Дракон с багом. Записки попаданки

14 октября

Утренний шедевр от словарика был таким: он захлопнулся, потом приоткрыл обложку, словно подмигивая, и изрек медным, безразличным голосом:

— «Слово дня: терпение. Определение: добродетель, заключающаяся в перенесении временных неудобств без видимых признаков раздражения. Рекомендация по применению: применимо к твоему супругу. Уровень сложности: высший».

Я чуть не поперхнулась утренним чаем, который, как назло, сегодня имел особенно выраженный привкус смазочного масла. Даже артефакты в этом доме обладают чувством юмора и прекрасно понимают, что происходит? Офигеть, только этого мне не хватало. Казалось, сама усадьба, со всеми ее шестеренками, трубами и говорящей утварью, сговаривалась, чтобы довести меня.

И знаете что? Пока мой муж играет в свои инженерные игры и водит дружбу с заводными куклами, я веду интеллектуальные беседы с говорящей книгой. Пожалуй, мой вчерашний день прошел куда продуктивнее, чем его. И уж точно тише. Без пара и искр. Ну, или почти без. Хотя нет, если и кофейник сегодня заговорит стихами — я точно съеду обратно в столицу. Это будет последней каплей!

Впрочем, после ночи, проведенной в размышлениях на подушке, набитой, как я подозреваю, паровыми ватками, мой гнев поутих, сменившись на усталое раздражение. Терпение, говорите? Что ж, возможно, занудный кожаный томик прав. Топить в одиночестве — это скучно и непродуктивно. Решено: иду мириться. Благо, у меня есть идеальный предлог — та самая искрящаяся карточка, которая могла бы его заинтересовать. Ученые мужи, как известно, обожают блестяшки и все, что может хоть что-то взорваться или взорвать. Покажу ему новую игрушку.

Я обошла весь дом, похожий сегодня на гигантский, дремлющий механизм: ни в кабинете, заваленном чертежами, ни в библиотеке, где книги тихо перешептывались на своих полках, ни даже у массивных паровых котлов в подвале, от которых веяло адским жаром и серой, Стивена не было. Я встретила дворецкого, пару уборщиков, и все они так же не видели хозяина со вчерашнего дня…

И вот тут я напряглась. Оставалась последняя лазейка — его личная мастерская, святая святых, куда я всегда заходила с опаской, боясь задеть какой-нибудь хрупкий, но жизненно важный для дома компонент. И в которую Стив предпочитал меня дальше порога не впускать. И я решительно направилась туда.

Дверь в мастерскую, тяжелая, обитая стальными листами, была заперта. Я уже собралась постучать, но замерла, прижав ладонь к холодному металлу. Из-за двери доносились звуки, но не такие, как обычно. Звуки были хаотичные, странные, тревожные, нестандартные… какие угодно, но только не привычные. Не ритмичный стук молотка или ровный вой шлифовального станка, а сдавленные, хриплые вздохи, прерывистое шипение, словно от раскаленного металла, опущенного в воду, и короткий, яростный скрежет — будто кто-то с силой царапал когтями по листу железа.

— Стив? — позвала я, и мой голос показался мне неестественно громким в звенящей тишине коридора. — Ты там? Стивен!

Ответом было громкое, какое-то жесткое и странное шипение, от которого по спине побежали мурашки. Сердце у меня ушло в пятки, оставив в груди пустоту, заполненную ледяным страхом.

— Стив, открой. Немедленно! Сейчас же!

Я заколотила в дверь что есть силы. И он наконец ответил.

— Уходи... — его голос прозвучал сорванным, хриплым, почти звериным рыком. — Не сейчас... Не могу… Уходи!

«Не могу» прозвучало как нечто инородное в этом доме. «Не могу» от человека, который мог голыми руками выпрямить погнутый рычаг парового пресса? Да это слово от него услышать было страшнее любого рева!

— Либо ты открываешь эту дверь, — сказала я, и в моем голосе зазвенела сталь, на которую я и сама не рассчитывала, но очень уж меня испугал его голос и его слова: — либо я попрошу дворецкого-пылесоса проделать в ней дыру. Уверена, он будет только рад, если ему дадут проявить свою «агрессивную уборочную функцию».

Последовала долгая пауза, в течение которой я услышала лишь его тяжелое, с присвистом, дыхание. Затем щелкнул тяжелый замок, и дверь с глухим скрежетом отъехала в сторону.

Мастерская была погружена в полумрак, шторы наглухо задернуты. Воздух в помещении был густым, обжигающе горячим и пах гарью, озоном и чем-то еще — сладковатым и тошнотворным, я бы сказала, что это запах гниющего металла, если бы это было возможно. Стив стоял ко мне спиной, опираясь руками о верстак, заваленный инструментами. Его плечи неестественно напряглись при моем появлении, лопатки выступили острыми углами под мокрой от пота рубашкой.

— Стивен? Что случилось? — шагнула я к нему, и на полу что-то хрустнуло под ногами.

Он резко обернулся — и я невольно отшатнулась. Его лицо было мертвенно-бледным, с лихорадочным румянцем на скулах. Взгляд лихорадочно метался по комнате, не находя точки опоры; зрачки то сужались в узкие, как у рептилии, щелочки, то расширялись, заливая радужку тревожным черным цветом. Но самое ужасное было в другом. Кожа на его руках и шее начала вдруг покрываться изумрудной чешуей, которая тут же с шипящим звуком, будто капли воды на раскаленной сковороде, снова превращалась в человеческую, оставляя после себя красные, воспаленные полосы, похожие на свежие ожоги. От всего его тела шел жар, как от раскаленной докрасна печи.

— Ничего, — проскрежетал он, сжимая кулаки так, что кости хрустнули, и между его пальцев вырвался маленький язычок пламени, опаливший дерево верстака. — Просто... побочный эффект. Пройдет.

«Побочный эффект». Эти слова прозвучали в моих ушах громче любого взрыва.

— Эффект от чего, Стив? — Я очень старалась говорить спокойно.

Я сделала еще шаг, игнорируя волну жара, исходившую от него.

— От той ампулы, что тебе дала Сибилла на балу? Стивен, пожалуйста. Ты выпил ее содержимое? Стив? Что ты пил?

Его лицо, и без того искаженное гримасой боли, перекосилось от гнева.

— При чем тут она?! Это друзья! Они пытаются помочь! Ты думаешь, они мне отраву подсунули?! Это для контроля! Чтобы я… мог контролировать! Чтобы ты перестала смотреть на меня как на чудовище! — рявкнул он.

— Какое чудовище, Стивен? Я? Ты это… ради меня?

Стив измученно отвернулся к верстаку.

— Я… хотел как лучше. Наверное, что-то пошло не так. А ты, Агата, вечно всех подозреваешь!

— А что еще я должна думать?! — взорвалась я. — Посмотри на себя! Ты не превращаешься, ты … Это не контроль, Стив, это агония!

— Они не могли! — он рявкнул, и в этот раз пламя вырвалось уже из его горла, осветив на мгновение комнату ослепительной вспышкой и опалив потолочную балку. Он смотрел на меня с такой отчаянной надеждой… Вот сволочи! Ну доберусь я до вас!

Спорить со Стивом сейчас — все равно что спорить с ураганом. Его упрямство и доверчивость были прочнее стальных дверей его мастерской.

— Хорошо, — сказала я с ледяным, неестественным спокойствием, заставляя себя быть спокойной. — Предположим, вы все хотели как лучше. Я тебе верю. Предположим, это просто «побочный эффект» нового чудодейственного средства. Тогда у нас нет никаких причин не проверить это. Пойдем.

— Куда? — он смотрел на меня с подозрением и нескрываемой болью.

— В лабораторию, Стивен. В лабораторию твоего дядюшки. Мы возьмем на пробу твою кровь, проанализируем этот «побочный эффект» и докажем всем, включая меня, что твои друзья — самые что ни на есть ангелы во плоти. Или, — я прищурилась, вкладывая в свой взгляд все накопленное за вчерашний день сарказма, — ты боишься, что я окажусь права?

Стив, даже в таком состоянии, тут же возненавидел, что в нем сомневаются. Он сжал зубы, его челюсть напряглась. Кивок был резким, коротким, почти агрессивным.

— Хорошо. Идем. Докажем. Докажем, дорогая, что я прав.

«О, мой дорогой, наивный дракон, — подумала я, решительно беря его за локоть и чувствуя, как под пальцами бушует буря из плоти, огня и металла. — Это докажет все».

Лаборатория покойного дядюшки встретила нас гробовой тишиной и многозначительными взглядами стеклянных колб, поблескивавших в свете паровых светильников, которые я кое-как сумела разжечь. Здесь тоже все было пыльным и затхлым. Лорд Руперт Флэймурнбыл своеобразной личностью. Но явно незаурядным драконом, факт.

— Садись, — скомандовала я, указывая Стиву на массивное кожаное кресло рядом с самым большим столом, заваленным приборами. — И не двигайся. Твоя задача — не взорваться, пока я разбираюсь с этим зоопарком.

Стив молча опустился в кресло и словно сжался… Хотя, видно, мне показалось, кресло дядюшки довольно-таки массивное…

Я разобралась с реактивами и начала готовить иглы и пробирки. Стивен почти не двигался. Периодически дрожь пробегала по его телу, и в эти моменты по коже ползли тени чешуи, а из сжатых губ вырывался пар. Смотреть на это было уже почти невозможно. Дурак! Наивный дурак!

Я принялась крутить рычаги и настраивать диски на главном аппарате — чем-то среднем между микроскопом, паровым котлом и органом. Оракул-куб, который я прихватила с собой, стоял рядом и мягко пульсировал, подсказывая, куда налить дистиллированной воды и какую линзу повернуть.

— Стив, — сказала я, не отрываясь от настройки спектрального фильтра, — та ампула. Пустая. Которую ты выпил. Ты ее выбросил?

Он молчал.

— Стив! Не время для гордости! Мы только убедимся, что там не было ничего опасного! Как ты и говорил. Мне нужны остатки вещества для анализа, и все. Ты же уверен, правда? Вот и убедимся. Ну? Где она?!

Я говорила, не давая Стиву и слова вставить. Да, я нервничала. Жутко нервничала.

Он с трудом поднял на меня мутный взгляд.

— Кажется… Кажется, отдал дворецкому. Сказал, чтобы выбросил… как мусор.

«Как мусор». Вот именно. Я резко развернулась и бросилась к двери. Я бы еще кое-кого выбросила как мусор, да муж у меня слишком добрый!

— Сиди тут! Я сейчас! — бросила я ему через плечо и вылетела в коридор.

Мне повезло — по коридору первого этажа с мерным жужжанием двигался дворецкий-пылесос, его щупальца с метелками грациозно подметали пол.

— Эй, ты! — окликнула я его. — Ампула! Стеклянная, вот такая! Куда дел?

Робот остановился. Его оптический сенсор повернулся ко мне, и он издал серию обиженных щелчков и шипений, явно намекая, что я отвлекаю его от священного ритуала уборки.

— Не валяй дурака! — прикрикнула я. — Это вопрос жизни и смерти! Немедленно разбирайся и верни!

Дворецкий, фыркнув паром, нехотя выдвинул один из своих отсеков. Там, среди прочего хлама, лежала та самая ампула. Я схватила ее, проигнорировав возмущенный визг механизма, и помчалась обратно.

В лаборатории картина была удручающей. Стив почти не держался в кресле. Он тяжело дышал, каждый вдох напоминал пытку. Он с трудом вдыхал воздух и еще больше мучений ему доставлял пар на выдохе. Его руки то становились почти лапами с проступающими когтями, то с шипением возвращались к человеческому виду, покрывались то чешуей, то багровыми водырями. Он был бледен как полотно, пот стекал с его висков.

— Держись, — прошептала я, подбегая к нему и начиная готовить пробу. — Еще немного. Сейчас мы все узнаем.

Я работала быстро, руки дрожали, но движения были точными. Размельчить стекло ампулы, смешать с реактивом, поместить в приемник анализатора… Оракул-куб замигал быстрее, принимая данные.

Вдруг Стив издал сдавленный стон и схватился за горло.

— Не… не могу дышать…

Я бросила все и схватила его голову в свои руки. Кожа была обжигающе горячей.

— Стив, слушай мой голос. Дыши. Медленно. Ты должен продержаться. Мы обязательно во всем разберемся, я обещаю. Мы найдем способ все исправить.

Он смотрел на меня, и в его глазах был не только физический страдание, но и глубокая, унизительная боль.

— Неужели… не противно? — выдохнул он, и его голос был хриплым шепотом. — Смотреть на это… на это чудовище?

Во мне что-то взорвалось. Не гнев, а какая-то яростная нежность. Честно, я бы полмира передушила за этого дракона!

— Да как ты смеешь! — прошипела я, сжимая его руку так, что ему, наверное, было больно. — Как ты смеешь так говорить о себе! Ты не чудовище! Ты — мой муж, который попал в беду! И я тебя отсюда вытащу, даже если мне придется переломать все кости этому проклятому яду!

Он закрыл глаза, и по его щеке прокатилась единственная слеза, испарившаяся, едва коснувшись кожи.

— Я… я для тебя это сделал, — прошептал он. — Хотел… стать нормальным. Чтобы ты могла мной гордиться. Чтобы ты не смотрела на меня со страхом. И может… не сразу, потом… привязалась… немного.

В этот момент все мое притворство, вся защитная броня из сарказма рухнула.

— Стив, ты дурак, — сказала я тихо, почти нежно, проводя пальцами по его воспаленной коже. — Я и так тобой горжусь. Ты — самый честный, самый упрямый и самый настоящий человек, которого я знаю. И дракон в придачу. Я так тебя люблю, дурацкий ты багнутый дракон!

— Но я же… неуправляемый… — он снова закашлялся. — И… бедный… и вообще…

— А я, — перебила я его, глядя прямо в его потемневшие от боли глаза, — твоя жена. И мне плевать, насколько ты неуправляемый. И вообще, ты смелый. Как ты меня от лифта спасал? Помнишь? — я рыдала уже и ничего не могла поделать. — Мы справимся, слышишь? Вместе. Ты только не сдавайся!

Наши взгляды встретились, и впервые за все время в его глазах, помимо боли и стыда, появилось что-то еще. Что-то теплое и неуверенное, как первый луч солнца после долгой бури. Что-то, очень похожее на надежду… что-то, что я очень боялась назвать настоящим именем.

И в этот самый момент анализатор издал громкий, пронзительный щелчок. Оракул-куб вспыхнул ярко-красным светом, и на матовом экране прибора начало выстраиваться сообщение. Я медленно поднялась, не отпуская руки Стива, и прочла вслух леденящие душу слова:

«АНАЛИЗ ЗАВЕРШЕН. ОБНАРУЖЕН НЕЙРОТОКСИН.

СОСТАВ: Вытяжка мандрагоры (катализатор агрессии), Пыль крыльев медного дракона (подавитель контроля), Синтетический ингибитор вольфрама (блокировка регенерации).

ЦЕЛЬ: Не подавление, а полная дестабилизация драконьей природы с последующей блокабой трансформаций и летальным исходом.

ДИАГНОЗ: ОСТРОЕ ОТРАВЛЕНИЕ. ПРОТИВОЯДИЕ: НЕ ОПРЕДЕЛЕНО.»

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым, хрипящим дыханием Стива. Слова «летальный исход» висели в воздухе, как приговор. Но я сжала его руку еще сильнее. Приговор можно обжаловать. Особенно когда ты не один.

Первый шок прошел. Но Стиву было совсем плохо. Я позвала дворецких: надо помочь молодому хозяину добраться до его комнаты.

Комната Стива постепенно погружалась в тревожный полумрак. За окном садилось солнце, окрашивая небо в багровые тона, странно гармонирующие с лихорадочным румянцем на щеках моего мужа. Он метался на кровати, его тело было полем битвы между двумя его сущностями, которые вступили в конфликт. То тут, то там проступала изумрудная чешуя, чтобы через мгновение с шипением отступить, оставляя после себя воспаленную, горящую кожу. Дыхание его было хриплым и прерывистым, с каждой минутой все больше напоминая скрежет разрываемого металла.

Я сидела в кресле у его постели, окруженная всем арсеналом, который смогла наскрести. Оракул-куб тихо потрескивал на прикроватном столике, поглощая данные с карточек, которые я поочередно подносила к его сенсорам. Я уже пробовала все: и команды успокоения, и шепотки-стабилизаторы, найденные в словарике. Ничего не помогало. Словарик, приоткрыв обложку, время от времени выдавал мрачные прогнозы: «Слово дня: кризис. Синонимы: переломный момент, катастрофа. Прогноз: безоблачный, если найти антициклон».

— Очень смешно, — проворчала я, смачивая платок в тазу с прохладной водой и прикладывая его ко лбу Стива. Он вздрогнул, и под моими пальцами кожа на его виске на мгновение стала твердой и чешуйчатой. Мое сердце сжалось.

Пошло все к черту! Я люблю этого дурака. Не фиктивного мужа, не наследника состояния, а именно его — Стива.

Я люблю его за эту его доверчивость, граничащую с глупостью, из-за которой он сейчас страдал здесь, потому что не мог поверить, что старые друзья способны на подлость. Я люблю его упрямство, с которым он мог часами спорить с паровым котлом, уверенный, что сможет переубедить бездушный механизм. Я люблю его доброту, которую он так нелепо прятал под маской угрюмости, — доброту, с которой он уступил мне спальню в первый же день, с которой возился с капризными механизмами в доме, лишь бы они не доставляли хлопот слугам.

Я люблю его неуклюжий интеллект, блестящий в инженерии и абсолютно беспомощный в человеческих отношениях. Люблю даже его проклятого дракона — эту дикую, необузданную часть его сущности, которую он так ненавидит и так боится проявить, но которая была неотъемлемой частью того, кто он есть.

Как же он мог не заметить этого раньше? Все мои колкости, все мои «фиктивные» упреки были лишь ширмой, за которой прятался страх. Страх признаться себе, что этот странный, замкнутый человек с горящими в темноте глазами стал мне дорог. Что его редкие улыбки грели меня больше, чем любой камин, а его растерянность, когда он пытался понять мои шутки, вызывала не раздражение, а умиление.

Я снова провела платком по его лбу. Дракон приоткрыл глаза.

— Все будет хорошо, — сказала я серьезно.

— Не уходи…

— Я никуда не уйду. Я не позволю им забрать тебя.

Он что-то пробормотал в забытьи, бессвязное, но в его хрипе мне почудилось мое имя. Мои пальцы сжали его руку, и я почувствовала, как по щеке скатывается предательская слеза. Она упала ему на запястье и тут же испарилась с легким шипением.

Любовь. Оказалось, это не головокружительный полет, как в романах. Это — твердая земля под ногами. Это — решение. Решение бороться, решение защищать, решение быть рядом, даже когда страшно. Особенно когда страшно.

Я выпрямила спину, не отпуская его руки. Пусть яд пытается его сломать. Пусть интриги кипят за стенами этого дома. У него теперь есть я.

Легкое шипение. Я вздрогнула. Я от этого дома ей-Богу с ума сойду! Дядюшка Руперт — тот еще затейник. Теперь что, спальня Стива захочет меня сожрать?

Но шипение продолжалось. Фамильное зеркало в массивной бронзовой раме, до сих пор лишь пассивно наблюдающее за происходящим, покрылось рябью и начало постепенно меняться. Его поверхность, обычно искаженно отражавшая и без того искаженную реальность, помутнела, затем засветилась изнутри мягким голубоватым свечением. Шестеренки в раме завертелись с непривычной скоростью, издавая нарастающий гул.

Я замерла, не в силах отвести взгляд. Вместо нашего с Стивом отражения в зеркале проступили очертания другого помещения — знакомой комнатки, заваленной книгами и механизмами. А через секунду в зеркале появилось лицо. Энтон! Старый друг! Господи, благодарю тебя! Или кто тут вместо Создателя! Энтон!

Это что получается? Зеркало… оно было видеофоном? Все это время эта выскочка-вещь могла просто взять и позвонить? Ну, Стив! Ну приди только в себя, дракон недоделанный! Гордец! Нет бы с другом пообщался!

— Стиви, что у вас происходит? — тревожно заговорил Энтон. — Слушай, я понимаю, у тебя наверняка дел полно, но тут… Тут просто ужас, что… Стиви?

Он наконец-то заметил, что что-то не так.

— Агата? А где… — и тут его голос внезапно изменился: — Что с ним? — сухо спросил Энтон.

— Он… он умирает, — вырвалось у меня. Я думала, что это громко получится, но вышел шепот. Я прижималась к зеркалу, надеясь, что это не преграда, и я почувствую живое тепло друга. Но под руками была холодная зеркальная поверхность. — Его отравили. Друзья детства. На балу дали ему ампулу под видом лекарства. Сказали, это от бага избавит… Антидот найти не можем. Я почти все перепробовала… Он умирает, Энтон.

И заплакала.

— Агата, в Лодоне настоящая эпидемия сплетен! О том, что молодой лорд Флеймурн сошел с ума, что его драконья природа взяла верх, что он чуть ли не сжег пол-поместья и сожрал собственную жену! Особенно старается тетушка Барбари, не вылезает из салонов, льет крокодиловы слезы и вопрошает всех, что же ей делать с ее «бедным, больным племянником»! Она уже намекает на необходимость опеки! Я думал, это… большой план… а тут уже не план… С ним что? Он в забытьи?

Я рассказала все, что у нас произошло. Я кратко, но емко описала все: ссору, «лекарство», симптомы, наш поход в лабораторию и ужасающие результаты анализа. Я говорила быстро, опасаясь, что связь прервется.

— …и мы не можем найти противоядие! — закончила я, и мой голос дрогнул. — Анализатор выдает только состав токсина, но не антидот. Я не знаю, что делать, Энтон.

Энтон слушал, не перебивая, его лицо стало непроницаемой маской. Когда я закончила, он тяжело вздохнул.

— Вот же… Я всегда знал, что у нее совесть — как у парового пресса. Сплющивает все на своем пути. — Он помолчал, вглядываясь в меня. — Не смей плакать, Агата!

— Я пытаюсь, — прошептала я, сжимая кулаки.

— Значит, так, — решительно сказал Энтон. — Я выезжаю с ближайшим паровым экспрессом. Буду к утру. Пришли за мной экипаж на станцию к утреннему экспрессу, Агата.

— Ты знаешь, что делать, да? — с какой-то безумной надеждой спросила я.

— Я приеду. Я знаю, кто поможет. Все хорошо будет, Агата. Обещаю.

Сказав это, он резким движением руки разорвал связь. Изображение в зеркале поплыло и исчезло, оставив лишь наше с Стивом отражение. Я снова увидела его бледное, искаженное страданием лицо и свое — осунувшееся, с темными кругами под глазами.

Но самое главное, я вдруг и правда почувствовала облегчение. Энтон приедет и точно поможет. Он что-нибудь придумает, и все будет как прежде. Стив снова будет тихонько ругаться в кабинете на бумаги, и все пойдет по-старому…

Я подсела к Стиву и взяла его горячую руку в свои ладони. Было горячо, но мне все равно.

— Слышишь, Стив? — прошептала я. — Энтон приедет утром. Мы не одни. Ты только продержись. Пожалуйста, продержись.

Он слабо сжал мои пальцы. Но в этой едва уловимой реакции было больше надежды, чем во всех словах мира. Битва только начиналась.