Исцелите его!

— Да как⁈

— Элементарно! Теперь достаточно будет самого простейшего вмешательства целительской магии. Пусть поработает Леонид, думаю, ему даже браслет не понадобится.

— Хорошо. Допустим. Дальше?

— Дальше, Александр Николаевич, вам придётся совершить кое-что невероятное. Используйте менталиста, чтобы наладить канал сообщения между мною и тем несчастным. А остальное я уже беру на себя.

— Где же я вам такого менталиста найду?

— Александр Николаевич, вы потешаетесь? Девочка, которая предоставила мне себя для вселения — менталист. Они так часто делают, вселения для них полезны, усиливают способности. Это как тренировка. Спиритуалист менталисту всегда товарищ. Она не откажется. Тем более что у нас с ней уже неплохо получается. Я и сам в юности так баловался, кого только в меня не подселяли…

— Александр Николаевич, время! — подал голос Коля.

Да-да, время. Меня предупреждали, что лишь полторы минуты можно безопасно говорить с воплотившимся духом.

«Все неупокоенные духи мечтают лишь об одном: обрести тело, — инструктировал Боря. — Даже друзья, даже родные и любимые, лишившись тела, меняются. Они будут заговаривать зубы, чтобы задержаться дольше, захватить тело. Сами того не понимая».

— Да-да, полторы минуты, — криво усмехнулась Стефания. — Ухожу. Не надо меня прогонять, мне ведомо чувство собственного достоинства. Надеюсь на вас, Александр Николаевич!

Глаза Стефании закатились, она обмякла, повалившись набок. Круг разомкнулся. Все потирали руки, приходя в себя. Коля постарался взять себя в руки, ведь он был бесстрашным лидером этого собрания.

— Что ж… Что ж, господа и… дама. Я поздравляю, всё прошло удачно. Александр Николаевич, вы что-то поняли?

— Да, у меня есть весьма определённый план действий. Благодарю вас всех! И если от меня понадобится какая-то ответная услуга…

— Ну что вы, Александр Николаевич! Мы спасаем жизни людям, разве не так? О каких счётах можно говорить.

— Святые и мудрые слова. Святые и мудрые. Госпожа Вознесенская! Вы пришли в себя? Могу я вас попросить поучаствовать в ещё одной афёре?

Стефания тем временем осуществляла разнообразнейшие движения. Она пошевелила руками, ногами. Села, ощупала своё лицо с крайне внимательным и сосредоточенным выражением оного. Потом уставилась на меня.

— Стефания Порфирьевна? — позвал я. — Вы меня слышите? Вы в порядке?

Девушка-одуванчик продолжала на меня молча смотреть.

— Это ничего, — махнул рукой Коля. — В первый раз. Дайте ей несколько минут, и она будет к вашим услугам. У меня был случай, когда медиум приходил в себя целый час. Ух, и перепугались мы тогда! Первокурсники-с. Уже видели себя на каторге, поверите ли. И, разумеется, панически жалели однокашника.

— Саша, — тихо сказала Стефания. — Это ты?

— Ну, вообще-то, я — Александр Петрович, ваш учитель. Однако по существу…

— Учитель? Мой… учитель?

— Да, всё так. У вас провалы в памяти? Николай Петрович, вы уверены, что не нужно ничего сделать? Мне кажется, она сильно не в себе.

— Учитель… — В голосе Стефании прорезались мечтательные нотки. — Пошёл-таки по специальности наконец-то.

У меня по коже пробежал холодок. Николай Петрович тоже почуял неладное. Он нахмурился, подскочил к столу и дотянулся до коловы Стефании. И почти сразу же, словно обжегшись, отшатнулся.

— Пресвятые святые! В неё вселился другой дух!

Ахнули все одновременно. Кроме меня и Стефании, которая продолжала смотреть на меня и улыбаться.

— Какой прекрасный сон, — сказала она. — Я, конечно, понимаю, что это сон, но он такой реальный! Все эти странные одежды, странные люди. И ты… Ты как будто наконец-то нашёл своё место в жизни, Сашенька, сынок!

Мучительно сглотнув образовавшийся в горле комок, я прошептал:

— Мама⁈