Господин учитель II. Французский полтергейст

Глава 30 Даринкина судьба

Новость о даринкиной инициации огорошила всех. В первую очередь тех, кто наблюдал её успехи с магией огня. Но тут всё объяснилось просто: как я уже говорил, огонь из всех стихий — самая простая штука. И, коль скоро уж малолетний маг чувствует в себе некие силы, с огнём ему подружиться проще всего. Но это ровным счётом ничего не говорит о природе дара. Может вовсе анималист получиться или метаморф.

Зачем единорог вдохнул в девочку потенциал боевого энергетического мага — это, наверное, мог бы объяснить лишь единорог, но он воздержался от комментариев. Пришлось как-то выкручиваться нам. Вернее, мне. Родители Даринки таки добрались на следующий день до дома Соровских. Пришли не с претензиями, а исключительно проведать дочь и разобраться окончательно в ситуации.

— Так это что же… — Мама Даринки в ужасе поднесла ко рту ладони. — Это Дариночку заберут у нас?

— Да не можно же так… — пробормотал Кузьма, отец. — Какой…

— Никто её у вас сейчас забирать не будет, — с мягкой улыбкой объяснял я. — Штука вот какая. Боевые энергетики в обязательном порядке приносят присягу, становятся военнообязанными.

— Да какой же из Дариночки воин!

— Эк ведь — да! Какой?

— Сейчас — разумеется, никакой. Лет до двенадцати-тринадцати вы от неё и вовсе никакой магии не увидите, а потом может уже начаться всякое. В шестнадцать — двери академии для неё открыты. Семь лет обучения. В двадцать три года, уже взрослой девушкой, Дарина поступит на государственную службу. Отмарширует срочную, потом — по желанию, по обстоятельствам. Уволится в запас и займётся гражданскими делами, без магии, ну, либо продолжит по военной части. Да не переживайте вы! Даже на службе она будет в тепле и сытости, в офицерском чине.

— Так ведь воевать же придётся!

— Да упаси вас Господь, с кем нам воевать? Российская империя уже лет сто как не ведёт никаких войн.

— А зачем же тогда армия?

— Для красоты, разумеется. И ещё — на всякий случай. Случаи, знаете ли, бывают всякие.

— А если с Дариночкой такой всякий случай случится⁈

— А если на неё лошадь наедет?

— Что же вы такое говорите!

— Говорю, что случайности могут быть всегда и везде. От всех бед не спрячешься, как ни старайся. Ну и, прошу заметить, что к моменту начала службы Дарина будет не вот этой милой малышкой, а девушкой двадцати трёх лет, хорошо обученным боевым магом. Это не ей, это её бояться надо будет.

Разговор происходил в гостиной Фёдора Игнатьевича. Сам он заблаговременно свинтил на службу, а я как раз устроил себе выходной-отсыпной. Врать я родителям Даринки не врал, но правду старательно прихорашивал и облагораживал. И подрезал ей ветки, для понятности. Потому что у Дарины будет ещё и возможность забить на боевую магию и начать вместо этого изучать любую другую дисциплину. Если уж совсем ей будет претить военная карьера.

Дарина сидела тут же, с интересом слушая, в первую очередь, меня. Родители излучали панику, я — спокойную уверенность.

— Да кто ж её замуж-то возьмёт? — уже зачем-то едва не плакала женщина.

— Да мало ли женихов хороших…

— Коли она — такая…

— Какая — «такая»?

— Одарённая, а бесприданница, без роду, без племени!

— Послушайте, вы переживаете из-за какой-то ерунды, которой ещё даже и на горизонте не маячит. Бесприданница! Ну и что же с того? Замуж как надо выходить, Дарина, скажи?

— По любви!

— Известное дело, по любви. Вы что же хотите, чтобы вашу кровиночку обожаемую забрал какой-то хмырь, который её не любит, но на приданное позарился?

— Но… Но как же…

— Вижу, что вас беспокоит устроенность жизни дочери. И это вполне понятно. Но поймите же, что, будучи боевым энергетическим магом, она совершенно не будет нуждаться, и муж, в качестве единственной опоры в жизни, ей будет не нужен. Напротив, ещё, может, и сама кому опорой послужит. Я понимаю, что для вас это звучит дико, что у вас патриархальное мышление. Но жизнь меняется, и ваша дочь обрела совершенно новые возможности, которые превращают её из придатка мужчины в самостоятельную личность. Веяния новой жизни ощущаются уже сейчас, а к совершеннолетию Дарины, я вас уверяю, всё и вовсе перевернётся в этом плане с ног на голову. Так что уж будьте покойны: такая красавица в девках не засидится. Встретятся, влюбятся, повенчаются и детей нарожают. И всё это — не спрашивая друг у друга родословной и не проверяя банковский счёт.

Людям, которые только что лишились дома, тяжело втемяшить, что мир — это не злобная ловушка, ломающая хребты зазевавшимся простачкам, что он может быть вполне себе комфортной средой. Но мои слова, пусть с трудом, но достигали цели. Женщина глубоко вздохнула, унимая непролившиеся слёзы.

— А сейчас она как будет?

Тут я неосторожно вздохнул. Потому что вопрос этот действительно напрашивался и в воздухе витал. Ребёнку нужно было получать базовое образование. Одной магией сыт не будешь. Элементарно чтобы книжку по магии прочитать — это читать уметь нужно. Ну и плюс, социализация, горизонтальные связи, такое вот это вот всё.

Образование в текущих реалиях обязательным не было. Ну, вот как-то так. Не хочешь, чтобы твой ребёнок учился — не учи, делов-то. Хозяин — барин, жираф большой, ему видней. Однако у аристократов образование считалось за конкурентное преимущество, поэтому все своих детей усиленно учили — чему-нибудь и как-нибудь. Лицеи, гимназии, танцы, музыка, рисование, стихосложение… Танька, вон, в числе прочих своих талантов, недурно бренчала на пианино и имела основательное понимание мирового литературного процесса. Что в конечном итоге и привело её в «паутину», где она выловила меня.

Рабочие в городах старались отдавать детей в школы. В деревнях тоже имелись церковно-приходские школы. В даринкиной родной была такая. И, не сгори постоялый двор, могла бы девчонка уже в эту школу ходить со следующего года.

В общем, тут было сложно, а я не выспался и кофе ещё не пил. Прибыли-то родители ни свет ни заря, в десять утра. Им хорошо, они ночью в лесах не партизанили.

— Сейчас она пока так, — сказал я, но, осознав туманность сентенции, немного развил мысль: — Пусть Дарина пока здесь, у нас останется. Я кое-какие вопросы порешаю и нарисую вам варианты.

— Как же так… Это же неудобно.

— Неудобно спать на потолке, — зевнул я. — Одеяло падает. Дарин, тебе у нас нравится?

— Да! — подскочила девчонка в кресле. — Очень нравится! И ты мороженое обещал.

— Обещал — нарисую.

— Дядя Саша!!!

— Что? Моё слово — кремень. Ладно-ладно, не шуми, будет тебе мороженое. Да, пусть пока здесь. Не думаю, что в бараке условия лучше. Вы сами-то там как?

— Спаси Христос! — широко перекрестился Кузьма. — С щелей не дует, клопов нет.

— Звучит многообещающе. В общем, вашим вопросом занимаются.

Тут женщина таки расплакалась. Когда самый приступ миновал и удалось выяснить причину слёз, оказалось, что в барак уже приходил некто официальный, с бумагами. Говорилось о компенсации, предлагались варианты. В числе прочих — переезд в то или иное село или же в город. В городах семейным — квартира от государства, а одиноким — комната в общежитии. Работой также обеспечат, бездельники не нужны.

Крестьяне думали, обсуждали и большинство таки решили перебираться в Белодолск. Но вот нюанс: даринкиной семьи в списке не было.

— Ну, посмотреть здраво — всё логично, — сказал злой и невыспавшийся Серебряков, когда я его поднял ни свет ни заря в три часа дня. — То, что девочка сожгла дом, к источнику никакого отношения не имеет.

— Есть основания полагать, что это источник на неё повлиял, — сказал я.

— Какие конкретно?

Какие-какие… Диль сказала. Фамильярка моя, четырёхранговая, о которой никому знать не полагается.

— Сердце чует.

— Сердце… Сердце к документу не приколешь, увы. А в таких случаях очень тщательно проверяют, потому что под шумок люди имеют обыкновение влезать в очередь на получение благ, даже не будучи никак причастными.

— Плохо дело, Вадим Игоревич!

— Так давайте кофий пить, Александр Николаевич! И наши с вами дела существенно улучшатся. А когда наши дела улучшатся — неужели мы не сумеем улучшить и ещё чьи-нибудь дела? Кофий — всему голова.

— С пряниками?

— Разумеется, с пряниками.

— Дарина, выходи, нам дадут кофий с пряниками.

— А мороженое? — спросила Дарина, выйдя из-за колонны, за которой до сих пор пряталась от Серебрякова, с которым мы разговаривали на крыльце.

— Мороженое потом. Сначала кофий.

— Эм… М-дам-с, — сообщил Серебряков, хлопая глазами на девочку. — В общем-то, я могу приказать подать и мороженого, наверное…

— Весьма обяжете!

Даринку я дома оставить не мог. Все были на службе, а дома имелись только Дармидонт, кухарка, да какая-то безликая служанка. Гувернантка, горничная — вечно их путаю. Вроде как горничная. Потому что гувернантка как раз наоборот должна за детьми ходить. Поскольку до недавних пор самому старшему дитю в доме Соровских было девятнадцать лет, вряд ли гувернантка.

В общем, не стал я рисковать, оставляя дома неприсмотренное дитё, и взял Даринку с собой.

Впервые вошёл в дом Серебряковых. Оценил: дорого-богато. Картины на стенах, зеркала в золотых рамах, какие-то вазы с претензиями, свежие цветы то тут, то сям. Уселись за стол. Сервировали всё молниеносно, Даринке предоставили розеточку с мороженым, нам с Серебряковым — кофий и пряники. Спустя полчашки мы нашли в себе силы вернуться к конструктивному диалогу.

— Отстройте вы им этот постоялый двор обратно, — махнул я рукой.

Серебряков закашлялся.

— Я⁈

— Ну а кто? Вы имеете возможность сделать доброе дело. Не одной семье даже, а вовсе. Станция-то нужна — лошадей поменять, экипаж починить, заночевать, перекусить. Особенно если на месте прежней деревни теперь будет некий популярный объект. Полагаю, ещё и прибыль получите с сего.

Слово «прибыль» включило некий доселе спавший участок головного мозга Вадима Игоревича. Он хмыкнул, задумался, отпил ещё кофе. Потом заявил:

— Вы, боюсь, кое-чего не учитываете.

— Возможно и такое, ну так просветите же меня.

— Охотно-с. Станция сия была не собственностью отца Дарины, не помню его…

— Кузьма.

— Да, так вот, станция Кузьме не принадлежала. Это государственное учреждение, в котором он исполнял обязанности смотрителя, получая за то жалованье. Жил там с семьёй, хозяйство вели, разумеется…

— То есть, вы хотите сказать, что сейчас они ещё и должны остались?

— И немало-с. Полагаю, уже примерно неделю назад должны были пожаловать судебные приставы, не знаю, почему с этим затянули. Должно быть, всех слишком взбудоражил факт открытия столь мощного источника. Но надеяться на забывчивость чиновников не стоит. Иными словами, отстроить станцию вот так запросто — не в моих силах. Там и земля государственная, и вовсе так не делается.

— И всё же в ваших словах, Вадим Игоревич, мне чудится некое невысказанное «но», несущее надежду для этой семьи.

— Но! — поднял палец Вадим Игоревич. — Что я могу сделать — так это поручить дело моему юристу. Юрист у нас, знаете ли, хороший, дело знает изрядно. И это, полагаю, наилучший способ действовать в нынешней ситуации. В конечном итоге дело наверняка сведётся к штрафу, это я, так и быть, улажу, ну а там, дальше — посмотрим.

— Дальше можно посмотреть уже сейчас. Людям надо где-то жить, на кусок хлеба зарабатывать.

— Александр Николаевич, вы требуете слишком, чрезмерно многого от человека, выпившего всего лишь одну разнесчастную чашечку кофию… Аглая! Ещё кофию!

— И мороженого! — пискнула перепачканная Даринка.

— И мороженого, да, — согласился Серебряков. — Также пряники настоятельно рекомендую. Не хотите перебивать аппетит сейчас — так вам с собой завернут.

— Соглашайся, Даринка. Таких пряников ни за какие деньги не достанешь!

Если уж меня с утра пораньше раскачали на добрые дела, то я не остановлюсь, пока не выдохнусь. Заряженный ядрёным серебряковским кофием с пряниками, я развёл Вадима Игоревича на личный экипаж и отправился в родную академию. Добравшись, выпрыгнул сам, помог спуститься Даринке и, поблагодарив кучера, вошёл внутрь.

— Дочка ваша? — благожелательно улыбнулся на турникете Борис Карлович.

— Уж и не знаю… Вообще, дядей Сашей зовёт, так что племянница, наверное. Дарина, познакомься, это — Борис Карлович.

— Здравствуйте, Борис Карлович, я — Дарина!

— Ух, как хорошо говорит! А у меня внучка картавит — страшное дело.

Поднялись мы сразу к Фёдору Игнатьевичу. Пропустили меня без разговоров, только Дарина удостоилась озадаченного взгляда.

— Александр Николаевич, вам своих проблем мало? — вздохнул Фёдор Игнатьевич, выслушав мои соображения.

— Да были бы проблемы. На меня тут в последнее время только всё хорошее валится.

— Мне бы ваш оптимизм… Ну так, а чего вы от меня-то хотите?

— Ну как же… Вы — цельный ректор высшего учебного заведения. Имеете некое отношение ко всей этой структуре. Неужто нельзя одну малю-у-у-усенькую девочку пристроить в гимназию?

— В Мариинскую?

— А есть такая?

— Только такая и есть.

— Не сочтите за праздное любопытство, но… почему так называется?

— Кгхм! — Фёдор Игнатьевич покосился на Даринку. — Что же вы такое спрашиваете. В честь императрицы Марии Александровны, разумеется. Чьими старания эти учреждения…

— Так, простите, она бессменному нашему императору — кем приходилась?

— Супругой, разумеется! Одной из. Он периодически имеет обыкновение вступать в брак.

— Н-да. Интересно. В кратком курсе её не было. Прошу прощения за приступ любопытства. Ну так как насчёт моей просьбы?

Вздохнув, Фёдор Игнатьевич перегнулся через стол и посмотрел на сидящую на стуле Дарину.

— Дитя, ты читать умеешь?

— Я знаю букву «А»! — похвасталась Дарина.

— Ясно, благодарю-с. — Фёдор Игнатьевич сел обратно и посмотрел на меня. — Если вы хотите всенепременно устроить ребёнка в столь серьёзное учреждение, то — сами видите. У неё ни манер, ни простейших знаний. В такие гимназии дети уже со знанием французского приходят. Я бы рекомендовал простую школу для детей рабочих.

— Ну, нет, не согласен, не нравится. У ребёнка жизнь только в сказку превратилась, а мы всё испортим. Что же мы после этого за взрослые такие?

— Если смотреть на ситуацию с романтической точки… Ну, значит, я бы посоветовал обождать год и употребить это время на подготовку. Нанять репетиторов, заняться воспитанием… Но это ведь положительно невозможно, средств таких у семьи нет…

— Средства — дело наживное. Вы, пожалуйста, раздобудьте список минимальных требований для поступления. Мы на это всё дело посмотрим — и решим, как дальше действовать.

— Воля ваша, — сказал Фёдор Игнатьевич с такой кислой миной, что мне захотелось напиться. — Выясню, предоставлю до конца недели. А сейчас, если вас не затруднит…

— Да-да. Идём, Дарина, нас тут любят не так сильно, как у Вадима Игоревича, но всё же хоть как-то любят.

Больше у меня ни идей, ни дел не было, поэтому мы решили отправиться домой. На первом этаже встретились с закончившей обучение Татьяной, которая решила составить нам компанию. Выловили извозчика, поехали.

Дорогой Танька выслушала доклад обо всех наших приключениях и приняла посильное участие.

— Читать я могу её выучить.

— Действительно? — оживился я.

— Ну разумеется, я же читать умею! — Танька аж фыркнула от возмущения. — И французскому, и музицировать даже. Надо только папу заставить пианино купить.

— Да, небось, бесплатно за самовывоз отдадут.

— Ах, Сашка, опять ты со своими глупостями… И танцевать научу, и этикету.

— Угу. Как меня учила? «На книжку, читай!»

— Ты, Саша, это совершенно другое дело! Ты — взрослый.

— Старый даже.

— Фр! Иными словами, не нужно нанимать репетиторов, я со всем управлюсь сама.

Я и забыл, что с появлением фамильяра Татьяна превратилась в читера и на недостаток свободного времени не жаловалась.

— Добрейшей ты души человечище, Татьяна Фёдоровна!

Татьяна зарделась от этой немудрёной похвалы и хотела красиво, по-аристократически ответить, но тут снаружи что-то стукнуло, экипаж резко остановился и послышался вопль:

— Ой-ёй, уби-и-или!

— Да он же сам под копыта свалился, сам! — орал наш извозчик. — И не наступили на него почти что совсем даже!

— Ох… — пробормотала Танька, стремительно бледнея. — Мы кого-то сбили…