Час в копилке

Глава 28

23 апреля 2024 года, вторник

Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которых я никогда не вёл

Я даже не ожидал, что после волнений вчерашнего вечера просплю так долго. Плотные шторы едва пропускали свет. Я с трудом видел циферблат висящих рядом с окном часов. Открыл один глаз. Показалось, что сейчас шесть утра. Двумя глазами рассмотрел другое положение стрелок — около восьми.

Решил уточнить время по часам в мобильном телефоне.

Оказалось — уже почти двенадцать.

Ни одного непринятого вызова. Никто не ломится в дверь, хотя я ожидал прихода полиции. Им не составит труда найти меня. Я не скрываюсь, а у них точно есть фото моего настоящего лица.

Многие мои защитные желания утратили силы, но, вероятно, ещё не все.

Заснул я поверх покрывала — в одежде и обуви. Хотя не был пьян. Но, признаюсь, меня изрядно вымотал диалог с Мариной. Он заставил меня напечатать слишком много слов и неожиданно испытать избыточное количество эмоций.

Я встал с кровати. Ломило затылок и шею. Я чувствовал запах собственного пота и не своей крови. С ладоней сыпалась бурая пыль, в линиях судьбы и жизни сохранились признаки чужой смерти. Крови вчера было много, очень много.

Одежда вся в пятнах и потёках. Так я шёл по улице. Так и добрался до дома. Никто меня не остановил и не арестовал. Что ж, значит у меня есть право на ещё одну чашку кофе и душ. На последнее желание, надеюсь, тоже.

Я снял с себя грязную одежду. Потёки крови убитого мной мужчины обнаружились у меня на шее, груди, животе и даже под резинкой трусов — так обильно кровь пропитала рубашку.

Это было мерзко. Пожалуй, это было самое мерзкое, что мне доводилось испытывать и делать за последнее время. А, может, и за всю жизнь.

Я пришёл вчера в бар около восьми. К этому времени я уже знал, что в бар заходила женщина такого-то возраста, с такой-то внешностью. По косноязычному описанию бармена мне всё равно удалось узнать Марину.

Я сел за столик, заказал салат и затеял переписку. Во мне кипела ярость. Неудачи последних дней — эти чёртовы осечки с желаниями заставляли меня нервничать. А тут ещё и Марина прошлась по больной мозоли. Во мне действительно как будто борются два Бориса.

Я встретил нервным смешком эту внезапную полутавтологию — Борисы борются… У меня есть силы для самоиронии, значит, я ещё не окончательно сломлен.

Один Борис хочет спокойствия и тишины, другой привык, чтобы его желания исполнялись по щелчку.

А теперь будто кто-то другой сделал за меня выбор. По щелчку больше не получается. Кто-то сделал меня… Как бы выразиться… Магическим импотентом? Волшебником с дефектной палочкой! Словно был самцом, ненасытным даже в самых запретных желаниях, а теперь стал гусеницей, вяло жующей пресный лист салата.

Да, я стал аскетом и затворником. Да, я сам помышлял о том, что пора остепениться и вести простой и скромный образ жизни. Но это было моим единоличным выбором! А тут словно кто-то подталкивает меня к решению… Такого я не терплю!

Вчера я с отвращением отодвинул от себя тарелку с нисуазом. Никакого салата. Даже куски тунца казались мне недостаточно подходящими для бушующего внутри зверя. Надо бы заказать стейк.

Но я так и сидел, отупело глядя в телефон после переписки с Мариной. Нехотя и скорее из какого-то остывающего неполноценного хулиганства я пожелал Максиму лишиться обретённых навыков. А что? Всё равно ж, скорее всего, не сбудется. А сбудется — так пусть будет Марине радость.

Это ж мысли, которых у меня не было, верно? Мы же с вами так договорились… Так вот, вчера я подумал — впервые за долгие годы всерьёз — а может вернуться? Стать частью семьи, быть примерным отцом и мужем.

Это смешно и нелепо, правда? Ведь она держит в голове образ Бориса почти двадцатилетней давности. Она ищет встреч и раздражается, что я не играю по её правилам. А я не отпускаю, потому что, кроме них с Максом у меня реально никого нет.

И оба мы сочиняем себе друг друга.

Но вот приду я к ней на кухню. Сяду. Ну, выпьем чаю. Даже водки. Скажем друг другу десяток поначалу неловких, а после гневных слов. Потом ещё десяток ласковых — водка сделает своё дело. И, вероятно, переспим. Повинимся, может, за прошлое. Хорошо, ей не в чем, я повинюсь. И что будет? Груз своих переживаний скину ей в душу. А она? Добавит мне своих? И что будет потом? Заснём в одной постели. Проснёмся. Позавтракаем. Она помоет посуду. Я буду крутиться возле, чувствуя себя виноватым. Она будет делано доброй и счастливой — сбылось то, о чём она мечтала столько лет. Но очень скоро нам надоедят эти роли. Мы привыкли жить порознь. Её будут раздражать мои разбросанные вонючие носки и храп. Меня наверняка станет выводить из себя запах её какого-нибудь крема для спины. Да и вообще сам факт, что мы оба постарели, будет невыносим. Периодически будут проскакивать воспоминания о лучших наших моментах, они будут звучать, как завуалированные упрёки. И неизменно годы, проведённые не вместе, будут прокладывать между нами новые пропасти. Марина тоже знает, что я перестану быть для неё интересным, сразу после того, как она добьётся желаемого. Возможно, первое время она кинется кутить, проматывая мои желания, навёрстывая упущенное. Но для меня это уже пройденный путь, мне это скучно. Буду жить рядом с ней, исполнять её прихоти и вязнуть в чувстве вынужденной благодарности — как же, меня, такого грешного, приняли назад. И бесконечно обнаруживать в себе чувство вины. Зачем Марине муж-убийца? Зачем Максиму отец-убийца? Не важно, знает он или не знает. Я-то знаю.

Примерно на этих мыслях вчера я заказал себе пиво. Время текло плавно и размеренно, и всё равно за размышлениями я не заметил, как минула пара часов. Я нырнул глубоко в себя и плавал от мысли к мысли, словно аквалангист, изучающий флору и фауну морского дна.

Я так часто достигал своего дна, что перестал удивляться наличию там довольно уродливых существ и колючих растений…

Хорошо, что на случай малодушия, у меня загадано очень важное желание. Я знаю точно, что не будет ни кухни, ни чая, ни совместной постели. За первой встречей точно не последует вторая. Я подстраховался. Главное, чтобы не вышло осечки…

Время приблизилось к 23 часам. Большие часы над барной стойкой всё время были у меня перед глазами. А ещё можно было ориентироваться по смене программ на экране телевизора. Был включён федеральный канал и в одиннадцать вечера показывали новости.

Я всё-таки заказал себе стейк. И ещё пива.

В бар заходили новые посетители, прежние выходили подышать или расходились по домам. Сегодня народу было не много. Оно и понятно — понедельник. Вечером в пятницу не дай бог упасть ложке или ножу, шутил бармен. По примете — кто-то придёт. А куда нам их сажать?

Вошли двое. Я узнал их. Видел в студии «Путник». Аврору запомнил хорошо. К девушке сына я проявлял более пристальное внимание, чем к остальным актёрам. Вроде они ещё только присматриваются друг к другу, но со стороны понятно, что ещё месяц-другой и отношения перейдут в новую фазу. Многое решит лето: разлука либо сблизит их, либо разведёт навсегда. А если не будет разлуки на три месяца, то исход тот же — им либо понравится проводить вместе больше времени, либо не понравится.

С ней был рыжий парень. Артём или Тимур… В «Путнике» есть парни с обоими именами, и я почему-то их путаю, хотя у рыжего весьма выразительная внешность. Вот не было бы в каком-нибудь из двух имён буквы «р», и я бы придумал себе мнемоническое правило: эр — рыжий, значит, Артём. А так эр может значить и «Артём», и «Тимур».

Они сели за столик. Парень заказал себе пиво, Авроре — пина-коладу. Бармен принесёт. Не спросит паспорт, и даже не снизит норму рома. Вернее, он всем, конечно, не доливает прописанную в барной карте норму, но несовершеннолетней мог бы и ещё пару капель убавить.

Я резал стейк. Прожарка медиум вел. Но внутренний зверь требовал крови. Ха, ещё несколько минут и здесь будет столько крови, словно все посетители разом заказали тар-тар и коктейль «Кровавая Мэри». И — ну, вы меня понимаете — никакого томатного сока!

К стойке подошёл подвыпивший невысокий мужчина в сером клетчатом костюме. Несколько пуговиц на тёмно-серой рубашке было расстёгнуто.

— Послушайте, сколько можно ждать заказ? — Мужчина хотел сесть на барный стул, но как-то неловко наступил на металлическую подножку. Стул покачнулся. Со второй попытки он всё-таки уселся.

— Что вы заказали? Я уточню на кухне степень готовности…

— Я понимаю, — продолжил мужчина чуть заплетающимся языком, — этот ваш Монетка — парень с придурью…

Я обратился в слух. Только что отрезанный кусок стейка застыл на моей вилке.

— Глянь-ка вот сюда! — Мужчина пухлым пальцем ткнул в прикреплённый к стойке календарь. Казалось, в мечтах он тыкает бармена в календарь носом. — Какое сегодня число?

— Двадцать второе апреля, — пожал плечами бармен, озвучивая очевидное: в начале рабочего дня он всегда передвигал красное окошечко на положенное место.

— Вот именно! А я сделал заказ ещё двадцатого февраля! Открой-ка свою тетрадку, да полюбуйся, недоумок! Когда я вписывал имя в киллерскую тетрадь, я понимал, что могу расстаться с жизнью, но совершенно не ожидал, что потрачу деньги попусту!

Мужчина распалялся и говорил всё громче. Он привскакивал с барного стула, отчего тот покачивался, того и гляди — завалится набок и утащит седока за собой.

Значит, это ещё один недовольный. Кто-то, с кем у меня вышла осечка.

— Два месяца! — орал мужчина. — Два месяца прошло, а жертва жива! Пора что-то делать! Пора как-то определиться уже, господин Монетка! А то я решу, что меня кинули! Ну-ка, ну-ка, проверь-ка, записано ли у тебя? Или ты, придурок, и писать-то не умеешь?

Бармен катнул желваки, но молча достал и перелистал киллерскую тетрадь. Развернул её на нужной записи и положил перед посетителем.

— Вот видишь! Два месяца прошло!

— Бармен, — крикнул я со своего места и, дождавшись, пока он повернётся ко мне, попросил нож поострее.

Бармен кивнул, взял нож, обернул его в салфетку и выложил на барную стойку, жестом предложив мне подойти и взять.

Я встал. Не спеша дошёл до стойки, постоял рядом с возмущённым заказчиком, несколько поутихшим на время нашего общения с барменом. Взял нож, медленно развернул салфетку. А вот дальше тянуть не стал.

Схватил мужчину в костюме за волосы, резко запрокинул голову.

— Выбор сделан, — прорычал я ему в ухо и с этими словами что есть силы резанул по шее.

Ножом я задел артерию. Или вену? Или что там на шее, когда хлещет?

А хлестало во все стороны. Вверх. А потом рикошетом от потолка — в телевизор. В гостей. Кровь лилась на голову бармена, окрасив алым его седую шевелюру, брови и бороду. Кровь капала с его ресниц. Кровь залила стойку и покрыла ту самую запись от 20 февраля. Словно росчерк об исполнении. Кровь текла по моим рукам, стекала по предплечьям. Затекала в рукава. Бордовыми сосками набухла ткань моей рубашки на локтях, сквозь неё сочились густые капли.

Труп свалился со стула.

Я стоял в луже крови. Мне казалось, что его кровь везде. На моей одежде. Под рубашкой и брюками. В моих собственных сосудах.

Мерзость…

Бармен застыл и не отрываясь смотрел на меня. Я готов был поклясться, что сейчас он видел моё настоящее лицо. Все посетители видели моё настоящее лицо. С ужасом таращились на меня Аврора и Артём. Именно сейчас память дала мне вспомнить его имя без сомнений. Эдакий обмен: он увидел моё лицо, я вспомнил его имя.

Знают они — знает и Макс.

В глазах бармена я читал осознание. Возможно впервые, он почувствовал себя соучастником. А я впервые почувствовал себя убийцей. Прежде я делал всё ленивым щелчком пальцев и никогда — осознанным движением руки. Это был ничего не стоивший мне жест. Я не знал своих жертв, не особо задумывался, прогоняя их через свою короткую анкету, кто они, сколько весят, чем пахнут, как живут и почему больше не должны жить. Щелчок. Просто потому, что мне так захотелось. Потому что мне достался такой дар. Потому что невозможно тянуть всю жизнь записки только из белой шкатулки. Потому что кто-то должен исполнять чьи-то заветные чёрные желания…

И вот оно — моё первое обычное убийство. Ставшее для меня самым необычным.

Мерзость…

Меня мутило.

— Прибери здесь всё, — приказал я бармену и вышел из «Трёх тетрадей». Меня стошнило прямо на пороге. Я вытер губы, размазав по лицу кровь. От ощущения липкости на лице меня снова вывернуло.

Я шёл по улице, останавливаясь едва ли не у каждого столба. Запах крови казался таким густым, что я задыхался, будто запах и впрямь запечатал мне ноздри. В желудке давно не осталось ни пива, ни стейка, ни хотя бы ложки желчи… В носу — приторный запах крови, во рту — кислый вкус рвоты… Мне казалось, что там я и сдохну — под кустом от очередного пустого рвотного позыва.

Но нет, я добрался домой. Обессиленный рухнул в постель и даже проснулся на следующий день.

Выйдя из душа, я поискал информацию в интернете. Бармен задержан и даёт показания об истинной деятельности бара… Полиция разыскивает убийцу. Фото: территория «Трёх тетрадей» обнесена красно-белой лентой… Ещё одно фото: сделанный Максом магический портрет. Вероятно, из Аврориного телефона. И, конечно, вся сцена убийства выложена здесь же. Снаф-муви, каких теперь в интернете миллион.

Почему за мной до сих пор не пришли? Остаточная магия… Других объяснений у меня нет.

После кофе меня снова стошнило. Рвало меня, когда я закидывал грязные вещи в стиральную машину… Когда в сливное отверстие ванной утекала кровавая пена…

Я чувствовал себя обессиленным и снова лёг.

— Надо встать, — сказал я себе, — найти Марину… Другого шанса может не быть…

Но сил не было. Уже перед самым погружением в сон меня снова стошнило, и я едва не задохнулся от хлынувшей в горло кислятины. Под щекой разлилась лужа слизи, щиплющая и разъедающая кожу…

Я нашёл в себе силы, чтобы продышаться, вытереть лицо наволочкой и переползти на чистую половину постели. Силы кончились, но я был жив.