Господин учитель II. Французский полтергейст

Глава 45 О важности своевременного ухода в академический отпуск

Разговор длился недолго. Мама спросила, как я в целом. Я заверил её, что всё хорошо, лучше не придумаешь, и, в свою очередь, поинтересовался, как её здоровье. Мама на здоровье не жаловалась. Поняла и нехитрый намёк, сказала, что жива, но просто спит.

— Т-так бывает, — сказал негромко Боря. Коля, наш бесстрашный лидер, дар речи от происходящего утратил совершенно и ситуацию контролировать не мог. — Когда человек спит, дух имеет свойство выходить из физической об-болочки.

— И может быть призван спиритуалистом? — спросил я.

Боря только руками в ответ развёл, мол, сами смотрите. Раз призван, значит, может.

— Мы же её не призывали, — подал голос ещё кто-то из участников ритуала. — Она сама пришла.

— Конечно, сама, — закивала одуванчиковой головой Стефания Вознесенская. — Я постоянно о тебе думаю. Скажи, сынок, ты ещё не женился?

Опять двадцать пять… Ну как родители это делают? Вроде бы и радуешься встрече, но тут же стойкое желание свалить. Куда-нибудь подальше. В другой мир. А толку? Как показывает практика, родительская любовь настигнет везде. Ну, ничего. Своих заведу — отыграюсь на них. Укутаю заботой и любовью так, что до совершеннолетия ходить не научатся! Вот!.. А зачем это мне, напомните? Н-да, неувязочка.

— Да вот тут как раз ситуация в этом духе, — со вздохом ответил я на повисший в воздухе вопрос. — Меня очень хотят на себе женить некоторые…

— Эта девушка, тело которой я заняла во сне?

— Нет, точно нет. Даже если бы и да, то с этой самой минуты — точно нет. Есть тонкая грань…

— Какая она?

— Кто, грань? Очень тонкая…

— Твоя невеста.

— Да не невеста это… Ну, она тоже очень тонкая, звонкая. Девятнадцать лет недавно исполнилось. Понимаю, звучит несерьёзно — такая разница в возрасте…

— Наоборот, это даже хорошо, когда мужчина старше женщины.

— Да ты издеваешься…

— Женская красота скоро увядает…

— Мама!

— Что?

— Теперь мне уж точно придётся оборвать мои текущие отношения, в которых меня всё устраивает! Я каждый раз буду вспоминать тебя. Бр-р-р!

— Не бркай на мать! Между прочим, твой отец был на девять лет меня старше.

— Угу, и где он теперь…

— Это уже совершенно другой вопрос. Главное, что если бы мы не встретились, тебя бы не было. Она приличная девушка?

— Она… Она… Ну, она, знаешь… Да.

— Тебе с ней не скучно?

— Вот уж чего-чего, а скучно ни разу не было.

— Тогда о чём ты ещё думаешь, Саша?

Стефания улыбнулась, закатила глаза и вновь брякнулась на стол. Спустя секунду она со стоном зашевелилась.

— Боже мой… Я думала, у меня голова взорвётся!

— Зачем ты впустила второго духа⁈ — налетел на неё Коля.

— Это было просто очень неожиданно, я испугалась, и, Николай Петрович, я была бы вам весьма признательна, если бы вы вернулись к подобающему тону!

— Прошу прощения!

— То-то же, не забывайтесь.

Я слушал их перепалку вполуха. Меня ещё потряхивало после внезапного разговора с мамой.

— Итак, дамы и господа. Наконец-то дам у нас тоже две, и я могу использовать привычную языку и уху формулу вместо её усечённого варианта. Нам с вами предстоит сложнейшая ментальная операция. Которую я бы предложил разделить на следующие подзадачи. Первая подзадача: Леонид, вам необходимо исцелить сего пациента.

— Да над ним уже целители посильнее меня копья и зубы пообломали. Где мне…

— Тогда он ещё был одержимым, потому лечение и не возымело эффекту. Сейчас же дорога свободна, Вадим Игоревич утверждает, что вы справитесь.

— Ах, Вадим Игоревич утверждает! Ну, грех не прислушаться к столь опытному целителю.

— Леонид, не кочевряжьтесь. Что вам стоит попробовать?

— Я попросту истрачу понапрасну все силы. Вчера, например, я за свой счёт наполнял браслет в распределителе. А удовольствие это отнюдь не самое дешёвое, знаете.

— Нет, не интересовался пока.

— Чем же вы свой наполняете? Неужто сами?

— Нет, разумеется. У Татьяны фамильяр имеется, он за ночь успешно справляется с этой задачей.

— Везёт. Фамильяр — мировая штука. Ладно, попробую.

Леонид подошёл к пациенту и, возложив на него руки, закрыл глаза и что-то забормотал. Под пальцами будто зажглись маленькие лампочки.

— Пока Леонид работает, я продолжу. Итак, вторая подзадача. Борис, Стефания. Нужно вновь призвать Вадима Игоревича. Он уверяет, что будет легко.

— Я готова. У меня после той ночи до сих пор голова не на месте, я готова буквально на всё.

— Честь вам и хвала, госпожа Вознесенская. Борис?

— Конечно. Я уверен, что справлюсь. Повторный призыв духа в тело носителя, с которым уже есть контакт, должен и впрям пройти без сучка без задоринки.

— Превосходно. Тогда начнём?

— А что насчёт меня?

— Вы, Анна Савельевна, боюсь, помогаете нам исключительно своей позитивной энергетикой.

— Что ж, это мне вполне по силам. Я готова. А третья подзадача будет?

— Будет. Но я про неё пока ничего не скажу. И зависеть всё будет не от нас. Ну, с богом. Леонид, как у вас дела?

— Как ни странно, что-то получается, господин постанывает и осуществляет минорные шевеления отдельными частями тела.

— Это мы наблюдаем. Значит, поспешим. Борис, Стефания?

Стефания легла на койку. Уже третью в этой палате, в которой некогда, как король, обитал один-единственный господин Старцев. С которого всё и началось.

Борис распростёр над Стефанией руки и закрыл глаза. Губы его задвигались, что-то бормоча. Стефания на всякий случай держала пальцами портрет Вадима Игоревича. Я же смотрел на них всех, собравшихся тут, и думал: как до этого дошло? Наверное, я принял какое-то некорректное решение на сравнительно небольшом отрезке времени между тем, как я нехотя согласился на четыре академических часа в неделю покидать свой новый дом, и тем, как я с двумя студентами, одним аспиратном и преподавательницей, состоящей со мной в интимных отношениях, собрался в больничной палате с двумя бесчувственными телами. И это я ещё про всё остальное молчу.

Стефания выгнулась.

— О боже мой, бедная девочка, — пробормотала Анна Савельевна. — Я никогда прежде не видела, как это происходит.

— Жутко, — согласился я. — Но Стефания вроде бы не возражала. Говорят, им это полезно.

— Хорошо, когда так…

Приступ закончился так же быстро, как начался. Стефания рывком села на койке и посмотрела на меня диким взглядом.

— А, Александр Николаевич! — кивнула она. — Всё хорошо. Вы справились.

— Я старался.

— Не сомневался в вас ни секунды. Что ж, теперь покажите мне моё тело. Ах, вижу. Так непривычно.

— Ну, ещё бы. Ситуация, мягко скажем, неординарная. От нас что-то ещё требуется?

— Нет, просто смотрите, чтобы никто не погиб. А когда этот человек сорвётся с места, воспрепятствуйте ему.

Мы с Леонидом и Борисом придвинулись ближе к неудачно упавшему человеку. Анна Савельевна к нам присоединилась, но мы её оттеснили. Равноправие равноправием, но по морде первыми получают мужчины. Таков путь. Если по морде получают женщины, значит, ситуация испортилась до отвратности. Во-первых, такого быть не должно, потому что не должно быть никогда, а во-вторых, у женщин не морды, а лица, на минуточку. Да и у мужчин тоже, чего прибедняться.

Тем временем госпожа Стефания подошла к телу господина Серебрякова, нависла над ним, внимательно глядя в лицо. И вдруг, ловко взмахнув ножкой, села на него верхом.

— Нам… точно нужно это видеть? — заволновался Борис.

— Всё будет корректно, не переживайте. Я уверен в нравственном облике Вадима Игоревича.

— Я тоже не сомневаюсь, просто…

— Что вас смущает, Борис?

— Её икры, — вздохнул Леонид. — Они, как видите, в этой позе обнажились, и невинный юноша шокирован, даже несмотря на чулки.

— Я вовсе не невинный!

— А какой же вы, скажите, пожалуйста? Может быть, винный?

— Может, и винный. Вас не касается.

Стефания нависала над Вадимом Игоревичем зловеще и неподвижно. Вглядывалась в точку на лбу между двумя бровями. Что-то происходило в ментальном поле. Я почувствовал, как сгущается атмосфера.

— Вы тоже это ощущаете? — пролепетала Анна Савельевна.

— Да, — подтвердил Леонид. — Не могу сказать, что именно, однако определённо чувствую. В этом отношении повезло нашему юному другу. Он чувствует вещи совершенно понятные.

— Прекратите, это низко! — покраснел Борис, силясь отвести взгляд от целомудренно белоснежного чулка Стефании.

— Многие бы с вами поспорили, но я согласен. Все наши так называемые высокие чувства берут начало в самом низменном. Поверьте на слово, когда завтра утром вы проснётесь и осознаете, что жить не можете без этой прелестной особы, вы придумаете ей тысячу и одно достоинство, объясните это возникшее внезапно чувство миллионом величественных порывов души. Оно не будет иметь ни малейшего отношения к этому невзначай подгляданному чулку, разумеется.

— Леонид, вы такой нудный — ужас, — не выдержал я. — Как будто бы вам годов — за восемьдесят. Вы ведь моложе меня!

— Каюсь, когда нервничаю, становлюсь циничен. Кто-то ест, кто-то пьёт, а я вот…

В этот момент Вадим Игоревич повторил недавний кульбит Стефании — выгнулся дугой. Сама Стефания, вскрикнув, слетела с него на пол. Впрочем, тут же вскочила. Она всё ещё была одержима духом Серебрякова. Голова кругом, что творится… И я в этом участвую. Смею при этом называть себя взрослым рассудительным человеком!

Как же хочется после вот этого всего прийти в тёплый и уютный дом Анны Савельевны… Но ведь нет! Не после того, как я осознал, что она говорит точь-в-точь теми же словами, что и моя мама. Кошмар! И я ещё обвинял Татьяну в комплексе Электры! Тысячу, нет, полторы тысячи раз прав Леонид: будь проклят человеческий организм! Игрушка лукавого!

Тело Вадима Игоревича опустилось обратно. Голова на мгновение вспыхнула каким-то потусторонним огнём, потом струя этого пламени протянулась от его головы к многострадальной голове нашего нулевого пациента. И тот вскочил.

Слабо сказано — вскочил. Мгновение, и недавний коматозник стоит на четвереньках на койке, хищно озираясь. Ахнула и осыпалась на пол Стефания. Миг спустя застонал и поднялся Вадим Игоревич.

— Держите… его, — простонал он.

— Не удержите! — рыкнул пациент.

Дверь мы загораживали — и он прыгнул в другую сторону, в верхний угол комнаты. Там, растопырив ноги и руки, умудрился закрепиться, как паук.

— Сволочи! — сообщил он нам. — Всех убью!

— А можно не надо? — спросил я.

Борис нервно хихикнул. Пациент зарычал и, оттолкнувшись ногами, полетел на нас человеческой торпедой. Вскрикнул и закрыл голову руками Борис, забормотал какую-то ахинею Леонид. Я же, внезапно преисполнившись героизма, шагнул вперёд и выдал хук с правой.

Куда-то попал — костяшки кулака вспыхнули болью — но торпеда меня всё равно постигла, и вместе мы с треском вылетели сквозь дверь. Завизжали, бросившись врассыпную медсёстры, подслушивавшие в коридоре.

— Держите его, Александр Николаевич! — услышал я родной до боли голос Вадима Игоревича. — Держите!

Я держал, что есть мочи. Человекообразное существо, схватившееся со мной, рычало, плевалось, кусалось, в общем, доставляло много неприятных ощущений. Я всё вытерпел, как подобает настоящему мужчине. И вот — появился Серебряков.

Он схватил за голову моего противника, что-то выкрикнул, и глаза пациента закатились. Он моментально обмяк, рухнул на пол. А сгусток призрачного пламени рванул сквозь стены.

— Эх-х! — Вадим Игоревич с досадой махнул рукой. — Эх, ушёл… Надо было полагать, что я буду не в тех силах, что ожидал от себя! Как вы, Александр Николаевич? Не зашиб он вас?

Я взялся за протянутую руку.

— Какой кошмар… — прошептала Таня, прижав к груди ладони. — Это же… Это же было смертельно опасно!

Мы сидели ночью того же дня в столовой дома Соровских. Дарина спала, а Фёдор Игнатьевич и Танька меня дождались. Встретили, накормили и выслушали подробный отчёт обо всех наших приключениямх.

— Штука в том была, что из тела Вадима Игоревича духа изгнать мог только он сам. Потому что… Ну, не знаю, он как-то так объяснил по-своему, по-менталистски. В общем, защита у него в голове хорошая стоит. Заскочить-то сущность туда заскочила, а вот сделать ничего уже не смогла. И обратно выйти тоже не могла. А Вадим Игоревич через тело Стефании на себя самое воздействовал. И сущность перекинулась обратно, в первое тело. Ну, тут-то уж Серебряков в себя пришёл и всё красиво закончил.

— Да у тебя же на лице следы от многочисленных ударов, Саша!

— Ну, там, драка была небольшая.

— Ты мог погибнуть!

— Про Вадима Игоревича не спросишь? Как он там? Вдруг плохо?

— Ах, будь с ним плохо, ты бы сказал, — отмахнулась Танька. — Господи, я только сейчас сумела представить, что ты… Что тебя вдруг нет. Это ужасное чувство пустоты…

Я с минуту в какой-то прострации смотрел, как её глаза наполняются слезами, начинает дрожать нижняя губа. Что-то там у меня в голове телепалось. И я сказал:

— Ладно.

— Ч-что «ладно»? — всхлипнула Танюха.

— Ладно, давай попробуем. Вдруг что путное получится.

— Т-ты… Ты взаправду?

— Ну да. По крайней мере, одно могу сказать точно: на мою маму ты настолько не похожа, что даже сравнивать смешно. Опять же, будет кому в старости утку выноси…

Как она это сделала — я не понял. Вроде бы между нами был стол. Однако — бах! разряд красной молнии! — и я лежу на полу, а на мне сидит ревущая и смеющаяся одновременно Татьяна Фёдоровна Соровская.

— Ты не пожалеешь, я обещаю! — выпалила она.

— Угу, — только и сказал я. Больше не получилось. Больно было до предобморочного состояния. Долбанула рыжая туда же, куда несколькими часами ранее прилетела «торпеда».

Где-то на заднем плане вздохнул Фёдор Игнатьевич. Не то с облегчением, не то с чем-то вроде «ну, вот, приехали…» Кто его знает, этого Игнатьича. Не умеет человек вздыхать на понятном языке, как все люди.

— Вот это тебе нужно подписать и отдать секретарю, чтобы отправила почтой. Это тоже подписать и отдать Фёдору Игнатьевичу для заверения. Здесь прошение об академическом отпуске, надо…

— Да одобрила бы уже, Диль. Ну, у парня ведь явно какие-то неприятности, пусть разбирается, что же мы, звери, что ли…

— Я даже не работаю здесь официально, не могу ничего одобрить.

— Сказала бы ему, мол, свободен, а я бы потом подмахнул задним числом. Где вот его теперь искать? Надо его теперь где-то искать, у него прошение, чтоб со вчерашнего дня.

— Я найду.

— Сделай одолжение. Стой! Не делай одолжения. Он тебя видел?

— Нет, хозяин. Ты сказал никому лишнему на глаза не попадаться, да и секретарша никого не пускала.

— Правильно. Какой я молодец, дальновидный. Тебе одежда нужна поприличнее, что-нибудь официальное. А то ты в одном платье ходишь и зимой, и летом.

— Я появилась осенью, и осень ещё не закончилась.

— Не нуди. В общем, завтра пойдём за покупками, а парня я сам найду.

— Хозяин!

— Ну, чего ещё?

— У меня есть просьба. Я понимаю, что фамильяр не должен…

— Говори, чего хочешь.

— Очки.

— Очки?

— Очки, да. Когда секретарша свои снимала, я их примерила.

— И? Стала лучше видеть?

— Нет, но я в них такой умной кажусь.

Я закатил глаза. Девушки… Даже фамильярки. Всё равно.

Кивнув в знак одобрения, я вышел из кабинета, положил на стол отобранные Диль бумаги, не глядя на неторопливо крестящую меня секретаршу, и отправился искать Демьяна Барышникова, пятый курс.

Нашёл расписание, вычислил нужный кабинет. Повздыхал, что далеко — и отправился на второй этаж, в соседнее крыло. Для приличия постучав в нужную дверь, я дёрнул за ручку, вошёл и сказал:

— Извините, что прерываю…

Студенты во главе с растерянным Фёдором Игнатьевичем уставились на меня. Я тоже на них посмотрел, окинул взглядом и каменную статую, вокруг которой они собрались. Кивнул благосклонно, мол, ценю и понимаю искусство.

— Мне бы Барышникова. Демьяна.

Молчание. Я начал озадачиваться.

— Господа, дамы… Если я ошибся дверью, прошу меня извинить, но, согласно расписанию, вы — пятый курс, факультет стихийный. Мне бы совершенно на две секунды Барышникова, буквально бумажку ему одну передать.

— Так вот он, Барышников, — сказал один из студентов, обладатель пышной шевелюры соломенного цвета. — Самый… настоящий…

Парень указывал на статую. И никто во всей аудитории его не опроверг.

— Да что ж за неделя такая, — вздохнул я. — Что у вас случилось?