Час в копилке

Глава 12

Понедельник, 11 декабря 2023 года

День в школе прошёл для Максима спокойно. Вопреки опасениям, он совершенно не испытал неловкости при встрече с Авророй. Они обменялись короткими взглядами, кивками головы и тут же разошлись. Аврора ничем не выдала своего отношения к субботнему выступлению Макса и, кажется, никому не рассказала о провале одноклассника на прослушивании. Иначе не избежать бы Максу насмешек и позорных кличек.

Ему ужасно не хотелось возвращаться домой к молчаливой матери.

Как-то на экскурсии в Анапе гид рассказал, что летний сезон дождей в тех краях продолжается три, шесть или девять дней. Реже — двенадцать. Вот и материнские перепады настроения тоже были кратны трём дням. Можно в этот период завоевать Олимпийское золото, стать президентом страны, пройти по балконному бордюру у неё перед носом, улечься под каток или взорвать Пизанскую башню и мелькать в телевизоре каждые две минуты — мать отреагирует на все события с одинаковым равнодушием. Потом, конечно, припомнит всё, но в свой личный душевный сезон дождей ни за что не сдёрнет с души серой туманной занавеси.

Забавно, что в обычные — настроенческо-недождливые — дни мама всегда просила Максима прислать смс, что он добрался до школы и что собирается двигаться в сторону дома. В «сезон дождей» Макс не отправлял матери посланий, и она, похоже, не шибко за него волновалась.

Приди Макс домой хоть в четыре утра, она и бровью не поведёт. Правда, Макс ни разу не пробовал так припоздниться. Может, настала пора проверить? Прямо сегодня?

Поболтать бы с Авророй… Посмеяться вместе, пусть бы она сказала:

— Да ладно, не парься, там все отвратительно выступили…

И плевать, что он видел выступления остальных кандидатов на роль. И, разумеется, выступали они достойно, но ведь Авроре виднее, она уже давно в театральной студии «Путник» и точно понимает побольше Макса.

Но он так и не решился на разговор.

Ещё хотелось, чтобы мама, как только он придёт, всё-таки задала вопрос о его самочувствии, о внутренних переживаниях и дальнейших планах. Нет их, никаких дальнейших планов, но пусть хотя бы спросит! Это уже приятно. Но она не спросит ещё пару дней, а через пару дней у Макса в материнском внимании уже не будет нужды. За пару дней он справится со своим настроением сам, убедит себя, что это не первый и точно не последний косяк в его жизни, и переживаний на все такие случаи не напасёшься.

Как назло, уроки сегодня оказались интересными, и время пролетело незаметно. Максим не спеша спустился на первый этаж, решил заглянуть в столовку. На банковской карте он скопил достаточно денег, можно перекусить, а потом пойти в кино, поболтаться по улицам до ночи, вернуться домой, принять душ и лечь спать.

После окончания уроков прилавки школьного буфета, как правило, пустели, но Макс не был голоден, он тянул время, поэтому обрадовался и компоту с песочным колечком, с которого на блюдце осыпались орешки. Их можно собирать пальцем, когда само колечко окажется съеденным. А в компоте плавали сухофрукты: кусок яблока и абрикос с косточкой. Обычно Макс не ел фрукты из компота, но сегодня особый случай — чем дольше он просидит в столовой, тем меньше придётся шляться по улице.

Макс откалывал от колечка не успевшие осыпаться орешки и смотрел в окно. На улице смеркалось, падали крупные снежные хлопья. Горели фонари вокруг школьного стадиона и дальше — вдоль улицы, на которой располагалась школа. На стадионе гоняли мяч юные любители футбола, готовые собираться в любую погоду. По кругу, несмотря на то что вход на школьную территорию осуществлялся по пропускам, ходил какой-то пожилой дяденька с лыжными палками. У забора справлял нужду большой лохматый пёс, гуляющий без поводка.

Раздаточное окно закрыто. На переменах возле него выстраивались очереди из школьников, было шумно, а сейчас из-за металлической створки раздавался только плеск воды и перезвон металлических ложек и вилок. Пройдёт ещё минут пятнадцать и Макса попросят покинуть столовую, а пока он тянул время. Наверное, даже кольцо Сатурна он съел бы скорее, чем это несчастное песочное колечко. Будь у изделий из теста способность к рефлексии, это конкретное кольцо заработало бы комплексы, посчитав себя ужасно невкусным, раз его едят настолько медленно…

На улице было прохладно. Макс по рассеянности оставил дома перчатки. А, может, потерял? За ним такое водится. Осенью уже сменил две пары… А ещё, непонятно кому назло, не надел сегодня термобельё. Но с утра он и не планировал вечернюю прогулку по городу. Это решение пришло спонтанно, потому что на душе было тошно.

Он шёл малознакомым маршрутом, выбирая улочки, параллельные привычным, углублялся во дворы, заглядывал в попадающиеся на пути магазины — поглазеть и погреться. Так же гулял и Холден Колфилд. Макс так и не понял из романа, много ли у парня при себе было денег, но, вероятно, достаточно, чтобы пуститься во все тяжкие. И даже подать милостыню в 10 долларов! Тогда был другой курс и всё же, наверное, это немало…

У Макса денег поменьше. Милостыню из списка мероприятий на вечер он вычеркнул сразу. А вот стаканчик виски с содовой можно себе позволить. Раз уж на сцене так и не довелось перевоплотиться в Холдена, так хоть в жизни в него поиграть. Тем более, что вывеска бара переливается на противоположной стороне улицы. «Три тетради».

Яркие буквы то загорались, то исчезали в разных режимах — все сразу и попеременно. А числительное моргало отдельно.

Название «Три тетради» Максим раньше слышал и бар этот, конечно, видел, но внутрь никогда не заходил. И другими барами не интересовался. Но это ж нормально, когда тебе почти шестнадцать и тошно на душе, захотеть виски с содовой? Мама сама предложила обратить внимание на роман Сэлинджера, значит, заглавный персонаж ей симпатичен, и его поведение она одобряет.

Макс потянул на себя ручку двери и одновременно скосил глаза на часы работы заведения. Дверь поддалась. Бар работал с 16 часов до трёх ночи. Внутри он оказался небольшим. Десяток столиков, стоящих близко друг к другу, но некоторые отделены перегородками; у каждого столика по три низких пуфика, обтянутых чёрной тканью; барная стойка и четыре высоких стула; раковина возле туалетной двери; два автомата — с кофе и снеками. Над барной стойкой — телевизор.

— Виски с содовой, — сказал он бармену — седоволосому бородатому старику в тёмно-синей рубашке. Старик был крупным и круглолицым, борода его торчала в разные стороны остроконечными айсбергами, а нос казался ледоколом. Брови густые, кустистые и тоже седые, похожие на причалы над серо-зелёными волнами глаз — если уж продолжать морскую тематику (а Макса это почему-то увлекло).

— Что вылупился? Деда Мороза увидел? — раздражённо спросил старик, подставляя Максиму терминал для оплаты. После он взял стакан, плеснул в него виски, добавил газированной воды из сифона, не отрываясь от приготовления напитка, уточнил есть ли посетителю восемнадцать и, не дожидаясь ответа, сказал:

— Я налью даже младенцу в коляске, мне плевать.

С этими словами он поставил перед Максом стакан. Макс посмотрел на жидкость карамельного цвета, поразмышлял: пересесть за столик или остаться у стойки? Почему-то идея пить виски, сидя на чёрном потёртом пуфике его не вдохновила, уж лучше на высоком барном стуле. Макс даже попытался сесть как-нибудь киношно, правда, выпендриваться здесь было абсолютно не перед кем, но Холден Колфилд вытворил бы непременно что-то подобное.

— Но ты прав, — заговорил вдруг старик, хотя Макс не высказывал какой-либо точки зрения ни о чём в этом баре, — меня часто называют Дедом Морозом. Правда, с такими покатыми плечами и огромным пузом я скорее Санта-Клаус.

Старик исчез под стойкой. Чем он там был занят, Максу было не видно. Голос звучал глухо и не всегда внятно, что-то позвякивало, как стеклянные бокалы, и шуршало — иногда по-пакетному, а иногда, будто руку запускали в мешок с семечками.

Макс понюхал виски, не решаясь попробовать. Крепкого алкоголя он не пил ещё никогда. Пахло мерзко.

Старик вынырнул из-под стойки.

— Я играл Деда Мороза в детском саду. Раз пять или шесть. И каждый раз случались какие-нибудь курьёзы.

Старик взял в руки пульт, понажимал на кнопки — телевизор не отреагировал. Старик стукнул пультом о ладонь, стараясь взбодрить батарейки. Приём не помог. Тогда, чертыхнувшись, бармен взгромоздился на деревянный табурет, чтобы включить подвешенный на кронштейне телевизор вручную.

Тёмно-синяя рубашка была заправлена в потёртые мешковатые джинсы, подпоясанные верёвкой вместо ремня.

— Задолбали эти клипы, а? — обратился он к посетителям, которых едва ли было больше пяти. Ни один из них не отреагировал. — Спорт включу…

Он слез с табурета и продолжил:

— Помню, однажды выдали мне мешок с подарками. Сказали: в зале будет мальчик, которому родители купили другой подарок, не такой, как всей остальной группе. Чуешь, уже пахнет курьёзом, а, пацан?

Макс, в очередной раз потянувшийся к стакану, так и не решился глотнуть. Пахло не курьёзами, а какой-то дрянью. На экране мелькал хоккейный матч. Старик-бармен некоторое время понаблюдал за хоккеистами.

— Дерьмо, а не команда, — прокомментировал он, — так вот, сказали, что этот избранный мальчонка будет одет в костюм медведя. Вышел я к детворе, а там этих медведей — как у тебя девок. Ты пацан видный, у тебя девок тьма, вот и там была просто чёртова уйма грёбаных медведей.

Максу был неловко отойти от стойки, поэтому он продолжал слушать разглагольствания бармена.

— Конечно, медведи разные: белые, бурые, панды там всякие… Вручил не тому, сканда-а-ал был. Медведь, которому я не дал подарок — в рёв, тот, у которого потом отобрал, то, что дал, тоже в рёв, короче чёртова уйма ревущих медведей. А другой раз у своей партнёрши-Снегурочки шпаргалку с ролью спёр случайно! Она её на снежинку наклеила, текст-то выучить мозгов не хватило! А я сверху свою накладную бороду положил, снежинка и прилипла. Вот умора, а, пацан? Ходит она, ищет свою снежинку и не придумать ей, что шпаргалка в моей бороде запуталась. И я не знал. Ещё пошутил тогда: ты бы, Снегурочка, под шубой у меня да пониже пояса поискала! Снегурочка знатная была, я б её себе под шубёнку пустил бы с радостью… А нашли снежинку после представления уже, когда я бороду с себя снял.

Он засмеялся. Смех у него оказался косой какой-то… Рот набекрень, словно у инсультного. Или как ещё описать — Макс не знал. Почему-то при смехе у старика чуть в сторону смещалась нижняя челюсть и нос-ледокол тоже менял направление за ней следом.

— А было и такое. Зовут меня дети, зовут. Я и выперся на сцену. Не знал, что по сценарию не время ещё…

Макс от его словоохотливости утомился. Казалось мерзким, что старик, который несовершеннолетнему без зазрений совести продал виски, да ещё и приговаривает всякое про чертей, играл Деда Мороза. Что-то в этом было неправильное… Макс, конечно, в сказочки уже не верил, но и осквернять для себя образ новогоднего волшебника не хотел.

— А один раз мне коньяк и конфеты в пакете подарили. Я свой пакет за кулисами оставил, а воспитатели его в мешок со всеми подарками положили. То-то малыш обрадовался, когда вместо дурацких погремушек мой коньячок в подарке обнаружил.

И он снова засмеялся «смехом набекрень».

— А почему бар называется «Три тетради»?

Старик замолк на полусмехе, вернул челюсть в исходное положение. Видно было, что он борется с соблазном, наплевав на заданный вопрос, продолжить свои воспоминания.

— Позвольте я вам расскажу, молодой человек, — раздался голос со стороны одного из столиков, вероятно того, что за перегородкой. Никто из тех посетителей, кого было видно от стойки, не смотрел в Максову сторону. — Сделайте мне тоже порцию виски с содовой.

Старик загремел стаканами и бутылками, а Макс взял свой напиток и переместился за столик к незнакомцу.

Этот новый персонаж оказался не менее странным, чем старик за стойкой. Только если у того лицо почему-то вызывало желание описать каждую деталь, то у этого лица будто и не было вовсе. Месиво какое-то. Не в смысле — кровавое. Нет, это не лицо жестоко избитого человека. Но черты на нём смазывались и рябили, как помехи на экране телевизора. Или вот ещё — будто это не лицо, а лобовое стекло автомобиля, по которому щётки туда-сюда возят серую снежную кашу. И оно всегда было покрыто тенью, сколько бы света на него ни падало!

Макс решил, что нанюхался вискаря. Пить его уж точно не стоит в таком случае! А то не только лица посетителей бара, но и дорогу до дома развезёт так, что не дойти.

Одет этот, размазанный, был в чёрное — пиджак и рубашка точно. Брюки не видно, но вряд ли они белые. За спиной у него на спинке стула висела чёрная куртка.

— Никакой интриги, молодой человек. — Голос «размазанного» тоже был словно жёванный, невнятный и растянутый, как слайм. Создавалось ощущение, будто всего этого человека нарочно исказили. Как бывает в каких-нибудь передачах, где выступающий пожелал остаться неизвестным, — бар называется «Три тетради», потому что у бармена есть три тетради…

От стойки донёсся смех старика:

— Точнее не объяснишь, а, пацан?

— Но это не обычные тетради! — тянул незнакомец.

— И снова в точку! — встрял старик.

— Да заткнись ты уже, трепло! — Голос незнакомца ничуть не изменился в интонациях и нисколько не стал громче. — Ты ведь хочешь получить свою долю, думаю?

Старик вдруг притих и неуверенно сказал:

— Парню на вид не больше пятнадцати… Жалко ведь, — а потом снова загоготал, сводя челюсть на сторону, — а хотя, чего это я? За свою долю я раскрою секрет тетрадей любому!

— Я сам справлюсь, — протянул «размазанный». Его лицо по-прежнему было покрыто рябью, Макс не мог разобрать ни единой черты.

— Верни клипы, надоел твой спорт…

Старик опять постучал пультом об руку. На этот раз кнопка сработала.

Макс чуть не попросил переключить и рябящий канал на лице незнакомца, но только хлебнул виски, сморщился и, продышавшись после обжигающего алкоголя, спросил:

— Так что там с тетрадями?