Час в копилке

Глава 9

22 декабря 2007 года, за час до аварии

Сергей Денисович ругнулся под нос и с трудом сдвинул массивную тележку с продуктами. Одно колесо её было застопорено, а ещё одно выворачивалось во время движения под непонятными углами, отчего нос тележки заносило и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не врезаться в стеллажи. Чаще всего тележку получалось не везти, а тащить по кафельному полу супермаркета. Других, исправных, на входе, увы, не осталось — сказался предновогодний ажиотаж.

Весело щебечущие жена и дочь сметали с полок всё подряд. Тележка быстро заполнилась продуктами, бутылками, шампунями и гелями для душа в подарочных упаковках (разумеется, по акции), чаем в картонных тубах и печеньем в жестяных коробках (два по цене одного), гирляндами, ёлочными игрушками.

Сейчас Настя убежала в канцелярский отдел — выбирать ежедневники для коллег, а зять отправился в зал с алкогольной продукцией, где будет долго и скрупулёзно изучать банки с пивом. Пересмотрит сотню, чтобы выбрать одну. Всеволод Горшенин не любил выпивать, делал это крайне редко, но слыл по этой части в семье большим эстетом. Сергей Денисович никогда не пытался выяснить, насколько в действительности глубоки теоретические знания зятя об алкоголе, но иногда с удовольствием слушал его рассказы о коллекционных винах и марочном коньяке, а порой не прочь был за компанию пригубить виски — налитого в стакан едва ли «на два пальца» и охлаждённого специальными кубиками.

Может быть, Сергей Денисович и сейчас не отказался бы пойти с зятем, чтобы присмотреть себе баночку крафтового пива. Чего-нибудь невероятно чёрного и густого, словно дёготь. Или наоборот — лёгкого, с фруктовыми — лучше всего цитрусовыми — нотками. Но на душе у Сергея было неспокойно, и он с первых минут пребывания в магазине искал возможности где-нибудь переговорить с женой.

Место к разговорам не располагает. Суетно. И Лида постоянно вовлечена в процесс выбора товаров — то сама, то в Настиной компании. Начнёшь говорить, а она:

— Как тебе эти полотенчики с мышками? Извини, не могу удержаться, возьму. Так что ты хотел сказать?

Сергей снова начнёт полушёпотом излагать свои размышления, а Лида:

— Ой, Серёж, смотри, кружечки. Правда, симпатичные?

И сейчас Сергей Денисович в очередной раз решился — застав жену отдельно от зятя и дочери — у стеллажей с конфетами.

— Сержик, хорошо, что ты подошёл, — жена держала упаковку «Ассорти» у самых глаз, — посмотри срок годности, а то всё расплывается, глаза устали… Но ты-то у меня зоркий.

— Дальнозоркий, — хмыкнул Сергей и бросил взгляд на цифры, выбитые на коробке, — до мая 2008-го. Лид, я поговорить с тобой хотел. О Боре…

— Сержик, давай не здесь. Не сейчас. Мы ещё и половины по списку не купили.

— К списку вы ещё вовсе не приступали, — пробурчал Сергей Денисович, — хватаете всё подряд.

В магазине было душно, он начал раздражаться и душевное беспокойство угнетало.

Лидия Викторовна сняла с полки очередной подарочный набор.

— Как тут удержаться, Сержик, если праздники. Глянь дату!

— Июнь 2008-го. Слушай, мне кажется, Боря занимается чем-то нехорошим!

— Всё-таки хочешь здесь говорить? — Лидия Викторовна пристроила очередной товар на высокую пирамиду из других покупок. Сергей толкнул тележку, и только что положенная коробка с шумом упала на пол. Лидия подняла. — Место странноватое, но — ладно, говори.

— Место? А что место? Дома вы с всё время с Настей — то готовите, то убираете, то стирка-глажка у вас, то я уйду, то ты к подруге на чай побежишь… А когда Настя на сутках, Сева дома… А я при них не хочу обсуждать… У вас на уме один этот ваш марафон…

— Ты про Борю хотел говорить, — напомнила жена. Она чуть отодвинула покупки от сетчатой стенки тележки и аккуратно положила в освободившуюся щель ещё одну коробку конфет.

— Странный он стал в последнее время. Как узнал от вас о своих способностях, так изменился. Деньги у него откуда-то берутся, вещи дорогие.

— Во-первых, Сержик, дар для того и даётся человеку, чтобы владеть чем-то для других недоступным. Я больше половины жизни дар берегла, не пользовалась, проболтаться кому-то боялась. А он молодой, пусть тратит свои способности на естественные для его возраста нужды.

— Помнишь, я тебе говорил…

Рядом остановилась пожилая женщина и стала перебирать пакетики с мармеладом. Сергей Денисович понизил голос:

— Помнишь, рассказывал свои наблюдения про записки. Что сначала их было довольно много, потом в какой-то период стало меньше, а потом… — Сергей помолчал. Раньше он это от жены скрывал. — Потом их стало несоизмеримо больше, чем… В общем, можно чёрную дыру подставлять вместо чёрной шкатулки! А белую выбросить за ненадобностью!

— И что ты хочешь этим сказать? Поехали в колбасный, я видела там «Докторскую» с оливками… Не знала, брать не брать, а теперь надумала.

— Нам нужна ещё одна тележка.

— Сейчас попросим Севу оплатить, пусть отнесёт пакеты в машину, мы ещё походим.

— Подожди пока со своей «Докторской». Мне кажется, это Боря забирал записки. И начал выполнять эти желания. Потому их и стало больше, клиенты потянулись, понимаешь? Раньше ты пресекала, потому только самые упёртые и тащили всякие свои дрянные мыслишки, а Борька дело на поток поставил, народ и распоясался.

Сергей Денисович сам себе не верил, что наконец-то поделился давно мучившими его подозрениями.

Лидия Викторовна, шедшая чуть впереди, резко остановилась и повернулась к мужу.

— Наш Боря? — она сделала паузу и повторила, чтобы наверняка удостовериться, что они говорят об одном и том же человеке. — Наш внук Боря? Использует дар во зло? Ты сам-то в это веришь?

Под взглядом жены Сергею стало неловко, но он твёрдо, хоть и не без труда, произнёс.

— Да, верю. И считаю, что именно так и есть!

— Не вздумай при Насте такое ляпнуть! — шикнула Лида. — Это ж надо додуматься!

Она гневно схватила с полки первую попавшуюся под руку банку йогурта, пробежала глазами по составу, но ни слова не разобрала от душившего её волнения. Вернув банку на место, она оттянула ворот свитера.

— Душно здесь…

— Послушай, Лид, я понимаю, тебе трудно принять, что наш внук, воспитанный в достатке и ласке, вдруг встал на неправильный путь, но всё же хоть на миг допусти, что это случилось! Чем дольше мы будем кричать: наш Боря не мог, тем больше он запутается в этой чёрной паутине.

Сергей тряхнул головой, раздражаясь на собственный пафос.

— Мы должны поговорить с ним. Помочь. Вытащить из… — Сергей чуть снова не произнёс невесть откуда придуманную «паутину», но нарочно упростил фразу, — всего этого. А, может, и вам пора прекращать… Не зря ты дар под контролем держала.

Расстроенная, Лидия Викторовна и не замечала, что кладёт в тележку всё без разбору. И многие пачки сыплются на пол, а Сергею приходится их поднимать. Она только время от времени повторяла:

— Душно здесь.

— Примени дар, Лид, узнай, что Боря скрывает… — не отставал Сергей Денисович.

Лидия Викторовна снова развернулась к нему и со всей ядовитой едкостью, на какую была способна, произнесла, размахивая руками:

— Сим-салабим! Трах-тибидох! Голова мамонта, жало змеи, совиный глаз, поведайте мне о Бориных тайнах! Всё! Узнала! Нет у него никаких тайн, слышишь, Задворский! Боря добрый и хороший мальчик!

На долю секунды Сергей и впрямь поверил, что жена провела магический обряд.

— Ты правда это узнала? — Как бы ему стало сейчас легко, если бы у Лиды действительно был волшебный шар, отвечающий на вопросы. Пусть бы ей даже пришлось начертить на полу супермаркета свиной кровью пентаграмму — он бы и тогда не воспротивился, лишь бы знать наверняка, что внук не… убийца. Только Борькины глаза всё время рассказывают обратное — вот уж где воистину волшебный шар! Стоит Сергею завести речь про «плохие» записки, внук меняет тему, отводит взгляд, мнётся и бледнеет. Потом, конечно, берёт себя в руки, но от дедова взгляда не ускользают происходящие с внуком перемены. И задать бы прямой вопрос, но как решиться на такую откровенность? Борьке двадцать, взрослый, имеет право на частную жизнь, пошлёт Сергея с его расспросами, назовёт параноиком или старым идиотом, или ещё как-нибудь, но не признается, и дальше продолжит творить всякие тёмные делишки.

— Я перед уходом написал ему записку, — сказал Сергей Денисович. Это признание тоже далось ему нелегко.

— Записку?

Теперь уже он взял с полки ненужную пачку чего-то яркого с иностранными надписями.

— Я заказал ему нас всех, четверых…

— Что? — Лидия вырвала у него из рук пачку и резко поставила её обратно на полку. — Ты — что сделал? Повтори, пожалуйста, Серёж… Я вряд ли ослышалась, просто хочу понять — ты не в себе?

Сергей выдержал её взгляд и твёрдо повторил:

— Я дал нашему внуку задание убить нас. Всех четверых. И спросил, сколько он за это возьмёт. И сейчас я прошу тебя потратить секунду твоего драгоценного времени, подумать не о посторонних людях, которых ты так хочешь осчастливить в канун Нового года…

В глазах Лидии Викторовны мелькнула боль.

— …а о собственном внуке, которому нужна наша помощь. Я прошу тебя загадать всего одно желание: пусть Боря всё расскажет, как только мы вернёмся домой… Пусть Боря всегда нам всё рассказывает, какими бы ужасными ни были его мысли и желания!

— Мам, пап, вы чего такие хмурые? — Настя окинула взглядом тележку и не стала складывать в неё принесённые ежедневники — некуда.

— Всё хорошо, Настёна, — Лидия Викторовна стряхнула с себя дурное настроение, Сергей Денисович так и остался сердитым. — Ты мне лучше расскажи, всем подарки выбрала? Что это? Ежедневники? Этот зелёный кому?

Лида привычно щебетала, Настя с готовностью показывала матери выбранные подарки. Сергей шёл чуть поодаль. Ему было горько. Никаких сверхспособностей у него не было, но два плюс два сложить он может. И чем скорее придёт к выводу, что нехитрый пример всё-таки решён верно, тем скорее сможет помочь Боре. Зачем записку эту придумал, дурак… Достаточно было просто поговорить… Или нет? Борька шибко открытым никогда не был, а в последнее время ещё больше замкнулся.

Спросит Сергей напрямую, а в ответ услышит:

— Да брось, дед, никаких отворотов-приворотов я не совершал…

Не пытать же его в самом деле.

А сегодняшнюю записку, может, не заметит… Или найдёт, но тут же выбросит. Или ерундой посчитает, или нарочно избавится. И опять разговор не состоится.

«Глупо с запиской… Зря я это придумал, зря…», — корил себя Сергей Денисович.

Какой реакции ждал от Бори — он и сам не знал. Хотелось ясности. Раньше терпел, а сегодня вдруг переполнилась чаша, упала последняя капля, но ничего разумного не придумал, вот и вытворил первое, что в голову пришло.

— Я попросила, Серёж, — Лидия Викторовна подошла к мужу и взяла его под руку, — он нам всё расскажет, когда мы вернёмся. Мне страшно. Страшно убедиться в твоей правоте. Ведь это я виновата, сама рассказала ему про дар. Сама позволила, чтобы эти ужасные записки появлялись у нас в доме…

— Дар — это большая сила, — Сергей Денисович поцеловал жену в седую макушку, — к силе надо привыкнуть. Если ты научил кого-то пользоваться токарным станком, а этот кто-то поранил руку? Или показал, как разводить костёр, а потом ученик спалил дом? Что ж теперь, сожрать себя? Утопить в чувстве вины? Любое знание, которое мы даём кому-то, может стать помощью, а может — гибелью. Всякая мысль должна попасть в хорошо подготовленную голову…

— Я считала, что мы хорошо подготовили Борю. Верила, что у него в голове только светлые мысли и мечты о волшебстве.

Они стояли, обнявшись, возле очередного стеллажа. Вокруг сновали покупатели, на кафельных стыках громыхали колёсами тележки.

Будто — вокзал. Будто пришла пора прощаться… Лидия Викторовна едва не расплакалась. Она, конечно, была женщиной сентиментальной, но разреветься в магазине — это уж чересчур. Она поплачет позже, дома, когда Боря всё расскажет. И, скорее всего, поплачет от радости и облегчения. Что-то такое Сержик надумал… Неправильное!

— Тебе будет стыдно, Задворский! Очень стыдно за такие подозрения в адрес единственного внука!

— Лучше пусть мне будет стыдно за подозрения… — глухо пробормотал Сергей и, снова чертыхнувшись, сдвинул тележку с места.

Семейная малолитражка, уйдя в занос, завертелась и стремительно приблизилась бортом к фонарному столбу. Сергей Денисович видел всё, как в замедленной съёмке. Он понял, что это — финал. Сейчас будет удар.

Ничего Боря им уже не расскажет.

«Значит, он всё-таки нашёл записку, — такой была последняя мысль Сергея Задворского, — и пожелал нам смерти…»