Час в копилке

Глава 13

Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которые я никогда не вёл

Бар «Три тетради» не вполне реален. Он, разумеется, существует на самом деле, но весь обклеен моими желаниями, можно даже сказать — завёрнут в них, потому что именно через этот бар я получаю заказы на убийства.

В баре я давно стал завсегдатаем. Прихожу в разное время, но занимаю один и тот же столик. На нём всегда табличка «Зарезервировано». Само собой, ни бармен, ни посетители не знают, что я тот самый киллер, прозванный в народе Монеткой. За привычку выбирать, кто же в итоге умрёт — жертва или заказчик. Они считают, что я решаю это с помощью орла и решки. Но там другие критерии выбора, об этом расскажу позже.

Моё лицо обработано желаниями покруче всякой пластической хирургии. Скорее всего, для каждого посетителя бара оно разное. Повторяется сочетание черт исключительно для бармена, чтобы этот разговорчивый тупица пускал меня за мой столик. Он тоже не знает, что именно мне периодически передаёт накопившиеся заказы из трёх тетрадей. Для него я постоянный гость. Я редко прихожу с кем-то в паре, отделываюсь короткими фразами, а некоторые и не договариваю до конца. Меня раздражает общение и его болтовня, в частности, поэтому ко мне со своими рассказами бармен давно уже не лезет.

Все взаимодействия с органами правопорядка, разумеется, тоже обработаны желаниями. Меня не заметят, не опознают, не сумеют описать, уж точно не арестуют и не отправят в тюрьму, даже если я стану оказывать свои услуги абсолютно открыто. Впрочем, они и сейчас не засекречены. Все жители города прекрасно осведомлены, какие развлечения их ожидают под вывеской «Три тетради». Но на чужой роток тоже наброшен платок моих желаний. Людям не запрещено делать мне рекламу, но при этом пресечены любые попытки расправиться с пивточкой. Жители перешёптываются, возмущаются, но не пишут жалоб и не насылают на бар инспекций и проверок. К тому же на официальных картах города такого бара не существует. Я об этом позаботился…

Пообщаться с Максимом, признаюсь, мне было бы интересно. Я никогда не представлял нашей встречи, но вряд ли мог предположить, что состоится она в «Трёх тетрадях». Я видел его и прежде. Это абсолютно ладный, гармонично сложенный и откровенно симпатичный подросток, даже странно, что Марина постоянно называет его в письмах неудачником. Сейчас я рассмотрел сына внимательнее. Его лицо раскраснелось от глотка виски. Но взгляд Макса меня смущал. Он словно пытался изучить меня подробнее, казалось, что-то его настораживало в моём лице. Он то смотрел на стакан и почти демонстративно отставлял его в сторону, то снова приглядывался ко мне, из чего можно было бы сделать вывод, что Максим считает себя сильно пьяным, а изображения перед ним плывут. Тем не менее, если он попросит ещё порцию виски, я непременно закажу и оплачу.

И да, я обязательно расскажу ему про тетради несмотря на то, что он ещё слишком юн. Не остановит меня и то обстоятельство, что все три так или иначе связаны со смертью.

Ха, из меня бы вышел ужасный отец. Зря Марина пытается воссоединиться.

— Тетрадей три, — ответил я Максу на вопрос, — первая создана для заказчиков киллера…

Максим оторвался от созерцания стакана. Он, вероятно, ожидал каких-то других историй про тетради. Например, что в одной — обычное меню, во второй — детское, а в третьей — винная карта. Полагаю, этот юный мальчик ещё не знает, что в мире есть места, где о любых — даже самых грязных делишках — разговаривают вслух.

— Прикольно, — хихикнул Макс, — есть такой мультик «Тетрадь смерти». И тут типа, как в мультике: кого записали, тот умирает? Можно я буду звать вас Рюк?

Я поморщился. Не люблю сравнений своей придумки с этим аниме, хотя шедевр Тэцуро Араки я, разумеется, видел.

— Зови, если хочешь, — ответил я. — В здешней тетради немного по-другому. Не всякий, кого записали, умрёт. Киллер сам выберет, кого убрать: заказчика или жертву.

— Класс! Это тетрадь для Монетки?

Кажется, я поторопился, назвав сына «юной незабудкой». Всё-то он знает!

— Угадал, — нехотя подтвердил я, — пойдём дальше. Вторая тетрадь — дуэльная. Что-то вроде русской рулетки, но без оружия. Приходят в бар двое спорщиков, хотят выяснить отношения, вносят свои имена в дуэльную тетрадь, а через некоторое время один из них умирает. И третья тетрадь, — продолжил я, не дав Максу опомниться, — суицидная. В неё вписывают имена те, кто хочет свести счёты с жизнью, но никак не решается. А Монетка не из робких, сам понимаешь. Сделает всю работу за слабаков.

— А передаю заказы я! — гаркнул бармен от стойки, чтобы про его участие в деле не забыли. Знает, что за долгие годы существования бара ни разу не было проблем с законом, вот и бравирует. Сменить его, что ли? Или пусть работает?

— Суицидная тетрадь? — Макс хлебнул из стакана. — А это… Это очень дорого?

Я задумался. Не о цене, разумеется. Прайс был мне известен. Тем более, что стоимость услуги для Макса моментально озвучил бармен. И даже поделился, какую долю с каждого заказа получает он. Макс, услышав цену, втянул голову в плечи и сделал ещё глоток виски.

— У меня столько нет…

Наверное, так и происходят разговоры отцов и сыновей о чём-то важном и вечном. Сейчас мне стоит вразумить его, рассказать о ценности жизни, перечислить причины, по которым пытаться прервать её раньше времени не стоит. Спасибо старику, он и тут меня опередил.

— Эй, малец, — захохотал он, — не спеши сводить счёты с жизнью по молодости. Поверь, во взрослой жизни причин будет куда больше! И деньжат подкопишь!

Я размышлял. Макс — это путь к Марине. Марина — это дорога к моему прошлому, в котором ещё есть моя семья, где был марафон добрых дел «Час в копилке», где от меня не отказалась родня, где мы — юные влюблённые — ходили на романтические свидания. Это нить, за которую я держусь, потому что ничего другого — светлого и радостного — у меня не осталось. Сообщения от Марины доставляют мне удовольствие, равно как вдохновляет и даже возбуждает возможность промолчать в ответ. Женщина, которая с тобой на протяжении стольких лет, пусть и привязанная магическими лентами — это козырь для мужского самолюбия. Держать на крючке, давая видимость свободы, но всегда чуть подтягивать леску и дёргать рыбку за губу, когда она отплывёт слишком далеко, посчитав, что действительно вырвалась на волю.

Но я не помню Марину. И вряд ли она зачем-то в действительности нужна мне. И этот пацан, сидящий напротив, не нужен тоже.

— Почему же? — возразил я бармену. — Каждый волен распоряжаться своей жизнью, как ему вздумается. В любом возрасте!

Макс ещё больше сжался и крепко обхватил опустевший стакан.

— Повторить? — спросил я. Он кивнул. — Скажи, тебе действительно не хочется больше жить?

— Я, честно говоря, не знаю… — его уже развезло, и он говорил горячо, искренне, но не слишком чётко, — мне кажется, я мешаю матери…Я думаю, без меня у неё была бы какая-то другая жизнь. Она бы наладила отношения с Уродом из телефона… Недавно я узнал, что этот Урод — мой отец…

— Он так записан у неё? — неожиданно вырвалось у меня.

— Не знаю. Но я зову его только так. И плевать, что он мне типа отец.

«Записан я у Марины как-то ещё похуже», — подумал я.

— Ей наверняка надоело со мной возиться. Я — неудачник. Она подбадривает меня, но я вижу, что ей это нелегко даётся. За что ни возьмусь, никогда не довожу до конца. И мы вместе с мамой хотим найти во мне хоть какие-нибудь таланты, но с каждым днём оба уверяемся, что их нет.

— И поэтому ты решил, что без тебя ей будет легче?

— Да… Или нет… Ещё не совсем решил…

— Скажи, а что бы могло повлиять на твоё решение? Есть что-то, чего тебе очень сильно хочется? — спросил я.

— Да, мне хотелось бы стать великим жонглёром. Выполнять какие-нибудь сложные и невероятные трюки.

— Как Гарри Гуддини или Дэвид Копперфилд?

— Они иллюзионисты, а не жонглёры. Я читал в интернете. Есть всякие рекорды жонглирования мячами, булавами, прочими предметами. Там учитывается и количество предметов в руках, и количество касаний за минуту. Кажется, кому-то удалось за шестьдесят секунд, жонглируя тридцатью мячами, совершить больше трёхста касаний…

— Трёхсот, — машинально поправил я.

— Ну, около того, да, — парень по-своему истолковал мою реплику, — я хотел бы научиться делать что-то настолько же крутое. Но пока я не могу поймать даже два подброшенных яблока.

«Просто потрать секунду своего драгоценного времени и пожелай сыну удачи», — вспомнились мне строки одного из Марининых посланий.

«Он не мой сын», — ответил я тогда.

— Мне кажется, в жизни иногда должны случаться чудеса, как считаешь?

В глазах Макса зажёгся и погас огонёк. Этот пацан вряд ли верит в магию.

— Всегда найдётся тот, кто исполнит любые наши желания, — продолжал я, — надо только верить. Ты способен поверить, что я могу исполнить любое твоё желание?

Макс кивнул — так слабо и незаметно, что это едва ли можно было принять за движение.

— Так да или нет? — уточнил я, не удовлетворившись этим неуверенным ответом.

— Да, — сказал он полушёпотом.

— Вроде я расслышал, хотя мне кажется «да» и «нет» — слова, которые стоит произносить громко и чётко. — После этих слов я обратился к бармену, — принеси мне тетрадь.

— Которую? — старик вился недалеко от нашего столика, подслушивая беседу.

— Суицидную.

— Не хотите же вы оплатить этому парню?.. — он осёкся, было видно, что от подобной мысли этому пройдохе не по себе.

— Хочу. Мечты должны сбываться. Верно, Макс?

— Но он мечтает о другом!

— Другое, увы, не в моих силах.

— Если уж вы готовы расстаться с деньгами, то могли бы, например, оплатить ему обучение в цирковом училище…

— Просто принеси мне тетрадь, — я чуть повысил голос, впрочем, быстро остыл. Тратить эмоции на разговоры я не любил. А уж раздражаться, отдавая приказы — и подавно. Мои приказы исполняются всегда, как бы тихо я их ни оглашал.

— Моё дело маленькое, — вздохнул он и, чтобы скрыть неловкость, снова начал похохатывать в дело и не в дело, — я за свою долю что угодно готов сделать…

И всё же он шёл к стойке медленно, оглядываясь, словно ожидая других распоряжений. Не дождавшись, он принёс потрёпанную тетрадку с изображением полуголых девиц (какие-то певички в блёстках и перьях). К обложке тетради за колпачок была пристёгнута ручка.

Отходя от стола, бармен потрепал Макса по голове.

— Пиши, — сказал я парню.

— Что писать?

— Имя.

— Полностью? Как в паспорте? Или только фамилию?

— Как угодно. Полностью, конечно, лучше. Чтобы убийце было проще тебя найти.

Макс посмотрел на меня тем самым взглядом, который меня ужасно смущал. Будто старался сфокусироваться или впитать все черты моего лица. Мне показалось, что это я под его давлением подписываю смертный приговор, а не наоборот. Но страха в его глазах не было. Немного сомнений, но и решимости предостаточно.

— А могу я ещё подумать? Если я приду сюда завтра… Да, завтра. В это же время. — Он бросил взгляд на часы над входом — сущая безвкусица, пластиковый круг с изображением Нью-Йорка на циферблате, — Вы ещё будете готовы оплатить мне… подарок?

Мне почему-то стало неуютно. Сначала взгляд. Потом это слово — «подарок». Он словно проводит со мной какие-то опыты из числа тех, на которые способна его мамаша-психолог. Или кто она там.

«Да брось, — успокоил я себя, — он всего лишь пятнадцатилетний пацан. Ты ждёшь от него подвоха просто потому, что сам нечист — ни умом, ни сердцем».

— Не знаю. Может быть, я такой щедрый оттого, что и моё имя уже вписано в одну из этих тетрадей. Поэтому никакого завтра у меня может не быть…

— Понял, спасибо вам огромное, я запишусь немедленно, — Макс тут же схватился за ручку. У стойки бармен укоризненно покачал головой, я не стал смотреть в его сторону. — Я всё же постараюсь вернуть вам деньги… Хотя бы часть суммы… Я заработаю… Вдруг меня убьют не сразу…

«Чёрт побери, этот парень реально не хочет больше жить. В этом тоне совсем немного юношеских надежд на завтра, а вот облегчения от того, что скоро всё закончится, гораздо больше».

В тетради не было никаких граф и нумерации. Просто одно под другим записаны имена тех, кого уже нет в живых. Я знал это наверняка.

Следующим в этом списке оказалось имя Максима Таланова. Моего сына.

«Он не твой сын», — одёрнул я себя.

— Как скоро всё сбудется? — уточнил Макс.

Всё же в чудеса он, похоже, верит.

— Однажды, — уклончиво ответил я.

— То есть не прямо завтра?

— Может, и завтра.

— До завтра я точно не успею вернуть вам деньги…

— Тебя только это волнует? — раздражённо бросил старик от стойки. — Ты только что, мать твою, связал себе петлю! Зарядил ружьё! Подвесил камень к ногам! Разместил мишень у себя на лбу! Не знаю, как ещё выразиться! Теперь героически жди, когда все эти действия отправят тебя на тот свет!

— Ты помог ему вязать петлю и заряжать ружьё, — напомнил я, — и очень неплохо на этом заработаешь. Так что не строй из себя проповедника.

— Вы тоже не святоша.

— Я же сказал, моё имя уже в тетради. Мне осталось недолго.

Я, разумеется, врал.

— Так что не пытайся взывать к моей совести. Она оглохла. Совесть порой очень подвержена отитам. Не замечал?

Макс уходил из бара, чуть сгорбившись. Чувствовалось, что ему нелегко далось принятие решения. Он обернулся на меня от стойки: наверное, размышлял, не взять ли ещё виски и можно ли позаимствовать у своего щедрого собеседника дополнительную пару сотен рублей. Я поднял вверх сжатый кулак, он повторил мой жест в знак поддержки. Это был своего рода «союз обречённых».

Я посмотрел на неровные буквы в тетради: Таланов Максим Борисович.

Что ж, не стану откладывать в долгий ящик.

Я включил таймер на телефоне, как делал всегда, прежде чем что-то загадать. Дома я занесу потраченное время в графу расходов.

— Желаю… — я прикрыл глаза. Говорил я не чётко, едва шевелил губами, чтобы бармен не слишком-то приглядывался к моей фигуре — перегородка скрывает меня от него не полностью. Хотя он уже и так понял, что я с большим приветом. Так что ещё одну странность примет как должное. Остальным посетителям бара до меня нет дела. — Желаю, чтобы ни Максу, ни Марине не было от меня никакого вреда. Никогда! Что бы я впредь ни пожелал!

Всё, теперь я бессилен. Если даже в сердцах мне захочется уничтожить их обоих, этого не случится. Я так решил.

А потом я впервые за много лет позвонил Марине.