Час в копилке

Глава 6

Декабрь 2023 года

На объявление, прикреплённое к пробковой доске возле школьного гардероба, Максим поглядывал с тех пор, как оно появилось. То есть уже примерно месяц.

«Театральная студия «Путник» приглашает девушек и юношей для участия в постановке музыкального спектакля. Всех желающих ждём по указанному адресу 9 декабря в 18:00. Для прослушивания необходимо подготовить песню, танец, а также выразительное чтение стихов и прозаического отрывка».

Несколько дней подряд Макс бросал на объявление заинтересованные взгляды. Где находится студия «Путник», он знал. Нередко проходил мимо небольшого торгового центра, рядом с которым стояла рекламная доска с названием театрального объединения, фотографией дружной компании подростков в сценических костюмах и перечнем навыков, которые можно обрести, «записавшись прямо сейчас». Не то, чтобы Максу очень хотелось на сцену — всё-таки его мечты были отданы цирку! — но опыт публичных выступлений казался ему не лишним. Они помогли бы повысить самооценку, стать увереннее в себе и всё такое. А там, возможно, и уровень удачливости как-то подтянется.

В то, что перестанет лажать на каждом шагу, Макс не верил ни на секунду, но хотел научиться лажать без страха, делать это раскованно и даже с удовольствием. Шлёпнулся на задницу посреди класса — и что такого? Это был всего лишь трюк, тщательно спланированный и подготовленный. А то, что зад после такого аттракциона болит — аж слёзы на глаза наворачиваются — фигня, издержки профессии. А потом из всех этих неуклюжих падений сложится его главный клоунский номер: там его только и будут неустанно ронять, а зрители станут смеяться, как ненормальные. А то, что смешно, уже не кажется катастрофой, верно?

Макс ободряюще улыбнулся своему отражению в огромном — во всю стену — зеркале и наклонился, чтобы завязать шнурки.

— Долго ты ещё собираешься любоваться? — Аврора бросила на деревянную лавку мешок со сменкой и короткую белую шубку.

— Я шарф поправлял, — смутился Макс, полагая, что одноклассница укоряет его за гляделки с зеркалом.

— И попутно подмигивал отражению, — хихикнула Аврора, — но я не об этом.

Она села на лавку, сняла тёмно-синие форменные туфли-лодочки и достала из мешка сапоги с высоким голенищем на молнии.

У Авроры в классе было прозвище — Авария. От имени. Сначала звали Варей, а оттуда уже и следующий псевдоним появился.

Макс никогда не понимал: какой смысл придумывать какие-то клички? Красивое имя. И Аврорка красивая. Высокая, с гладкими собранными в хвост волосами, доходящими до самого пояса джинсов, аккуратно накрашенная, будто каждый день от стилиста. Другие девчонки в классе или не красятся вовсе, или так размалюются, что их с урока в туалет отправляют, отмываться. А у Аврорки всё как надо смотрится. Максу нравилось.

И такая она вся стремительная, точная, ни одного лишнего жеста. И говорит обычно отрывисто и по делу. Если уж продолжать аналогию с дорожной обстановкой, то она скорее красивый гоночный автомобиль где-нибудь на витой горной трассе. И нет у неё конкурентов, и во все повороты войдёт красиво, и по самому краю ущелья проедет — даже сердце не ёкнет. Какая уж тут — Авария! Она по жизни гонщик, Шумахер или Алонсо… (Макс не раз слышал эти фамилии от Марины — она их упоминала всегда, когда машины не останавливались перед пешеходным переходом).

Гоночные авто, конечно, тоже попадают в аварии, Макс такие подборки видео в сети не раз просматривал. Но Аврорка не из тех, кто попадёт, у неё всё как будто заранее продумано. Строгая и неприступная. Потому Макс с ней и не решался обычно заговорить, да и она не очень-то им интересовалась. Так, встретятся иногда взглядом, улыбнутся друг другу и дальше покатятся. Будто и правда два автомобиля бортами соприкоснулись на особо лихом вираже, только на Аврорке ни царапины, а Максу тут же на пит-стоп. Вот уж он-то ходячая авария. Заглядится на Аврору — и об парту ударится, снесёт с неё все учебники и ручки, да ещё и дорогой смартфон смахнёт по неосторожности (ага, и такое было, но нечего этой дуре Светке дорогую технику с собой таскать! Хорошо хоть в чехле, а то бы экран разбил, маме потом оплачивать…)

Макс прозвищем Авроркиным никогда не пользовался. Хотя и побаивался, что так она может заподозрить, что ему имя нравится. А там вдруг поймёт, что не только имя, а вся она ему нравится… Максу, если честно, вообще хотелось к ней обращаться — Аврорчик, например, или Варюта. Страшно, конечно, к такой офигенной девчонке с нежностями лезть, но у него как-то сами в голове эти Аврорчики с Варютами рисовались.

Погулять они, кстати, так и не сходили. Макс откровенно струсил от её неопределённого «Посмотрим» и больше писать не стал.

— А о чём?

— Я про объявление. Я заметила, ты к нему уже не первый день подходишь, — она звучно — одним длинным, но быстрым движением — застегнула молнию на сапоге.

Макс вспыхнул. «Заметила». Значит, присматривается к нему. И не стесняется признаваться. Он тоже к ней присматривается. И к фоткам её в интернете — ух, ещё как! — но в таком уж точно не признается. В классе они сидят через парту на одном ряду. Макс ближе к доске, Аврорка дальше. Ему, чтобы на неё лишний раз посмотреть, пришлось бы оборачиваться. А Макс ей хорошо виден. Он представил, как Аврора вместо того, чтобы выполнять упражнение, рассматривает втихаря его затылок, подмечает, как он возится в телефоне под партой, как чешет ручкой за ухом…

Эх, сейчас так размечтается, что и парой себя с Авророй представит! Пора заканчивать с этими фантазиями. Тем более, что он давно полностью одет и теперь выходит, будто он Аврорку ждёт.

— Тебе-то какое дело? Ну, смотрю и смотрю!

Аврора поправила перед зеркалом шубку и надела белую вязаную шапочку.

— Никакого. Просто хожу в «Путник». Захочешь прийти — могу подготовить. Только учти, там жёсткий отбор.

«Точно провалюсь», — оценил свои силы Макс, но тут же переключился на размышления о совместной подготовке с Авророй.

— Я слышала, как ты в школьном хоре поёшь. Неплохо, надо сказать. И на конкурс чтецов тебя отправляли.

— Ага, только я ни разу не побеждал. А один раз меня от волнения рвало, вместо конкурса в туалете сидел. Так и не выступил.

— В общем, времени до девятого декабря чуть больше недели. Надумаешь — скажешь. — Аврора пропустила мимо ушей Максовы откровения. А он и сам не мог понять, зачем вместо лирических порывов стал рассказывать ей про свои рвотные позывы.

— Да, хорошо… Я согласен.

— Давай тогда послезавтра у меня порепаем? У тебя есть планы на воскресенье?

— По… что?

— Порепаем. Порепетируем, значит.

— У тебя? — Макс задал этот вопрос почти одновременно с её объяснениями. Предложение его взволновало: раньше он к девчонкам в гости никогда не ходил, а тем более к тем, которые ему нравились.

— Да, у меня дома инструмент есть.

— Инструмент?

Она закатила глаза.

— Пианино, Таланов. Песню разучим и танец тебе поставлю. Стихи и прозу тоже подготовим. Материал сам сможешь подобрать?

— Ха, будто на стройку меня зовёшь: инструмент, материалы…

— Папуле моему помощник не помешает, он как раз ремонтом заняться решил. Но пока мы с тобой только порепетируем.

Это «пока» заставило Макса снова заволноваться. Значит, планируется и какое-то «потом»? Аврорка вроде как намекает ему на что-то? Помогает сделать нужные шаги, чтобы начать встречаться?

Они так и стояли полностью одетые возле скамьи. Давно уже переоделись все уходящие домой школьники, прозвенел звонок на следующий урок, в школьном вестибюле теперь было пусто, только гардеробщица гремела вёдрами и чуть в стороне Аврорку деликатно дожидалась подруга.

— Тогда до воскресенья?

— До воскресенья!

Аврора сделала знак подруге, та подошла, махнула Максу. Девчонки ушли, а Макс подмигнул себе в зеркале и тоже двинулся к выходу. Домой он шёл радостно и быстро, на всякий случай всё же особенно внимательно поглядывая на дороги и кромки крыш: вдруг собьёт машина или свалится на голову обледенелый кусок снега. На стенах зданий уже висели предупреждения оберегаться падающих сосулек. Максу очень не хотелось получить в подарок от Судьбы сначала знаки внимания Авроры, а потом — травму и попасть в реанимацию или куда похуже!

Улицы, впрочем, оказались вполне дружелюбными. Светило прохладное декабрьское солнце, падал мягкий снежок, таявший, едва оказавшись на асфальте. Ни ледяных корок на земле, ни грозных застывших потоков воды над головой. Машины плавно остановились, пропуская Макса по пешеходному переходу.

— Мам, я дома, — крикнул с порога Макс. Дверь в его комнату была плотно закрыта, а в мамину наоборот — распахнута. Значит, мама не работает. С кухни доносилось журчание воды и глухое покряхтывание тарелок в раковине. Мама мыла посуду. В коридоре витала смесь запахов. Макс, снимая обувь и куртку, принюхался, разбирая ароматы на группы. Кажется, пахло грибным супом, котлетами и компотом из калины и яблок. Специфический горьковатый запах калины Макс легко распознавал на фоне других, а без яблок мама компотов никогда не варила.

Он вымыл руки в ванной и зашёл на кухню. Мама улыбнулась ему через плечо, ополоснула и поставила в сушилку очередную вымытую тарелку. На ней был зелёный передник с изображением виноградных гроздей на карманах. Мама вообще любит изображения винограда. На кухне они повсюду: на скатерти, сахарнице и заварном чайнике, на полотенцах и прихватках. Даже в стеклянной вазочке, если не был куплен настоящий виноград, лежала пластиковая имитация.

— Масик, привет. Суп готов, котлеты дожариваю. Как день прошёл?

— Отлично.

— Отлично? — Марина снова обернулась на сына и на некоторое время забыла о посуде, оставив чашку донышком под струёй, отчего резвые брызги тут же ринулись на пол и ей на ноги. Максим редко описывал школьные события словом «отлично», чаще говорил: «как обычно» или «кошмарно», а в особо эмоциональных случаях сразу принимался рассказывать об очередных поражениях у школьной доски.

— Я хочу поступить в театральную студию, поможешь подобрать материалы?

— Да, конечно. — Марина выключила воду, вытерла руки небольшим махровым полотенцем, сложила его вчетверо и пристроила на край раковины. — Что нужно? Стихи? Прозу?

— Стихи и прозу, — кивнул Макс.

— Думаю, у меня есть идеи. Сегодня порепетируем.

— Не надо, — Макс подошёл к плите, собираясь налить себе супа, схватился за горячую крышку и с грохотом опустил её обратно на кастрюлю.

— Горячо же! Прихватку возьми! — воскликнула Марина.

Макс кивнул. Как можно было забыть про осторожность! Миновать улицы, полные опасности, и чуть не убиться горячим супом!

— Может, ты нальёшь? — Макс протянул маме тарелку и поварёшку.

— Масик, ты большой мальчик. Уверена, сумеешь справиться сам!

«Масик» и «большой мальчик» в одном предложении звучало странно. Макс давно хотел попросить маму не называть его этим детским прозвищем. Но не решался. Мама же. Нравится ей — пусть зовёт. От него не убудет.

— И что насчёт репетиции? Почему — «не надо»? — Марина вернулась к прерванному разговору. — Или ты настолько самонадеян, что собираешь пойти на прослушивание, не подготовившись?

— Аврорка сказала, что там жёсткий отбор, — ответил Макс, пробуя горячий суп с ложки. Он сказал «Аврорка» нарочито небрежно, а Марина привычно пропустила мимо ушей имя девушки, которая нравится сыну.

Нравится, конечно, нравится. Для Марины это не было секретом. Она отметила, как меняется тон голоса и выражение лица Макса, когда он рассказывает об Авроре, не ускользали от материнского взгляда и неловкие попытки подростка маскировать свой интерес. Макс бывал более оживлён, когда вспоминал события, связанные с одноклассницей, и тут же замыкался, стоило Марине начать дополнительные расспросы.

Марина плохо знала Аврору в лицо. Видела на общих фотографиях класса и в нескольких школьных постановках, где был задействован и Макс. Но тогда сын ещё не проявлял к этой девочке интереса. Во всяком случае, настолько явного, как теперь. Отца и мать Авроры Марина тоже вряд ли смогла бы распознать в числе пришедших на родительское собрание. Училась девочка хорошо, классная руководительница редко упоминала её имя. Впрочем, говоря откровенно, Марина и не хотела ничего знать ни про Аврору, ни про её родственников.

Макс тоже замечал, что материнский тон становился чуть резче, если он позволял себе добавить хоть каплю теплоты в голос, говоря о каких-нибудь девчонках. Поэтому он старался сдерживаться, говорил сухо, отстранённо и даже грубо (что-то вроде: «дуры они все»), но в случаях с Авророй нередко прокалывался и выдавал чуть больше информации, чем стоило бы. Лицо матери в такие минуты становилось жёстче, взгляд леденел, а под левым глазом начинала мелко подёргиваться мышца — явный признак, что мама нервничает. В других ситуациях тиков у неё не отмечалось. Макс читал в маминых книгах по психологии (вон их сколько по дому разбросано), что при взгляде на предмет обожания, а вроде и при воспоминании о таковом, человеческий зрачок расширяется. И наоборот. При упоминании неприятных вещей — сужается. Так вот, мама, будто натренировалась при любых упоминаниях об Авроре сжимать зрачок в крошечную точку, наподобие тех, что она любит ставить между словами. Тоже своего рода знак — разговор окончен. Серая радужка маминых глаз тут же превращалась в плотный стальной кружок. Максу даже казалось, что у мамы в голове включаются специальные пикалки, вроде тех, что перекрывают ненормативную лексику во время телепередач, только мама «запикивает» не мат, а произнесённые Максом имена девушек. Для неё это какой-то особый род нецензурщины. Ей, кажется, неприятна мысль о… сопернице? (Макс это слово даже мысленно не использовал, а Марина отгоняла сразу, как только доходила в размышлениях до подобных выводов). Она тут же включала голос разума, убеждая себя, что рано или поздно у сына появится постоянная девушка. Или — непостоянная. И, возможно, даже несколько. Не исключено, что одновременно. И что ни одна из них матери в действительности не соперница. Даже та, которая станет однажды избранницей Масика. (В этих рассуждениях Марина называла сына только так, чтобы подчеркнуть для себя, что он ещё ребёнок, и никакой девушки у него в ближайшее время появиться не может). Марина боялась этого «однажды». Боялась этой неведомой девушки. И ещё опасалась в каком-нибудь особенном порыве, если девушка не придётся ей по сердцу, поставить сына перед выбором: или я, или она. А дальше новый страх — Максим совершенно не обязательно сделает выбор в пользу матери.

Она всё это понимала и раскладывала в голове по полкам, как, вероятно, хоть раз в жизни делает любая мать (с психологическим образованием и без), ожидающая встречи с потенциальной невесткой. И всё равно на этих полках, среди аккуратно разложенных вещей умудрялась притаиться острая игла ревности, выскакивающая моментально, стоило сыну произнести женское имя. Пусть даже и принадлежавшее тем девчонкам, к которым он действительно равнодушен.

— Тем более! Тем более, Масик, надо готовиться, если это не просто самодеятельность! Хотя и там халтурщики не нужны! — Марина уже отошла от очередной парализующей инъекции ревности, лицо её разгладилось, на нём даже мелькнуло подобие улыбки — не лучезарной, но всё же искренней. В конце концов, она не враг своему сыну. Пусть и театр в его жизни будет, и девушки. А к внутренней боли Марина привыкла. И переживать её предпочитала сама. Одна.

— Аврора обещала меня подготовить, — Макс погонял по тарелке особенно крупный кусок гриба (Он ненавидел такой суп! Из-за варёного лука, перловки и таких вот сопливых разбухших грибных шляпок). Борясь с отвращением, он положил в рот гриб, похожий на губку, полную воды. Проглотить бы, не жуя, но слишком уж большой!

Марина всё ещё улыбалась. Но на щеке сама собой снова задёргалась мелкая мышца.

— И ты думаешь, что она сумеет тебя хорошо подготовить? — холодно осведомилась она.

«Остерегайтесь падения сосулек, сорвавшихся с материнских губ», — подумал Макс. Вот откуда упала глыба, а вовсе не с кромки городских крыш. Почему бы не придумать такие специальные табло? Хочешь что-то сказать, а у тебя перед глазами надпись: «Эта фраза наиболее опасна в данном разговоре». Или как в квесте, позволялось бы проверить все реплики героев. Да, после одной из них игра может моментально завершиться, зато после другой беспрепятственно продолжится. Увы, квест под названием «Перепады маминого настроения» Макс научится проходить ещё не скоро. А, может, и не научится вовсе.

— Она уже давно в этой студии, знает, что там и как, — сообщил Макс, посчитав этот аргумент убедительным.

— Вот оно как… — Марина, только недавно подсевшая к столу напротив Макса, поднялась и схватила повешенное на край раковины полотенце. Чтобы подавить волнение, она решила именно сейчас вытереть лужицу супа под Максовой тарелкой. — Если ты считаешь… — говорила Марина, орудуя полотенцем так рьяно, что Максу пришлось приподнять тарелку и даже развернуться от стола, — если ты думаешь, что девчонка-девятиклассница может подготовить тебя лучше, чем родная мать, тогда ступай. Я тебя не держу.

Закончив тереть клеёнку с изображением виноградных лоз, Марина принялась яростно складывать полотенце вчетверо, вшестеро, даже вдесятеро. Последнее получалось плохо, тугой ролл из ткани норовил развернуться. В конце концов, Марина отложила его и снова села напротив сына за стол.

— Пойми, сынок. Девочка эта совершенно не заинтересована в том, чтобы ты поступил!

— Мне кажется, я ей нравлюсь, — встрял Макс. Он выловил из супа картошку, дохлебал бульон и оставил в тарелке несколько зёрнышек перловки и ещё один крупный кусок гриба.

— Ей нравится чувствовать себя крутой, — отрезала Марина, — ей кажется, что она уже настолько много знает и умеет, что может сама учить других. И её излишняя самоуверенность может привести к тому, что ты пролетишь мимо этой своей студии! Даже если Аврора уже понахваталась кое-каких знаний, всё равно она не педагог, не режиссёр и не постановщик! И станет Аврора для тебя в итоге настоящей Аварией!

Произнесённое мамой Авроркино прозвище оглушило Макса. Ладно, одноклассники, им можно, но здесь, дома, где он сам позволял себе всякие смелости вроде «Варюты» и «Аврорчика»… От мамы! Это уж перебор.

— Ты тоже не режиссёр, — огрызнулся он. Его не устраивала мамина версия. Ничего подобного, Аврора не просто рисуется перед ним. Или как? У мамы ж всё-таки психологическое образование, мама такое на раз-два раскусывает…

— Да, я не режиссёр, но я хорошо знаю тебя. Понимаю, какие тексты в твоём исполнении прозвучат органично. Не говорю — талантливо, до этого тебе ещё расти и расти. Но во всяком случае, они не будут казаться чем-то чужеродным, — голос Марины потеплел. — Я воспользуюсь жизненным опытом там, где не хватит режиссёрского. Я как взрослый опытный зритель смогу уловить фальшь в твоих интонациях, объяснить смысл фраз, которые ты сам до конца не поймёшь. Я во всём постараюсь быть объективной, и только я скажу тебе правду там, где другие постесняются, промолчат или, что ещё хуже, начнут незаслуженно хвалить. А если ты Авроре нравишься, то она, скорее всего, правды тебе не скажет.

— А ты скажешь… Значит, тебе я не нравлюсь?

— Масик, я твоя мать.

— И как я должен понять твой ответ? Ты моя мать, поэтому я не могу тебе нравиться? Или не могу не нравиться?

— Я стараюсь быть честной с тобой. Всегда.

Макс снова не понял этого ответа. Уклончивого, что ли. Хоть и содержащего слово «честность».

— Окей, пойдём выбирать отрывки.

Про танец и песню Макс умолчал. Может, они не обязательные?

«Ага, при наборе в мюзикл… Ха, мечтай!» — подумал Макс, но матери всё же ничего не сказал.