Дракон с багом. Записки попаданки

22 августа. Стив смирился

Дорогой дневник!

Я всегда подозревала, что мужчины — существа, совершенно неспособные к радостям жизни, не склонные к тончайшим переживаниям и ощущениям. Но после вчерашнего угощения вином и прочими напитками, которые Энтон с благоговейным видом доставал из своего шкафа, я убедилась окончательно: их стойкость к механическим катастрофам несравненно выше, чем к банальному алкоголю.

Картинка сегодняшнего утра стоила того, чтобы её запечатлеть углём на пергаменте и повесить в раме над камином. Два величественных джентльмена — Его Светлость лорд Стив Флеймурн, граф Северных Часов, и мой благородный драконище (и пока ещё жених, как ни странно) и его лучший друг, гном и кузнец Энтон — сидели за столом, каждый в позе античного философа, только вместо свитков у них были кружки с водой, а лица выражали вселенскую скорбь.

Энтон, уткнувшись лбом в ладонь, выглядел так, словно его механизм вчера ночью сбился с настроек. Стив держался чуть достойнее, но это достоинство выражалось в том, что он вяло постукивал пальцами по столу, как будто пытался отстучать похоронный марш для собственной печени и этим неимоверно меня раздражал.

— Доброе утро, милорды, — сказала я с самой приветливой улыбкой, какую только могла изобразить в столь трагической обстановке. — Вы прекрасно выглядите. Прямо как два паровых двигателя на грани взрыва.

Оба издали стон, который с лёгкостью можно было принять за звук несмазанных шестерёнок.

— Агата… — пробормотал Энтон. — Ты слишком громко говоришь. Помолчи, женщина. Помолчи.

— Жене будете свои советы раздавать, мистер Энтон, — прошипела я и добавила: — а я ещё даже не начала, — и невинно похлопала глазами. — Но если хотите, могу перейти на оперный речитатив. Хотите? — грозно спросила я.

Стив приподнял голову. Его волосы, обычно уложенные с аристократической тщательностью, торчали в разные стороны, словно он всю ночь дрался с подушкой и проиграл.

— Леди Агата, — хрипло произнёс он, — в вас нет сострадания. И вы собираетесь стать моей лучшей половиной!

— Ах, напротив, милорд, — заявила я громко, и Стив поморщился. — Именно сострадание и заставило меня приготовить вам завтрак, — провозгласила я так, чтобы меня точно услышали оба и величественно водрузила на стол тарелку с яичницей, фасолью и хлебом.

Признаюсь честно: яичница получилась великолепная. Не в том смысле, что вкусная (хотя, возможно, и вкусная, я не проблвала), а в том, что я добавила туда всё, что нашлось под рукой: яйца, кусочки колбасы, лук, подозрительно хрустящий огурчик и немного красного перца — для бодрости духа. И вообще, что моим перцам портиться теперь? Получилось ярко, пёстро и… чрезвычайно ароматно.

Аромат, как оказалось, действовал на похмельных джентльменов хуже любой пыточной камеры.

— О, Создатель, — простонал Энтон, — что это?

— Завтрак, — невозмутимо ответила я. — Яичница по-агатски. Ешьте — и жизнь снова засияет.

Стив скептически посмотрел на содержимое тарелки, потом на меня, и наконец, обречённо вздохнул.

— Леди, — сказал он, — если я умру сегодня, внесите в летописи: причиной смерти стало ваше кулинарное вдохновение.

— Тогда вы войдёте в историю, — бодро отозвалась я. — Не каждый гном удостаивается столь оригинальной эпитафии.

Я гордо поставила перед ними ещё тарелку — с поджаренными тостами, густо смазанными вареньем. Тёмно-рубиновое варенье было единственным, что не вызвало подозрений у моих подопытных. Энтон, с мученическим видом, намазал себе кусочек и попытался откусить.

— Слишком сладко, — простонал он. — Убей меня сразу.

— Я подумаю над этим предложением, — ответила я. — Но сперва вы должны съесть хотя бы половину.

Стив, к моему удивлению, проявил больше стойкости. Он аккуратно отломил кусочек тоста, сунул его в рот и даже кивнул:

— Терпимо.

— Видите! — обрадовалась я. — Вот это настоящий мужчина.

Энтон мрачно зыркнул на него, словно хотел напомнить, что настоящий мужчина вчера предлагал другому бокал за бокалом. И вот он, результат: похмелье и злобная Агата.

Они оба выглядели как школьники, которых наказали за шалости и велели остаться после уроков. Сидели над тарелками, кривились, пили воду — мне приходилось наполнять литровый кувшин не менее трех раз, клянусь! Мужчины пили и бормотали что-то невнятное. Я чувствовала себя в роли строгой гувернантки, которая кормит капризных мальчишек кашей.

— Кстати, — начала я непринуждённо, — вы оба должны извиниться перед мебелью.

— Что? — одновременно спросили они.

— Вчера вечером один из вас пытался танцевать с креслом, а другой декламировал ему любовные признания. Кресло в шоке.

Стив побледнел. Энтон закашлялся.

— Это был он, — сказали они в унисон и ткнули пальцами друг в друга.

Я едва удержалась, чтобы не расхохотаться. Вот они — наследники титулов, мастера механизмов, вершители судеб, а спорят, кто обнимал кресло.

— Ладно, — великодушно сказала я. — Пусть кресло забудет. Но если завтра его ножки начнут хромать, знайте: это ваша вина.

Завтрак завершился тем, что оба джентльмена кое-как справились с яичницей и фасолью, закусили и тостами, после чего повалились обратно в кресла. Я, разумеется, гордо поставила галочку в своём личном списке побед.

А впрочем, дорогой дневник, есть во всём этом и вполне очевидное и неплохое. Вчерашний вечер показал, что мой брак, похоже, уже стал не только моей проблемой. Стив явно будет страдать, контролировать и проверять — то ли из чувства долга, то ли из аристократического заносчивого любопытства. Энтон же… Энтон в своём похмельном виде похож на мальчишку, которому дали слишком сложный конструктор. Но даже в таком состоянии он смотрит на меня так, будто я — не случайная девушка из другого мира, а часть его собственной, очень хрупкой, но невероятно дорогой конструкции.

Я ещё не знаю, что с этим делать. Но знаю точно: завтрак я готовлю завтра снова. На этот раз — овсянку. Пусть страдают, раз уж всем это так нравится!

Я тихонечко сидела, Стив и Энтон смирно сидели друг напротив друга.

— Энтон, — торжественно начал Стив, прокашлявшись и придвинув к себе кружку с остатками воды поближе, — я пришёл к выводу. Брак — это, если подумать, не столько союз сердец, сколько договор между двумя сторонами.

— О, — мрачно кивнул Энтон, — именно договор. Со множеством приложений, сносок, печатей и приписок. А главное — с пунктами, которые никто не читает, пока не приспичит…

— И всё же, — продолжал Стив, вцепившись в стол так, будто он был кафедрой, — брак полезен для общества. Он дисциплинирует мужчину, отнимает у него свободу, зато в обмен даёт чувство порядка.

— Браво, джентльмены! — а что? Я решила вмешаться. В конце-концов, мой жених и моя свадьба! — Удивительно, что у вас хватает духа рассуждать о вещах, в которых вы оба так же компетентны, как утка в верховой езде. И я надеюсь, все помнят, что наш брак — это фикция? И рассуждаете вы тут исключительно гипотетически?

Я аж сама своей тирадой довольна осталась. А главное, каково сказано, а?

— Мы подходим к этому философски, — с достоинством возразил Стив, покосившись на меня. — И, смею заметить, наш взгляд трезв и основателен.

— Ага! — рявкнула я. И больше ничего не сказала! Пусть понимают как хотят.

Энтон флегматично жевал хлеб и, не глядя на друга, добавил:

— Стив, если брак — это договор, то у Агаты в нём будет пункт о праве на сарказм без ограничений.

— И пожизненно! — вставила я, довольная как кошка.

Мужчины переглянулись и одновременно вздохнули.

Стив поднялся, поправил жилет, и, несмотря на бледность, изобразил что-то похожее на аристократический поклон, достойный и учтивый, почти.

— Ну что ж. Раз уж вопрос решён и не подлежит апелляции, пора готовить родню. Пусть знают, какой подвиг я совершил, — вздохнул министерский клерк. — А мне это предстоит пережить, Агата. Вам ни на секунду не хочется проявить сочувствие?

Я прищурилась. Хотела ответить, но передумала. Парня было искренне жаль, настолько несчастным он выглядел.

— О, это будет самой ошеломляющей новостью за последний год, — пробормотал Стив, закутался в плащ и не прощаясь направился к двери.

Пошатываясь после замечательно проведенного вечера с другом и, к сожалению, чуть больше, чем позволял его титул, граф Северных Часов, наследник Огненной Печати, отправился объяснять родственникам, что его будущая жена — это катастрофа, от которой невозможно ни спастись, ни отказаться.