Дракон с багом. Записки попаданки

14 августа 2025 года (Oilmarch/14 Lodon, Year of the Steam)

Отперли меня утром — уже прогресс. Спустились с хозяином вниз, и он меня так аккуратненько начал к мастерской своей подталкивать. И тряпку, подлец, вручает — приберись, мол.

Правда, завтрака не оказалось. Я сначала намекала-намекала, а потом напрямую спросила: где моя тарелка?

Энтон опять что-то забормотал, но меня бормотаниями не купишь. Значит, как тряпку мне в руки совать — это он первый. А как еды нормальной гостю на стол поставить — это у нас не принято.

— Агата, — говорит, — вы же знаете, у меня с хозяйством… сложные отношения.

— С хозяином у меня тоже, — отрезала я, — но это не мешает вам требовать от меня уборки.

Он на это ухмыльнулся. Да, ухмыльнулся! А я, между прочим, голодная. А когда я голодная — я злая. А когда я злая — я чувство юмора намертво теряю, между прочим.

А Энтон скрылся за какой-то дверью — это точно не кухня была — и принес мне две мисочки. И поставил передо мной.

В одной миске плавало нечто… серо-зеленое, напоминавшее кашу, но временами вспыхивавшее слабым фиолетовым светом. Я сперва решила, что меня дурят и подсунули светлячков, но когда ткнула ложкой, субстанция зашипела и как-то подозрительно втянулась внутрь, будто сама себя ела.

— Это что? — подозрительно уточнила я.

— Питательная смесь, — гордо сообщил Энтон. — Полностью сбалансирована. Один прием пищи заменит легко три.

— По вкусу тоже? — я осторожно поднесла ложку к носу. Запах был… ну, скажем так: если бы серный источник встретился с карамелью, а сверху эту встречу залакировали корицей и помидором — вышло бы это.

Я все-таки попробовала. На языке развернулась целая гамма ощущений: от сладкого до металлического привкуса, а в конце будто кто-то щедро посыпал все солью. Я съела три ложки и сдалась.

— Вы этим питаетесь постоянно?

— Ну… не всегда. Иногда я забываю приготовить.

— А это называется «приготовить»? — Я ткнула ложкой в остатки.

Энтон пожал плечами и был готов начать лекцию о том, как его кашка восстанавливает силы и улучшает когнитивные функции, но я грозно оборвала:

— Кофе к булочке есть?

Там во второй мисочке лежала вполне милая булочка. Я на нее возлагала большие надежды. И зря! Потому что стоило мне только руку протянуть к ней — как она пищать начала. Я руку отдернула тут же. Я-то не завтрак!

К счастью, кофе нашелся. Он был отвратительный, пережженный и горчил так, будто его заваривали на углях, но по сравнению с сияющей слизью и верещащей булочкой (она, кстати, замолчала, как только я руку от нее убрала и попискивать начинала только когда я на нее смотрела) казался божественным напитком.

После завтрака (ну, назовем это завтраком, хоть я и не уверена, что мой желудок согласился) я взялась за уборку. А что еще-то? Да мне и понравилось: берешь детальку, протираешь — и она сияет, кладешь в кучку к другим таким же деталькам — и понимаешь, что мир становится более упорядоченным, пыль протрешь — вообще красота!

Мастерская, похоже, давно уже пребывала в состоянии хаоса. И это еще мягко сказано. Казалось, что сюда десятилетиями сносили всякий металлолом, старые бумаги — я тут и газеты нашла, и вырванные страницы из книг, — куски проводов, непонятные кристаллы и обломки механизмов. В воздухе пахло железом, пылью и какой-то сладковатой гарью.

Закончив со столом, я переместилась на подоконник. Наваленные ящики, преисполненные пятен, пыли, паутины и грязи, просто-таки поразили мое воображение. Я вывалила все из них и начала перебирать. В первый ящик складывала шестеренки, протирая их предварительно; во второй пошли разнообразные медные трубки; в третий — линзы. Одна из линз была огромной, мутной, с лопнувшим стеклом. Я поднесла ее к глазу, хотя что в этой мути исцарапанной можно рассмотреть, и обалдела. Только представьте, внутри я увидела практически бескрайнюю зеленеющую равнину и лес на горизонте, и замок в дымке, там же, у горизонта. А я как будто мчалась по этой бесконечной равнине под ярким синим небом…

— А ну, брось! — рявкнул мой хозяин. Я аж подпрыгнула и бросила. При чем и линзу, и тряпку, и все это — прямо по назначению, в Энтона. А нечего подкрадываться и орать!

— Сказал же, не трогай ничего! — обиженно буркнул он, отряхиваясь. Тряпкой я попала, пыли в воздухе кружилось — как на параде.

— Подумаешь, — прошипела я. — Жадина.

— Не жадина я, — обиделся Энтон. — Тебе нельзя, может что нехорошее случиться!

Ага-ага, поверила. Отвернулась и продолжила прибираться. Фиг с ним, с подоконником. На очереди шкаф. Книжки — это мое. Это я люблю безумно. Но и здесь мне не повезло: забиты полки были газетами, журналами и бумагами, все было пыльным до жути, я расчихалась, но мужественно продолжала сортировать бесконечную макулатуру: чертежи к чертежам, журналы к журналам, листочки — в отдельную кучку. И тут я опять обнаружила кое-что интересное: среди груды железяк лежал небольшой ящичек, а в нем — аккуратно собранный механизм. Маленький, размером с ладонь. Шестеренки блестели, поверхность была чистейшей, а в центре — вделан кристалл, переливавшийся мягким голубым светом.

Я оглянулась — Энтон в соседней комнате возился с машиной — и машинально крутанула боковое колесико. И механизм ожил: внутри что-то защелкало, загудело, и вдруг над кристаллом возникло крохотное изображение — словно картинка в воздухе.

Я едва не выронила. На парящей картинке были видны башни города — серые, массивные, в тумане. Потом изображение дрогнуло и исчезло.

Я уже каких только страшных картин себе не навоображала, но вот подлость — вообще ничего не произошло. Вот совсем! Обдумывая план мести этому жадине, я чуть не пропустила самое интересное!

В дверь постучали. Властно и сильно. Судя по звуку, дверь содрогалась и вот-вот готова была вылететь.

Энтон с бешеными глазами заглянул ко мне и прошептал: “Ради бога, ни звука. Умоляю! Молчи и замри!” и побежал отпирать. А я что. Я затихла.

Присела я, значит, у входа — очень уж мне любопытно было: кто там такой уверенный ломится? Я ж тихонечко.

Но как назло, Энтон с гостем в прихожей разговаривали. Хотя нет, говорил как раз в основном пришелец: резко, громко и в повелительном тоне. А Энтон так, поддакивал. Мне аж жалко его стало.

Я выглянула и едва успела обратно спрятаться, потому что они как раз в соседнюю с мастерской комнату и вошли.

Мужчина вошел первым. Высокий, широкоплечий, с вроде бы темными волосами, но стоило ему повернуться в профиль — и оказалось, что волосы у него пепельные. Лицо резкое такое, глаза светлые, и в них было что-то… слишком хищное. Неприятный, в общем.

Тяжелый взгляд уравновешивался не менее тяжелым на вид кожаным плащом. Стильно, что. Темно-коричневые потертости кое-где смотрелись как дизайнерское решение, а кое-где как откровенная причина давно сей предмет гардероба заменить.

— Стив, — бубнил Энтон, — ну в порядке ж все, ну я ж тебе обещаю…

— Где?

Хозяин безнадежно махнул рукой в угол и гость чуть не с ногами залез в эту чертову машину, которую я сломала.

— Спасибо, что ты пришел. Я уж не надеялся. Да? Все же нормально, Стив? — как-то безнадежно бормотал Энтон, стоя рядом и даже не пытаясь влезть в нутро агрегата.

— Ага, нормально, — отозвался наконец гость и вылез. — Очень даже. Хана твоему прибору.

И он хищно оглядел комнату. Взгляд его скользнул по дверному проему, и я тут же отпрянула. Про дефрагментацию вспомнила некстати… что бы это ни было — явно не приятная прогулка.

Энтон подбежал и дверь захлопнул, и я выдохнула. Правда, теперь слышно стало хуже, пришлось к замочной скважине ухом прильнуть.

— Ты понимаешь, что нарушаешь закон, — произнес гость низко, с каким-то рокотом в голосе. — Чужеземка. А прибор ты починить не можешь и координаты не помнишь. Или помнишь?

Энтон только вздохнул, громко и обреченно.

— Ты не имеешь права держать ее здесь. Сдай в министерство, пусть они разбираются.

— Да, будете вы разбираться, как же. А она девушка.

— И что? — это вот прям насмешливо прозвучало.

— Она случайно оказалась здесь. И пока я не выясню как, никто не имеет права тронуть ее.

— Энтон, ты знаешь правила. Таких — сразу к Совету. Иначе будут последствия.

Я почувствовала, как внутри всё похолодело. Совет? Последствия? Я только от дефрагментации отошла!

— Каких — таких? Ну каких? Ну пусть она… давай прислугой ее оформим? Она никому не угрожает, — возразил Энтон. — Она… человек. И человек не виноват, что оказался здесь.

— Не наивничай, — хмыкнул Стив. — Ты всегда был чересчур мягок. Законы для того и писаны, чтобы таких «случайных» не плодилось.

— Стив! Ну это ж… ну ведь… Ну сделай что-нибудь, Стив? А?

Пауза. Шаги по комнате.

— Я все равно ее не отдам, — глухо сказал Энтон. — Это не обсуждается.

— Хорошо. Не отдавай. Себе оставь и женись, — этот Стив прямо-таки фонтанировал супер-идеями. А меня спросить?

Понятно, что меня спрашивать в последнюю очередь будут, но все-таки!

— Ну ты ж знаешь… А может проведешь ее как вещь? Как магическое приобретение? Как элемент?

— Я подумаю, как можно обойти правила. Но если Совет узнает — не обессудь. Я не скажу. Обещаю. Дня два у тебя есть, дальше не поручусь. И тебя защищать не стану, имей ввиду!

Дальше я услышала скрежет когтей по полу — да, именно когтей, а не шаги. Сердце ухнуло: кто он такой? Не человек? Энтон вроде про министерство говорил, и что там драконы, потому что умные… но этот-то?

Голоса удалялись, Энтон еще что-то спрашивал — или упрашивал — и вскоре все стихло.

От ужина я, честно говоря, уже не ждала ничего хорошего. Вчера кормили «обедом», сегодня — «завтраком», и я начинала подозревать, что у Энтона с пищевой культурой проблемы куда серьезнее, чем у какой-нибудь девочки, одержимой похудением.

Для начала до вечера Энтон ходил вокруг своей машины, словно кот вокруг горячей кастрюли с молоком. Сначала вздыхал, потом кряхтел, потом снова вздыхал. Иногда он даже протягивал руки к деталям, как будто хотел что-то подкрутить, но тут же резко отдергивал — и снова впадал в глубокую скорбь. Смотрелось это так, будто он собрался оплакивать не машину, а любимую бабушку.

Я, конечно, вела себя тише воды, ниже травы. Сидела тихонечко где посадили, пыль вытирала, железяки разные складывала по кучкам, и даже не покашливала, чтобы о своем присутствии в этом доме напомнить хозяину. Вдруг он решит, что я тоже виновата в том, что машина у него загрустила? У этого чудака и так на лице написано, что мир полон козней, а тут еще и я под рукой.

Минут через сорок его стенаний я не выдержала. Он сидел перед своей испорченной машиной, и я осторожненько так подошла к нему и присела рядом. Сунула руки в карманы и сделала вид, что мы тут оба сидим по великой задумке судьбы.

— Знаешь, — сказал он тихо и печально, будто разговаривал не со мной, а со своей несчастной железякой, — я не могу тебя отправить назад.

Я моргнула.

— В смысле — не можешь? Ты же мастер на все руки, у тебя тут дом, мастерская, подземелье… наверное, даже какая-нибудь катапульта для незваных гостей где-то припасена? И ты не сможешь?

Он криво усмехнулся.

— Катапульта — это неплохая идея. Но нет. Я и сейчас не могу, и потом тоже не смогу. Память… уничтожна. Я даже если захочу — не вспомню, это были произвольные координаты, тест... Понимаешь? Машину я через какое-то время новую смогу сделать, а вот… Координатов твоих не знаю, восстановить не сумею.

Сказал — и замолчал. А я сижу и думаю: «Ну вот, приехали. То есть домой меня никто не отправит. Ни завтра, ни через месяц, ни через сто лет. Великолепно. Меня, значит, похитили в другой мир, а теперь еще и не выпускают». И главное, мало того, что враз неграмотно думать начала, так еще и без истерик, без горя, надрыва… Блин, да я орать должна! Я… не знаю, ну, в истерике биться, рыдать, в обморок!

У меня внутри такая пустота вдруг оказалась… как вакуум. Никаких чувств, никаких эмоций. Никакой трагедии. И сейчас — сколько уже часов прошло? Четыре часа почти, как я узнала о невозможности вернуться домой — я не плачу и не переживаю. Я спокойна, как айсберг. Интересно, это из-за того, что я смирилась? Или от того, что, по сути, и там-то, в моем мире ничего меня не держало? Или я просто такая льдина бесчувственная? Не знаю…

Короче, истерить я не стала. Вместо этого я изобразила трагическую улыбку и сказала:

— Ну, спасибо за новость перед ужином. Надо было сразу сообщить, что я теперь у тебя в аренде на неопределенный срок.

Энтон вскинул брови.

— Ты ведь не сердишься?

— Что ты, — я вздохнула, — я в восторге. Всегда мечтала жить взаперти в непонятной мастерской, с тряпкой в обнимку и питаться местной гастрономической экзотикой. Чего только не сделаешь ради новых впечатлений.

Он даже смутился. Вообще он милый. Застенчивый. И явно умный…

— Пойдём ужинать, — сказал он глухо.

Я, естественно, не спорила. Мы прошли в столовую. Энтон поставил на стол тарелки с чем-то подозрительным: похоже на жареный хлеб, только внутри поджарки булькала начинка, напоминавшая одновременно яйцо и кашу.

— Это что? — я ткнула пальцем в блюдо.

— Сти-брот, — сказал Энтон. — Хлеб с начинкой. Вроде омлета, только проще.

Я вздохнула и осторожно откусила кусочек. Вкус оказался… странным. Половина меня возмутилась, вторая половина решила, что даже вкусно.

— Ну, — сказала я примирительно, — есть можно. А когда ты это приготовил?

— Я не готовил. Я заказываю еду.

Энтон чуть-чуть оживился. Рассказывал о прелестях доставки, важности времени и экономии. А я смотрела на него и думала, что впервые вижу в нем не просто странного механика-кузнеца (кстати, а кузница где? Не видела и не слышала), а какого-то потерянного мальчишку. Может, он и правда не знает, что со мной делать? И ему самому нелегко. Может, он и себя-то он не знает, куда пристроить?