Час в копилке

Глава 17

Вторник, 12 декабря 2023 года

Утро для Макса выдалось удачное. Даже гудящая с похмелья голова не портила настроения. Мама встретила его на кухне парочкой не самых приятных фраз, но всё же она заговорила, и это значило, что молчанка на ближайшее время прервана.

— Смею напомнить тебе, Масик, что ты ещё школьник! — строго выговорила она сыну во время завтрака. — И поэтому будь любезен обойтись без блужданий непонятно где по вечерам и уж тем более воздержись от распития спиртных напитков. Мы, кажется, договаривались, что алкоголь ты можешь употреблять только дома под моим присмотром.

— Но Холден Колфилд… — попытался возразить Макс.

— Холден Колфилд не выпил за всю книгу столько, сколько ты за один вечер. Сужу по твоему внешнему виду и ужасному запаху перегара!

Макс сидел на кухонном диванчике в одних трусах, вытянув длинные ноги под столом. Марина, мельтешащая у плиты, время от времени задевала его ступни в синих шлёпанцах. Всклокоченные волосы юноша едва пригладил перед зеркалом, быстро сбрызнул лицо холодной водой, а вот зубы начистил тщательно — авось пронесёт, и мама не учует запах. Учуяла. И, надо полагать, ещё вчера.

— Проветри комнату, пожалуйста, там будто ночевала рота пьяных солдат. — Марина поставила перед Максом тарелку овсянки. Макс прислушался к себе: нет, вроде не тошнит и даже урчит в животе. Вид овсянки вызывал аппетит. Марина взяла табуретку и села напротив сына. Ему пришлось подобрать ноги.

С каждым годом Марине всё реже доводилось видеть Макса без футболки и штанов. Чаще всего в летнее время, когда удавалось уговорить теплолюбивого подростка сходить искупаться или хотя бы надеть шорты. И всякий раз она удивлялась: когда Макс успел так обрасти волосами? И ещё интересно: чью генетику прихватил сын? Бориса она помнила сухоньким и даже тощеньким, на щуплой груди его пробивались два-три светлых волоска, ноги тоже были покрыты лишь лёгким золотистым пухом, а Макс почему-то вырос широкоплечим и «шерстяным». И цветом волос не в отца…

Марина смотрела, как Максим ест, а в душе у неё смешивались разные чувства. Вчерашний звонок Бориса придал ей сил… Может, что-то ещё между ними сложится? Позвонил же он, не переломился… Может, дурацкий шантаж — лишь повод? А на самом деле Борис ждёт от неё сообщений и проверяет, будет ли она писать даже вопреки запрету… Даже под страхом потерять сына… Так он хочет ещё больше удостовериться в крепости её чувств…

«Масик помышлял о самоубийстве», — эти воспоминания неприятно укололи и уязвили Марину. Кому ж понравится почувствовать себя матерью, чей ребёнок не хочет жить?

Она пока не собиралась затрагивать с Максом этой темы. Скорее всего Борис блефует, нет никаких тетрадей и не было никаких разговоров о суициде. У них прекрасные материнско-сыновьи отношения, если бы Макс был несчастен, она бы почувствовала. Сын обязательно поделился бы с ней всеми своими переживаниями.

Была и ещё одна неприятная мысль, терзавшая Марину с минуты прекращения вчерашнего диалога. Борис — убийца. После разговора она сразу принялась искать ссылки в интернете. И нашла там — в открытом доступе, подумать только! — всю информацию о баре «Три тетради», инструкцию по внесению своего имени в списки смертников, а также — сразу под перечнем блюд и напитков — прайс на иные оказываемые баром услуги. В баре этом она никогда не бывала, но часто проходила мимо. Слухи о киллере-Монетке когда-то блуждали по городу, что-то писали в газетах и в сети, но как-то сами собой эти пересуды и умолкали. Однажды недельку Марина подержала Макса дома, когда разговоры о странном наёмном убийце были особенно громкими, но в следующий раз уже среагировала на них, как на что-то само собой разумеющееся. Будто рассказали, что в районе снова будут менять асфальт. Но, конечно, ей и в голову не приходило, что Монеткой окажется её бывший почти-муж. Так, значит, он распоряжается своим даром…

Что ж, любовь, безусловно, слепа и безрассудна, но всё-таки поддерживать отношения с киллером небезопасно и крайне безнравственно. Писать Борису Марина однозначно прекратит! Хватит! Этот урод живёт в её голове, но говорит на чужом языке!

Раз в месяц станет пересылать чёртовы пять рублей — но ровно до тех пор, пока не придумает, как вывести сына из-под удара.

Так она решила вчера, и сегодня проснулась отдохнувшей и обновлённой. Вся эта возня, все скопившиеся обмылки чувств к Борису порядком утомили её. Пора начинать дышать свободно!

— Ты проспал, — сообщила она Максу.

Он и так был в курсе: видел часы на дисплее телефона, когда проснулся. С тех пор прошло около пятнадцати минут.

В кухне часы были только электронные — на плите. Но сейчас у мамы что-то готовилось в духовке и электронное табло стало таймером с обратным отсчётом.

— Который час?

— Почти одиннадцать, — Марина не сверилась ни с одними часами, вероятно, она запомнила, сколько было времени, когда устанавливала таймер на плите.

— Если потороплюсь, то успею ещё на алгебру…

— Если бы я этого хотела, ты бы успел и на литературу. Кажется, она у вас вторым уроком.

— Угу.

— Но я просто дала тебе поспать. И сегодня тебе лучше побыть дома. В конце концов, учителя не обязаны вдыхать ароматы твоего стремительного прощания с детством. А ещё я хочу, чтобы ты пояснил мне одну загадочную фразу…

— Я чем-то обидел тебя вчера? — испугался Макс. Он вроде бы помнил весь вечер и, кажется, они с мамой не перекинулись и словом, но вдруг из-за выпитого случились какие-то провалы в памяти, и на самом деле он успел наговорить ей лишнего, — мне нужно за что-то извиниться?

— Нет, не нужно.

Марина безрадостно подумала:

«Это я должна извиняться перед тобой, сынок: за то, что моими настроениями шестнадцать лет управлял убийца».

— Ты оказался прав, Масик. Телефон отнимал у меня силы. Твой отец много значил для меня. Я пыталась его вернуть. Но со вчерашнего вечера он для меня пустое место. Я обещаю тебе быть сдержаннее… Но я не уверена, что смогу полностью подчинить себе свои настроения. Всё-таки я девочка, — Марина улыбнулась, — хоть и взрослая.

Марина всмотрелась в сына. Он молча доедал овсянку. Интересно, расскажет ли он о суицидальной тетради? Или алкоголь выветрил из его памяти такую пустяшную информацию? И лучше не напоминать…

Ещё немного поразмыслив, Марина решила не трогать скользкую тему. Пять рублей она вчера перевела Борису, месяц спокойной жизни, тьфу-тьфу, обеспечен.

— Какую фразу ты имела в виду?

— Что?

— Ты сказала про какую-то загадочную фразу, — Макс неаккуратно сделал большой глоток горячего чая из кружки и обжёг губы, язык и нёбо.

— Осторожно, горячо! — запоздало предупредила Марина. Макс только махнул рукой и провёл языком по ошпаренному нёбу. — Ты сказал вчера, что у тебя получилось… Что именно?

Марина нажала кнопку на кофемашине. Капучинатор всосал молоко из подставленного заранее кувшинчика и зашипел, взбивая воздушную пенку. Запахло молотым кофе.

— Я научился жонглировать. Классно жонглировать.

— Так уж прям и классно?

— Смотри! — Макс на секунду засомневался: вдруг вчерашний навык уже утрачен или ему всё вообще спьяну померещилось? Маринино сердце болезненно сжалось: что если Борис пожелал удачи сыну только на один вечер?

— Дай-ка свой кофе, — скомандовал Макс.

— Зачем? Он ещё не весь скапал…

— Подставь другую кружку.

Макс вылез из-под стола. Краем глаза Марина отметила, что на сыне какие-то ветхие трусы с широкой истрепавшейся манжетой, которая едва удерживала их на месте.

— Макс, где ты выкопал это старьё?

Сын отмахнулся. Подтянул трусы и взял из рук матери кружку с капучино.

— Что ты собираешься делать?

— Жонглировать, — ответил Макс и взял за ручку свой бокал с чаем. — Смотри, сделаю десять перебрасываний и не пролью ни капли!

— Макс, твой чай ещё горячий, а бокал из сервиза…

Но две кружки уже взмыли по очереди в воздух. Макс уверенно перекидывал их, ловил за ручки и снова отправлял в полёт. Марина вжалась в табурет и зажмурилась. Макс сопел от усердия, но звона разбитого стекла не послышалось, и Марина, осмелев, открыла глаза.

— А сейчас я, не переставая жонглировать, пройдусь по коридору…

Кружки по-прежнему взмывали ввысь и аккуратно возвращались ручками на согнутый крючком палец Макса.

— А сейчас я закрою глаза! — Марина хотела запретить, но Макс уже плотно сомкнул веки, чтобы не осталось сомнений: он не подглядывает. И вот он — этот ужасный миг! Бокал из сервиза, такого любимого, подаренного на день рождения, с бабочками и золотыми узорами, стремительно понёсся на пол. Ещё немного и его фарфоровый бок соприкоснулся бы с кафельной плиткой, но Макс, не открывая глаз, ловко присел и подхватил беглеца, изменившего траекторию полёта.

— Планета возвращена на орбиту, — успокоил он маму. И продолжил жонглировать на корточках. Рваные трусы так и норовили сползти.

— Макс! Ради бога, переодень исподнее! Я не видела тебя таким раздетым лет с пяти!

Максим выпрямился, в последний раз поймал чашки, поставил их на стол. Гладкая ровная коричневатая поверхность чая и густая молочная пена были спокойны и неподвижны. Макс подтянул трусы.

— Резинка, наверное, лопнула.

— Вот и пойми вас, подростков, — усмехнулась Марина. — То вопишь: я не одет, когда я захожу к тебе в комнату и вижу тебя в штанах, но без футболки. То скачешь тут передо мной, в чём мать родила. Ну, то есть я…

— Но жонглирую классно?

— Не то слово, Масик. Не то слово…

Молодец, Борис. Браво! Настоящий садист. Сейчас Максиму будет хотеться жить, как никогда.

«Надеюсь, Макс всё-таки не помнит о тетрадях… А мне надо срочно что-то придумать. Пять рублей в месяц — это очень слабая гарантия…»