Час в копилке

Глава 7

С прозой определились быстро. Марина посоветовала Максиму отрывок из романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Роман Макс проглотил за несколько часов, зачитавшись за полночь. Мысли Холдена Колфилда показались ему если и не абсолютно близкими, то уж точно небезынтересными.

И, не сговариваясь, на следующее утро они с мамой поделились друг с другом идеей, что стоит обратить внимание на стихотворение Роберта Бёрнса «Дженни».

— Это будет интересный диптих, — сказала Марина.

Макс хихикнул.

— Что смешного? — уточнила Марина.

— Не понимаю, при чём тут дикпик. Ты же не предлагаешь мне послать это экзаменаторам…

— Сомневаюсь, что стала бы обсуждать с тобой дикпики.

— А ты знаешь, что это? — удивился Макс.

— Да, Масик, я знаю, что это, и всё же я сказала — диптих. Это произведение, состоящее из двух частей, каждая из которых может существовать самостоятельно.

— А-а-а, диптих, — протянул Макс.

— Да, диптих — из двух, а триптих — из трёх частей. У тебя будут два фрагмента — отрывок из романа и стихотворение, которое подарило этому роману заглавие. А вместе — законченная композиция.

Лёгкие рифмованные строчки быстро уложились в голове. Макс даже придумал незатейливый мотивчик. Может, он и споёт для комиссии — почему нет? Макс был воодушевлён, угнетала только необходимость объясняться с Авророй.

Допустим, завтра он просто не станет ей писать и не ответит на её звонки и сообщения. А в понедельник придётся встретиться в школе. Можно опоздать, тогда разговор состоится не прямо с утра. А на перемене поскорее уйти из кабинета, соврать, что прихватило живот. А потом под этим предлогом сходить в медпункт, отпроситься с уроков, так можно выиграть ещё немного времени и отдалить нежелательные объяснения.

«А, может, Аврорка сама заболеет? Завтра напишет, что не может репетировать, всё решится чудесным образом».

Но за все годы Макс не помнил, чтобы Аврора болела. Кажется, она вообще никогда уроки не пропускает.

Вечером в субботу от Авроры пришло сообщение в социальной сети — короткое и деловитое:

«Завтра в силе?»

Макс решил не отвечать. Сначала не хотел и читать, но случайно нажал на сообщение, сейчас у Авроры на экране появится отметка о том, что собеседник ознакомился с текстом. Он отложил телефон, выждал целый час прежде, чем снова проверить профиль в сети. От Авроры сообщений не было. И только ближе к 22 часам она снова написала:

«Поняла. Планы перестроила».

— Вот так тебе, — сказал Макс, — напридумывал, что ты ей нравишься… А она легко перестроила планы.

В школе они встретились, как ни в чём не бывало. Аврора приветливо махнула ему рукой, прошла между рядами парт на своё место, достала из рюкзачка тетрадь и ручку, принесла из индивидуального шкафчика нужный учебник, кинула взгляд на часы и, решив, что времени до звонка достаточно, подошла к Максовой парте.

— С материалом определился? — спросила она, усаживаясь на стул перед ним.

— Определился, — буркнул Макс и наклонился к своему рюкзаку. Фиг ей, не станет отчитываться! Пусть приёмная комиссия ему вопросы задаёт!

Вот блин! Внутри рюкзака раскрылся ланчбокс и кусок колбасы с бутерброда выпал и прилип к одной из тетрадей, конечно же той, которую Макс забыл обернуть. Теперь будет жирное пятно.

— Что собираешься читать?

Тон у Аврорки деловитый, но заинтересованный. Может, она и правда хочет общаться?

— Сэлинджера и Бёрнса…

— А я бы посоветовала монолог Гамлета и рассуждения Раскольникова про тварь дрожащую.

Раздался звонок, Аврора поднялась и направилась на своё место.

— Спасибо, — сказал ей вдогонку Макс.

— Не за что.

«Порепетирую с мамой всю эту «рожь», а сам втихаря подготовлю то, что Аврорка посоветовала, — решил Макс. — Жаль, конечно, что вчерашняя встреча сорвалась, а ещё грустнее, что Аврора так легко от этой встречи отказалась… Хоть бы попыталась уговорить, что ли…»

Суббота, 9 декабря 2023 года

Театральная студия «Путник» располагалась на третьем этаже небольшого торгового центра. Макс пришёл за полчаса до назначенного времени. По лестнице уже растянулась очередь из желающих участвовать в постановке. На подоконниках между этажами были навалены сумки, куртки, шарфы и шапки.

Пахло девчачьими духами, пацанскими одеколонами и смешанным потом.

Кто-то, разминаясь, носился по ступеням вверх-вниз, другие бормотали себе под нос тексты выученных монологов и стихов, высокая остроносая девчонка с забранными обручем короткими волосами делала артикуляционную гимнастику, так интенсивно морща лоб, что пластиковый ободок сползал на глаза. Полноватый круглолицый парень лет тринадцати, заложив ладонь за лацкан пиджака, смешно тараща глаза и потряхивая пухлыми щеками, распевался — вполголоса — и казалось, что, если он грянет во всю мощь, вздрогнут стены и вылетят стёкла.

Компания из пяти человек весело болтала, обсуждала свои театральные достижения, складывалось ощущение, будто они только что познакомились здесь на лестнице, но уже успели тесно сдружиться. Временами они покидали очередь, чтобы спуститься ко входу в торговый центр на перекур.

Направо от лестницы на каждом этаже тянулись длинные торговые ряды. Недовольные продавщицы выглядывали из своих секций, ворчали, а одна вышла на лестничную площадку и громко выругалась:

— Чтоб эту вашу студию! Ходят, гогочут… — перевела взгляд на пухлощёкого парня, как раз взявшего высокую ноту, и добавила, — воют! Тьфу!

За пять минут до шести часов дверь студии открылась и всех впустили внутрь. Помещение оказалось просторным. В десять рядов были выставлены белые пластиковые стулья, обращённые к сцене, — по восемь в каждом ряду.

Пришедшие заняли три первых ряда.

Сцена поднималась от уровня пола сантиметров на шестьдесят. Чёрными занавесами обозначили пространство кулис. В центре сцены был установлен синтезатор и микрофон на стойке. Невысокий мужчина в клетчатом свитере и синих джинсах постучал по микрофону, сказал проверочное «раз-раз», установил микрофон в держатель и проверил крепления стойки. Потом спустился со сцены и занял своё место за одним из трёх составленных торец в торец столов. На соседних стульях уже сидели: крупная дама в сером обтягивающем платье, щуплый подросток с бритым затылком и ещё одна женщина с высоким начёсом из седых волос. Членов комиссии Макс пока видел только со спины.

Он занял место вдали от всех — на последнем ряду, почти в самом углу, как раз перед разноцветными фонами для фотографирования. Большая часть из них была свёрнута в укреплённый под потолком рулон, и только выбившиеся, наползающие друг на друга полоски жёлтого, красного и зелёного цветов ярким флагом неизвестной страны украшали стену. В углу стоял осветительный прибор, названия которого Макс не знал, но видел такой, когда фоткался на паспорт. Там же Макс разглядел несколько штативов под фотоаппараты.

Один за другим выступали пришедшие парни и девушки. Кто-то уходил сразу после выступления, кто-то снова занимал своё место, дожидаясь друзей или решения экзаменаторов. Или просто из желания посмотреть на талантливых соперников. Экзаменаторы реагировали дружелюбно и всё-таки скупо, никого не купали в аплодисментах и не выносили однозначного вердикта сразу после выступления. Нескольким выступающим сказали напутственные слова, а пухлощёкому повезло больше всех: ему досталось дружное «Браво» — от комиссии и зрителей.

Макс всё больше вжимался в свой почти-угол. Он не обладал и десятой долей таланта любого из присутствующих и не дотягивался вокально даже до самого нестройного и неокрепшего голоска из тех, что услышал за вечер. Парни и девушки читали Бродского, Маяковского, шпарили наизусть без запинки отрывки из «Войны и мира», «Мёртвых душ» и «Героя нашего времени».

И — вот чёрт — песни действительно оказались обязательными! И никто ж не взял «Кузнечика» или «Антошку». Большинство подготовило арии из мюзиклов. «Шахматы», «Призрак оперы», «Иисус Христос — суперзвезда», «Кошки». Хорошо если на русском! А то нашёлся уникум, затянувший о «поре соборов кафедральных» из постановки про Эсмеральду. Куплет на французском, а припев на английском!

Примерно через час, около семи, в зал проскользнула Аврора. Она тихонько прошла к рядам стульев и села на первый ряд, но не прямо за спинами экзаменаторов, чтобы хорошо видеть сцену.

Макс разволновался. Несмотря на то, что по сравнению со многими выступающими, он посчитал себя бездарем, всё же в подготовленных текстах он был стопроцентно уверен. Будь мама в зале, он ни на секунду не задумался бы о подмене отрывков. Но у мамы сейчас онлайн-встреча с очередным коучи. А в зале — Аврора.

Значит, решено. Гамлет и Раскольников!

Эти отрывки Макс покидал в себя наспех, кое-как, бездумно. Конечно, они не были так детально разобраны, как стихи Бёрнса и переживания Холдена Колфилда. Надежда только на то, что удастся поймать кураж или зарядиться энергией зрительного зала. Или что там происходит у актёров, когда всё получается само?

Макс чувствовал, что присутствие Авроры его нервирует. Больше всего ему сейчас хотелось встать и покинуть зал. Никто бы и не заметил. И всё же в его душе жила надежда: вдруг он сейчас выступит так, что Аврора подойдёт к нему, восхищённо вздохнёт:

— О, ты был неподражаем!

И, конечно, упадёт без чувств от восторга. А Макс подхватит её за талию, дождётся, пока она придёт в себя, и прошепчет:

— О, ты подобрала мне великолепные отрывки! Я герой только благодаря тебе!

И они поцелуются.

Макс потряс головой. Все эти мысли были навеяны монологом Джульетты, звучащим со сцены. Высокая девчонка с обручем на голове читала шекспировские строки протяжно, начиная каждую строку с глухого чуть хрипловатого баса, а к концу завышала интонации до визга. И так абсолютно каждую строку. Ровно, как по метроному. Ни разу не сбившись. В самом начале выступления она бухнулась на колени, воздела руки к небу и потрясала ими не в такт словам, но так интенсивно и бойко, что уже на третьей строке обруч слетел с её головы и теперь лежал рядом, норовя попасть под колено. В зале это выступление вызвало хохот.

Аврора смотрела на сцену, не поворачивая головы. Вот бы огляделась, проверила: есть Макс в зале или нет? Ему было бы приятно.

Высокая девушка дочитала монолог. Из портативной колонки полилась очередная минусовка — многие включали себе мелодии через блютуз. Спела девушка красиво и трогательно.

Зал пустел. Осталось всего несколько человек, не продемонстрировавших ещё своих талантов экзаменаторам. И Макс в том числе.

Под заводную мелодию на сцену выскочила худенькая девчушка в чёрном трико. Волосы её были забраны в пучок и залиты лаком, на щеках сверкали разноцветные блёстки. Она выделывала разные акробатические номера, извивалась змеёй, скручивалась в узлы, вставала на мостик…

Макс не торопился идти на сцену. Возможно, он так и просидел бы в тени, если бы один из экзаменаторов — подросток с бритым затылком — не оглядел зал и не задал вопрос оставшимся:

— Все выступили? Никого забыли?

Макс неуверенно поднял руку и тихо сказал:

— Я ещё…

— Так что, все? — переспросил экзаменатор, не расслышав и не заметив Макса.

— Я, — повторил Макс прокашлявшись. И, подняв руку над головой, несколько раз помахал.

— Прошу, — подросток указал рукой на сцену. Макс прошёл между рядами стульев. Поднялся на сцену и оглядел членов комиссии. Картина значимо изменилась. Подросток оказался на самом деле моложавым дядечкой лет шестидесяти, но ни его фигура, ни звонкий юношеский голос прежде не позволили Максу распознать в нём взрослого. А вот пышная дама в сером платье, напротив, оказалась едва ли не школьницей старших классов. Женщина с начёсом выглядела взрослее остальных, Макс не дал бы ей меньше ста двадцати лет. И только мужчина в клетчатой рубашке соответствовал изначальным Максовым представлениям. Лет сорока, с короткими, зачёсанными назад седыми волосами, бородкой, постриженной в форме острого клинышка, и спокойной доброжелательной улыбкой. Может, дело в том, что Макс уже видел его с лица? Или просто он единственный, чьи глаза выражают искренний интерес к происходящему?

Подросток-переросток отвернулся и, облокотившись на спинку стула, переговаривался с девчонкой, сидящей позади него. «Серое платье» подкрашивала ресницы, а «седоволосый начёс» уснул.

Всю неделю подготовки, всю дорогу до студии и даже до сцены Макс был уверен, что ему наплевать, примут его в команду или нет. Он мечтал о цирке, а не о театре. Сюда он пришёл только для того, чтобы в очередной раз проверить свою удачливость. А она, разумеется, снова окажется нулевой.

От луча прожектора заслезились глаза. Стойка была выровнена по росту девчонки-акробатки, Максу приходилось наклоняться и сильно горбиться, чтобы говорить в микрофон. Он попробовал отрегулировать стойку, но излишне выкрутил винт, стойка сложилась, микрофон рухнул на пол, по залу разнёсся сначала грохот, а потом оглушающий визг от колонок. Макс быстро поднял микрофон, визг прекратился.

— Здравствуйте, — сказал он в микрофон.

— Эффектно появился, — одобрила комиссия. После устроенного Максом неблагозвучного концерта на сцену смотрели все: «подросток» повернулся, «платье» отвлеклось от ресниц и отложило зеркальце, «начёс», вздрогнув, открыл глаза, заморгал и выпрямился, всем видом выражая: а что, я разве спала? Вам почудилось!

Аврора тоже смотрела на сцену. Безэмоционально. По её глазам прочитать что-либо Максу не удавалось. Не подмигнула, не пожелала удачи и даже в какой-то момент всё внимание переключила на открывание пластиковой коробочки с мятными конфетами: неподатливая крышечка никак не хотел подцепляться ногтем.

Максим чувствовал холодок в районе поясницы: после упражнений с микрофоном футболка выправилась из джинсов. Макс неловко попытался заправить её обратно. Фиг с ней! Кто его будет рассматривать сзади?

Члены комиссии выглядели уставшими. Ещё бы: посмотрели выступления тридцати человек, ни разу не покинув душноватое помещение. За два с половиной часа только «начёс» куда-то выходила, остальные сидели на своих стульях и лишь изредка поднимались на сцену к участникам, чтобы поправить микрофон или провести короткий мастер-класс, как следовало произносить ту или иную фразу.

— Меня зовут Максим… Максим Таланов… Мне пятнадцать лет, я учусь в девятом классе.

Мужчина в клетчатой рубашке сделал пометки в бланке. Остальные экзаменаторы никак не отреагировали на вступительную речь Максима. «Подросток» нетерпеливо махнул рукой — давай к делу. Аврора кивала в такт его словам, словно ожидала от Макса лжи, но пока была удовлетворена ответами.

— «Гамлет, принц датский»… Шекспир.

— Полностью? — ехидно уточнило «платье».

— Отрывок, — Максим смутился, словно до этого все читали произведения целиком, и только он сподобился выучить какой-то жалкий текстовый оборвыш.

С первых же строк Макс понял, что фальшивит. В каждом слове. А количества жестов его рук хватило бы для сборки небольшого шкафчика.

— Быть или не быть, — голосил он, чувствуя, что при каждом взмахе футболка выправляется из джинсов всё больше, пытался сдерживаться, но с новой строкой опять давал рукам волю. — Вот в чём…

Он сделал паузу. Нарисовал в воздухе изгиб знака вопроса и резко выбросил вперёд раскрытую пятерню, изображая точку. Кто-то из экзаменаторов хмыкнул. Аврора покачала головой. «Вот и кончилась правда», — значила её реакция.

— …вопрос, — выдохнул Макс.

— Молодой человек, у нас тут не курсы обучения сурдопереводу. Дальше, пожалуйста, переходите к прозе, — «подросток» опять сделал жест рукой — шустрее, шустрее, набирай обороты.

Прозу Макс читал статично и зажато, плотно прижав руки к бокам, чтобы не жестикулировать и не дать чёртовой футболке снова обнажить живот.

— Тварь ли я дрожащая или право имею?

Задав это вопрос, Макс подумал: можно ли назвать его выступление диптихом?

«Пожалуй, его стоило бы назвать провалом», — завершил он собственную мысль. И тут же допустил оговорку. Едва заметную, но ставшую для Макса последней каплей. Он занервничал сильнее, стал путать слова, приплетая к тексту Достоевского что-то от Сэлинджера и что-то от себя.

— Мне кажется, вы не понимаете сути произнесённых вами слов, — сказала «начёс». Аврора кивнула.

Да что ж они стали такие разговорчивые? Предыдущим участникам не делали столько замечаний.

«Я бездарь и неудачник», — подумал Макс и окончательно сник.

— Перейдём к песне, — сказал «клетчатый» и улыбнулся Максиму.

— Это обязательно? — затравленно уточнил Максим. — Я не готовил песню…

— Попробуйте экспромтом. Например, «Катюшу», — подбодрил «клетчатый».

— Я не знаю такой песни…

— Хотя бы куплет. Наверняка же слышали. Ра-а-асцвета-а… — он махнул Максу — подхватывай, — но Максим промолчал, и тогда экзаменатор продолжил сам, периодически снова предлагая Максиму вступить, — …ли яблони и груши, поплыли-и-и тума-а…

— …ны за моря… — пробормотал Макс.

— Почти угадал, — хмыкнуло «платье».

— Выходи-и… — тянул «клетчатый».

— …ла что-то там Катюша и куда-то там потом ушла… — завершил Макс. Чувствовал он себя скверно. Ему хотелось крикнуть: «Стойте! Я не это готовил! Дайте мне вторую попытку». И, когда комиссия устало махнёт — валяй, он прочитал бы Сэлинджера и Бёрнса, спел бы про Дженни…

— Давай танец, — сказал «клетчатый».

Макс застонал. Эта пытка никогда не кончится. Хорошо, что в зале почти никого не осталось. Но ведь была Аврора. Она видела его позор. Пусть бы лучше сто тысяч других, но не она!

— Я не готовил танец…

— Мы включим вам музыку, — «клетчатый» не терял энтузиазма, — просто двигайтесь в такт.

Из портативной колонки зазвучало диско с телефона кого-то из членов комиссии. Макс начал осторожно притопывать ногой.

— Энергичнее, — скомандовал «клетчатый».

Макс задёргал ногой сильнее и сделал несколько движений руками, всё ещё думая о злосчастной футболке.

— Выше руки! Танцуй!

Максим стал махать руками, будто пытался поймать летящие в его сторону цветы или яйца и помидоры! Уже не важно! Он дёргался, как ненормальный, живот обнажался от каждого взмаха. Максу было плевать, хотелось только, чтобы всё это скорее закончилось.

— Танцуй! — прозвучало из комиссии. Все они вскочили со своих мест и пустились в пляс под «Аббу». Макс тряс руками — будто рубил тростник, а ногами топал так мощно, словно давил ядовитых змей, которых становилось всё больше.

— Хотите показать ещё что-нибудь? — спросил «клетчатый» после того, как музыка отзвучала. Остальная троица бросила на него взгляд, каким обычно одаривают отличника, напомнившего учителю про домашнее задание. «Клетчатый» проигнорировал недовольство коллег. — Может, у вас есть какие-то особые навыки?

— Ага, жонглировать могу, — резко ответил Макс, всё ещё тяжело дыша после «тростника» и «змей». Мама говорит, что в стрессовой ситуации все умения проявляются с утроенной силой. Правда, есть одно но: чтобы навык проявился, надо этим навыком действительно обладать, хотя бы в минимальном объёме.

Терять уже нечего. Он в очередной раз облажался. На виду у людей. На глазах у Авроры. Плевать! На всё!

— Жонглировать? Чем же? — уточнил «подросток», явно заинтересованный, и пояснил — В мюзикле запланирована пара трюков…

— Чем угодно!

«Подросток» запустил руку в карман и достал несколько монет.

— Подойдёт? Вот, раз, два, три… Пять. Хватит? Правда, они разные по весу.

— Справлюсь, — Макс обречённо спустился со сцены и принял из рук экзаменатора пять монет — три по рублю и две по пять.

Злясь на себя, на Аврору, на маму, на весь белый свет, он подкинул в воздух сразу все пять монет. Они салютом разлетелись в разные стороны.

— Да не умею я ни черта… Нет у меня никаких навыков… Месяц тренируюсь, и всё без толку, — выкрикнул он, чувствуя, как в глазах закипают злые слёзы. — Извините.

Он метнулся к своему месту в почти-углу, там лежала куртка. Схватил её и выбежал в дверь, не обращая внимания на окрики экзаменаторов:

— Молодой человек, у вас всё хорошо?

— Оставьте свои координаты…

— Или приходите ещё… Не получилось, с кем не бывает…

Краем глаза он успел заметить Аврору — она укоризненно качала головой.

«И с чего только мама взяла, что Аврорка будет меня незаслуженно хвалить. Сейчас она вполне справедливо считает, что моё выступление — кринж».