Господин учитель II. Французский полтергейст

Глава 49 Думать как статуя

Наверное, у Таньки были какие-то скрытые комплексы, связанные с некими детскими переживаниями, о которых она мне не говорила. Должно быть, воспоминания эти вообще были похоронены на самом дне бессознательного и не понимались даже самой Танькой, что не мешало им, тем не менее, дёргать за ниточки управления её организмом. Во всяком случае, когда она увидела выломившуюся из моего кабинета каменную статую, она резким движением задвинула Даринку себе за спину и завизжала так громко, что располагавшееся неподалёку окошко брызнуло осколками.

Может запросто быть, что я привираю. События разворачивались очень уж быстро, неожиданно и совершенно не в том русле, в котором хотелось всем участникам процесса, так что отследить их строгую последовательность, не обладая записями с камер видеонаблюдения, было весьма и весьма проблематично. В виду чего остаётся всё же вероятность, что стекло разбил стремительно нас покидающий каменный гость — он как раз в ту сторону помчался, громыхая каменными ножищами.

— А, Татьяна Фёдоровна, — сказал я, высунувшись в коридор. — Вы ко мне? У меня не прибрано, да и чайник, признаться переехал в другой кабинет. Видите, какая жизнь-то пошла…

— Надо его ловить! — Это в коридор выскочил Вадим Игоревич. — Рад приветствовать, Татьяна Фёдоровна. Эта тварь тут чёрт-те что натворить может, она же неадекватна.

— Вадим Игоревич имеет в виду статую, — счёл нужным уточнить я.

— Вы что сотворили⁈ — отмерла Танька.

В глазах Даринки, высовывавшейся у неё из-за спины, читалось одно огромное: «Ого-го!»

— Здравствуйте, Татьяна Фёдоровна! — вышла из кабинета Кунгурцева.

— Приятно лицезреть-с, — кивнул Леонид.

— Привет-привет, — добавились к вышеперечисленным Боря со Стефанией.

— Куда он мог побежать? — задумался вслух кто-то.

— Туда! — показала пальцем Даринка.

Все помчались туда. В общем-то, проследить маршрут бегущей статуи было не так уж и сложно. Статую штормило, она врезалась по пути в стены, а может, специально била их кулаками, вымещая непонятную простым людям каменную злобу.

— Меня тревожит логика! — пропыхтел на бегу Леонид. — Ну хорошо, каменный голем оживает. Но как он двигается? Для движения нужны суставы, или хотя бы известная пластичность материала. Как движется камень? Не наносит ли он себе непоправимого урона, разрушая сочленения?

— Меня, Леонид, больше беспокоит, как бы он не нанёс непоправимого урона кому-то ещё, — ответил я. — Сильно не люблю, когда, пытаясь решить одну проблему, добиваешься того, что проблем становится десятикратно больше, однако уже не в первый раз в такой ситуации оказываюсь. Может, нужно привыкать…

— Посмотрите, в проёме скол, он сбежал по лестнице! — сообщила наблюдательная Анна Савельевна.

На первом этаже обнаружился Порфирий Петрович, лежащий в позе сбитого грузовиком человека. Над ним хлопотали Борис Карлович и Янина Лобзиковна.

— Леонид, займитесь! — велел я. — Куда он побежал⁈

— На улицу, вон, где турникеты… были-с, — ответил Борис Карлович.

Хорошие были турникеты. Не очень нужные и, прямо скажем, вовсе бесполезные, однако стильные, латуневые. Теперь от них остались лишь обломки, гнутые трубы да добрые воспоминания. Дверь кое-как болталась на одной петле.

— Слава богу, что сегодня пятница, — заметил я.

Наш отряд, уменьшившийся на одного, выскочил в промозглую осень, вовсю грозящую ноябрём. Ночами уже иногда падал снег. До утра, правда, не доживал, даже часа продержаться не мог, растворяясь в грязи и общем хаосе мироздания. Вот жизнь человеческая… Впрочем, отставить лирику, сейчас наша задача — обезвредить голема!

Ну… да, голема. Мы исходили из того, что если хотя бы заставим Барышникова двигаться и, быть может, разговаривать, для его родителей это уже будет лучше, чем ничего. Да может, им этого и вовсе хватит! Ну, если уж я на голубом глазу сумел им впарить под видом сына девчонку, вовсе не имеющую никаких внешних подобий, то почему бы не сработать и голему!

Однако, как мы уже увидели, голем повёл себя неадекватно. И пока Полина Лапшина сыром в масле каталась в Барышниково, полагая, будто у неё тяжкая доля и невыносимо трудная миссия, мы, по следам разрушений, бежали за её жертвой в ботанический сад академии.

Там выложенная галькой тропинка сохранила солидные вмятины, по которым мы проследили путь статуи до самого Arbor obscena membrum laesura. Членовредящее дерево встретило нас чрезвычайно растерзанным видом и мечтательным выражением призрачно-деревянного лица.

— Вот это мужчина, — прошептало оно. — Кто бы мог подумать, что в наш век жалких карликов могут существовать такие… титаны!

— Куда он побежал⁈ — гаркнул Вадим Игоревич.

— Побежал?.. О… Настоящие мужчины не бегают, Вадим Игоревич. Они, сделав даму счастливой, степенно удаляются, и даже если шаг их скоростью превосходит…

— Куда⁈

— А вот в таком тоне я с вами разговаривать не собираюсь вовсе!

Ещё чуть-чуть, и мы бы избили дерево. Несмотря на то, что оно искренне восхитило простодушную Даринку, не знающую, слава Богу, контекста. Спас кроткий звук, как будто кто-то всхлипнул.

Мы повернулись и увидели… Стёпу Аляльева. Он стоял через дорожку, в его опустившейся правой руке дрожал букет цветов.

— Стёпа, а ты что здесь делаешь? — спросила Танька.

— Ничего! — с надрывом выкрикнул он и отбросил букет. — Я… Я гулял!

В голосе его звучали слёзы человека, вся вера, все идеалы которого оказались растоптаны в мгновение ока.

— Он побежал туда! Этот… ваш…

Не выдержав напряжения моральных сил, Стёпа развернулся и пошёл куда-то… Не знаю, куда он мог пойти, там, вообще-то, находилась одна лишь только стена, да будка садовника. Впрочем, возможно, он имел в виду прогулку по саду.

Там, куда указал Стёпа, тоже была стена. Проломленная неким массивным телом, след которого, увы, простыл. Мы выскочили на опоясывающую город дорогу. Справа стоял лес, слева — город.

— Ну… — сказал Боря. И не закончил своей мысли. В принципе, мысль эту все разделяли. Действительно: «Ну». Что тут ещё скажешь.

Мы вернулись в академию. Убедились, что Порфирий Петрович жив-здоров, только был оглушён, однако, не будучи кисейной барышней, уже пришёл в себя и давал показания. Толку, правда, с тех показаний…

Я провёл всю команду (считая и Порфирия Петровича с Яниной Лобзиковной) в стихийный деканат. Секретарша уже ушла, и я впервые о ней пожалел. Вот бы сейчас кто-нибудь нас всех от души перекрестил… Но чего нет — того нет.

Чашек хватило впритык, чайник пришлось заговаривать трижды, каждому вышло по одной печенюшке, но зато никто не ушёл обиженным. Я свою печенюшку переуступил Даринке, ей, наверное, нужнее.

— Итак, дамы и господа, что мы имеем? — провозгласил я, стоя с чашкой у окна. — Дикая каменная статуя, выпущенная нами в мир, неуправляемо в этом мире присутствует. Необходимо первым долгом статую эту обнаружить, захватить и доставить в безопасное место.

— Это в какое? — проворчал Леонид. — Она сквозь каменные стены проходит…

— Для начала давайте определимся с местоимениями. Мне кажется, говорить про Демьяна Барышникова «она» — это несколько некорректно. Ему достаточно и того, что родители сейчас считают Полину Лапшину — им.

— Прошу прощения? — выразил мягкое удивление Порфирий Петрович.

— Ах, Дмитриев! — досадливо отмахнулся Серебряков. — Тут такие дела…

Выслушав всё, Дмитриев внезапно вспомнил, что он — бывший следователь, а следователи бывшими не бывают.

— Чтобы поймать каменную статую, нужно думать, как каменная статуя, — сказал он и заходил по кабинету, привлекая к себе внимание присутствующих. — Эти ваши големы. Что мы вообще о них знаем?

— Мало, — сказала Кунгурцева. — Тут терминологическая путаница. Видите ли, то, что создают студенты-стихийники, это не совсем големы как таковые. Скорее марионетки… Буквально, без непосредственного управления они ни на что не способны. А настоящий голем — это всё же какой-никакой слуга. Он изготавливается магом с определённой целью и, пока не достигнет её, не рассыплется.

— Два вопроса, — повернулся я к Анне Савельевне. — Какая цель у нашего голема? И вторая: что значит «рассыплется»? Почему вы раньше не сказали, что он должен рассыпаться?

— Да он не должен, — не смутилась Кунгурцева. — Просто обычно маг ставит ограничивающее заклинание. Ибо голем, существующий без цели, опасен и непредсказуем.

— Блеск. Значит, у нашего голема вообще нет никаких ограничений.

— Увы… Мы наивно рассчитывали, что сознание господина Барышникова возьмёт верх, чего не произошло.

— И цель мы ему никакую не закладывали, — буркнул Серебряков. — Боюсь, придётся запрашивать помощь по моей линии. Будет введён режим чрезвычайной ситуации. Город и лес прочешут, его найдут…

— И уничтожат, — уныло сказал Боря.

— Боюсь, что так. А какие могут быть варианты? Голем без цели может только разрушать.

— Мне кажется, вы чего-то не учитываете, — вновь вмешался Порфирий Петрович. — Что первым делом сделал этот ваш голем?

— В панике сбежал, — откликнулась Кунгурцева.

— Именно! А разве големам такое свойственно?

Мы — все участники ритуала — переглянулись. Судя по вычитанным нами подробностям, големы действительно от хозяев не убегают.

— Он умчался в ботанический сад, где произвёл непотребство над деревом, — развивал мысль Дмитриев. — Проигнорировав всех встретившихся на пути лиц как женского, так и, благодарение богу, мужеского полу. Что мы можем отсюда понять?

— Переходите к выводам, — попросил я.

— Каменным големом в некотором смысле действительно управляет господин Барышников. Отчасти его разум, отчасти — инстинкты. Он осознаёт свою необычную природу и, удовлетворяя инстинкты, не желает никому навредить. Поэтому выбрал дерево. Вы ищете не статую, дамы и господа. Вы ищете студента в образе статуи. Растерявшегося и обуреваемого непонятными, хотя и очень сильными каменными чувствами.

В наступившей тишине я услышал, как Даринка тихо спрашивает у Тани, что такое «непотребство».

Допив чай, мы решили пока не подключать коллег Вадима Игоревича, а вместо этого попытаться решить вопрос самостоятельно. Первым делом наведались в общежитие, где жил Барышников, и сразу же обнаружили, что идём по верному пути. В общежитии наблюдались множественные разрушения и обалдевшие студенты. Нам сообщили, что каменная статуя действительно имела место быть, вломилась в комнату Демьяна, но практически сразу выпрыгнула в окно. Под окном на гравийке и вправду виднелась солидная вмятина. В комнате всё было перевёрнуто кверху дном.

— Что он мог взять? — задумался вслух Порфирий Петрович.

— Почему вы думаете, будто он что-то взял? — спросила Кунгурцева.

— Ну, для чего-то же он сюда приходил. Люди приходят домой, чтобы отсидеться, что-то оставить, либо что-то забрать. Отсиживаться наш Барышников очевидно не стал. Оставить что-либо каменная статуя не могла. Значит, он что-то взял. Эй, вот вы, господин, выглядывающий из-за косяка! Сколь хорошо вы знали господина Барышникова?

Из-за косяка вышел уже знакомый мне соломенноволосый парень и сказал, что знал Барышникова достаточно хорошо.

— В комнате у него бывать доводилось?

— Конечно, — кивнул парень. — Мы с ним эту комнату на двоих делили.

— Превосходно! — обрадовался Дмитриев. — Посмотрите-ка внимательно, что отсюда пропало?

Парень с сомнением посмотрел на обрушенные полки, разгромленную кровать и проломленный посередине письменный стол.

— Сложно сказать…

— Напрягитесь!

— Шкатулки нет как будто бы.

— Что за шкатулка?

— Да здесь, на полке стояла. Вещица простенькая, чёрного дерева, резная, на ключик запиралась.

— А в шкатулке что?

— Этого он не рассказывал, но я предполагаю сердечные дела. Краем глаза видел, что ночами он достаёт оттуда некие письма и с улыбкой перечитывает. А ещё там всякое.

— Потрудитесь излагать понятнее, какое такое всякое?

— Не знаю… Ленточка какая-то, штуки разные. Темно было, да и спал я…

— Любовь! — провозгласил Порфирий Петрович с таким видом и таким тоном, как будто придя домой к добропорядочному джентльмену, нашёл у него в каморке под лестницей лабораторию по производству метамфетамина и труп проститутки. — У господина Барышникова была дама сердца.

— Верно, была, — согласился сосед. — Кто такая — как ни бились, добыть от него не могли. Однако чувства испытывал серьёзные, думал даже отчисляться.

— Зачем? — не понял я.

— Хотелось как можно скорее что-то из себя представлять. У него в Барышниково родители, так думал ехать и дела принимать, чтобы, как она, значит, доучится — так он там уже твёрдо на ногах стоит. Есть, значит, куда жену привести.

— Потому и академический отпуск оформлял, — догадался я. — Не мог до конца решиться, оставил себе пути отхода. Разумный парень, нравится он мне.

— Оно же, знаете, — разсловоохотился сосед Барышникова, — стихийных магов — как собак нерезанных, уж простите. Никому особо не нужны. Если служба, так платят меньше, чем иным простолюдинам. И большого смысла в образовании нет. Так только, кураж один да предрассудки, что обязательно нужно образование получить. Ну, у кого, как у меня, за душой ничего — тем надо, а Барышникову-то зачем? Ему отец то же самое говорил, с самого начала, да Демьян сам противился. В город хотелось. А тут пожил — и вот, выкружилось следующим образом, значит.

— Ну и куда же может отправиться влюблённый юноша со шкатулкой, полной сентиментальной дребедени, осознавший свою каменность? — поставил перед нами риторический вопрос Порфирий Петрович.

Он полагал, что вопрос риторический. Я же его таковым не считал.

— Что ж, — сказал я, — действительно, куда же может направиться юноша в таком состоянии, как не к своей даме сердца.

— Её личность неизвестна, — напомнил Вадим Игоревич.

— Именно. В студенческой среде сохранить тайну невозможно. Им необходимо было место для встреч, свободное от досужих глаз.

— Лес? — предположила Стефания.

— Лес, — согласился я.

Мы пошли в лес. Там внезапно у Таньки случилось озарение, и она призвала своего енота, сообщив, что фамильяр, всего вероятнее, может идти по следу. Не обычному так магическому.

Енот Пафнутий, выслушав инструкции, и вправду бодро затрусил между деревьями, увлекая за собой всю нашу весёлую толпу, включая не обременённых никакой магией Порфирия Петровича и Янину Лобзиковну. Из каких соображений последняя бросила рабочее место, я вообще не понял, но спрашивать не стал.

Если бы я призвал Диль, она, должно быть, справилась бы ещё более эффективно, однако при таком скоплении непосвящённого народа я светить фамильярку не хотел. Енот увлекал нас в такие дебри, куда ни один человек в здравом уме бы не сунулся. Вскоре необходимость в проводнике отпала. Мы прекрасно видели след, оставленный големом. Следы в земле, ободранная кора, поломанные кусты. Вскоре показалась полянка с хижиной, верно, давно заброшенной — крыша просела, да и вообще строение выглядело чёрным и бесприютным. Голем сидел на крылечке, прижимая к сердцу шкатулку, и, должно быть, плакал: из каменных глаз текли ручейки песка.

Заметив нас, голем вскочил, отведя назад руку со шкатулкой. Всем своим видом он показывал, что готов сражаться за неё не на жизнь, а на смерть.

— Тише, всё хорошо, мы тебя не обидим! — внезапно вышла вперёд Татьяна. — Я всё понимаю. Мне можно не рассказывать, что это такое — чувствовать себя каменной среди живых людей, пытаться выразить простые человеческие чувства, но не иметь возможности…

Руки голема опустились, голова поникла. Танька подошла к нему ближе, как отважная дрессировщица, входящая в клетку свежепойманного льва. А Леонид фамильярно ткнул меня локтем в бок.

— О чём это она говорит, если не секрет?

— Секрет, — закатил я глаза. — Не взыщите.

— И в мыслях не было взыскивать. Просто подумал, вдруг не секрет.

Танька имела в виду то, что ей никак не удавалось признаться мне в любви, из-за чего она чувствовала себя какой-то неполноценной. Но знать об этом людям, выходящим за наш с ней тесный круг, было не обязательно.

— Вот так у нас и повелось, — закончил я рассказ.

Мы сидели в том самом кафе, куда однажды я ходил вместе с Фёдором Игнатьевичем. Только теперь летняя часть, разумеется, была закрытой, и мы заняли столик в помещении, взяв кофе и пирожных. Диль вернула мне кошелёк, и за всё рассчитывался я сам. Сам же и подвинул ей незаметным образом тарелку и чашку, чтобы снабдить их своей энергией.

— И он сейчас там? — уточнила Полина. — В на… В хижине?

— В вашей хижине, да, — кивнул я.

Девушка покраснела до корней волос.

— К-как вы догадались?

— Дедукция, интуиция, психология. Как вырвались из Барышниково?

— Солгала, что нужно уладить кое-какие дела в академии. А в действительности просто хотелось узнать, получилось ли у вас что-нибудь.

— Есть хорошие новости и плохие.

— Начните с плохих.

— У нас ничего не получилось.

— Ох…

— А хорошие следующие: с вами получится всенепременно. Выкопали мы таки один до отвращения простой, даже, я бы сказал, вульгарный ритуальчик…