Час в копилке

Глава 10

Суббота, 9 декабря 2023 года

Макс вернулся домой после прослушивания расстроенный.

Размякший от плюсовой температуры декабрьский снег превратился в холодную жижу, через треснувшие подошвы влага просочилась в ботинки. Макс в коридоре скинул обувь, стянул мокрые носки, бросил их в бачок для грязного белья. Мама сто раз просила так не делать — завоняются, но Максу сейчас было плевать, как надлежало поступать правильно.

Дверь в мамину комнату была приоткрыта. Слышались голоса. Мамин и ещё один — мужской. Искажённый динамиком ноутбука. Значит, мама работает, но скоро закончит. Обычно она завершает все онлайн-встречи не позже 22 часов. Сейчас уже 22:15, наверное, у кого-то случилось что-то экстренное.

Макс прошёл на кухню. Аппетита не было. Хотелось пить. Он плеснул себе воды из графина, сделал несколько глотков и всё-таки заглянул в холодильник. На пол тут же прыгнула пустая упаковка майонеза, она уже давно перевешивалась через край кармашка на дверце и несколько дней подряд выпадала, стоило открыть холодильник. Почему-то ни Макс, ни мама так и не выбросили её в помойку.

Макс поднял пакет и пристроил его снова в кармашек на дверце.

Потянув на себя кастрюлю с супом, он задел упаковки с колбасной и сырной нарезкой. Блестящие подложки тоже устремились на пол, словно позавидовав недавнему прыжку майонеза. Макс хотел успеть что-нибудь поймать на лету и чуть не опрокинул кастрюлю.

«Жонглирование — не мой конёк. Я неудачник, — привычно подумал он и неожиданно для себя добавил, — а ещё лентяй… Что мне стоило отодвинуть эти упаковки?»

Он даже посмотрел на майонез, готовящийся совершить очередной кульбит. Поразмышлял, не выбросить ли? Но не стал.

Он налил себе супа, поставил тарелку в микроволновку, нажал кнопку электрического чайника. В шкафчике, где хранился хлеб, обнаружилась початая бутылка красного вина.

«Мама не одобрит, — попытался остановить себя Макс, но и эту мысль тоже развил, — зато Холден Колфилд составил бы мне компанию!»

Макс взял стакан, который пару минут назад использовал под воду, и плеснул себе вина. Довольно щедро, едва ли не доверху.

Из-за шума закипающего чайника он не заметил, что голоса за дверью материнской комнаты стихли. Марина почти бесшумно появилась на кухне в наряде от модельера по имени «дистанционка»: стильный пиджак поверх белой блузы с жабо, а на ногах — клетчатые пижамные штаны и мягкие тапочки в виде коров.

— Не поняла, — она изумлённо вздёрнула брови, — мне кажется, в нашем доме пятнадцатилетним юношам не подают к ужину красного вина.

— Насрать, — буркнул Макс и демонстративно хлебнул из стакана, — я сам себе подал.

Вкус ему не понравился. Марина отобрала у Макса стакан, достала ещё один, налила в него чуть меньше трети и протянула сыну. А первый взяла себе.

— Так хотя бы есть надежда, что меня не лишат родительских прав.

Бутылку она попыталась заткнуть пробкой и, не справившись, попросила:

— Попробуй ты.

Макс тоже не без труда закупорил стеклянное горлышко.

— Убери-ка бутылку на место. И поделись: что отмечаем?

— День погружения в полное дерьмо, — он снова хлебнул вина и сморщился. Вливать в себя это пойло не хотелось. Если бы мама устроила скандал, то в знак протеста, он непременно выхлебал бы вино у неё на глазах, а она разрешила — никакого повода для бунта.

Марина поставила на огонь сковороду, размышляя, что пожарить — котлеты или рыбные биточки. И то, и другое в морозилке было. Ларёк с полуфабрикатами на углу дома — это истинное спасение.

— Котлеты или биточки? — уточнила она у сына.

— Насрать, — снова откликнулся Макс, вяло ковыряя ложкой в супе: даже фирменная мамина солянка не поднимала настроения.

— Может, всё-таки расскажешь? — Марина мягко улыбнулась сыну.

Сегодняшнее мамино настроение Макс описал бы словами «ни туда, ни сюда». Она вроде мила и беззаботна, даже улыбается и шутит, вина вон разрешила выпить, но при этом нервничает и в любой момент готова превратиться в неприступную крепость. Макс полагал, что мама такая — «ни туда, ни сюда» — бывает в те дни, когда Урод в телефоне вроде бы и появляется, но говорит что-то спорное. Может, признается в любви, но не теми словами, как маме хотелось, то ли зовёт к себе, а она не соглашается: работа, ребёнок этот чёртов… И всё же рада: Урод сказал, что любит. Или какую там чушь пишут женщинам взрослые Уроды?

Марина несколько минут назад решила, что перед сном непременно напишет Борису. Просто так, без повода, без вопросов, претензий и упрёков. Напишет, что любит, что по-прежнему готова его поддерживать, что ждёт встречи. Что всегда готова разбираться в его сложных душевных переживаниях. Сегодня ей казалось, что он ждёт письма. Что ему хочется ласки и ободряющих слов.

«Не выдумывай. Тебе так кажется всякий раз, когда приспичивает написать Борису».

Но Марина отогнала эту мысль. Равно как и воспоминания о жгучем стыде и ненависти к себе, которые возникают, стоит появиться отметкам о доставке сообщения. И становятся ещё ощутимее после прочтения письма адресатом.

А дальше — томительное ожидание: ответит или нет? И снова ненависть к себе. И стыд. И обещания больше никогда не отсылать этому ублюдку и эгоисту ни единого слова. Даже если он будет умолять. Но ведь он не будет, а Марине так бы этого хотелось.

Сейчас она пила вино, а в голове плыли строки, которые она обязательно напишет чуть позже. И они непременно растрогают Борю.

Стрельнувшее на сковороде масло вернуло её к действительности.

— Меня не приняли в студию «Путник». — Макс произнёс это с безразличием. Он и сам не знал, чего ему сейчас хочется? Сочувствия? Поддержки? Подробных расспросов? Можно было бы рассказать, какие они все противные, эти члены комиссии, толстые, невежливые — разве можно спать во время выступления? А «подросток» и вовсе похож на педика!

— Знаешь, Масик, я никогда не замечала в тебе актёрских талантов, — сказала Марина, переворачивая биточки.

Реакция матери стала неожиданностью.

«Только мама всегда скажет правду», — пронеслось у него в голове.

— Но мы обязательно поищем, в чём ты можешь оказаться силён.

Макс рывком забросил в себя остатки вина из стакана.

— Мы уже достаточно поискали! — процедил он.

— Что, прости? — Марина увернулась от очередного обстрела маслом.

— Мы уже несколько лет только и делаем, что ищем. После олимпиады по биологии, математике, русскому, физике, на которых я не показал хороших результатов… После спортивных соревнований, где я всегда был первым с конца… После всяких кружков и секций, где у меня ничего не получалось… Ты всегда говоришь одно и то же: Масик, твой талант в чём-то другом! Так есть ли он у меня хоть в чём-то?

— Мы просто его ещё не открыли. Надо понять, что тебя интересует.

— Цирк, мама. Меня интересует цирк! И ты это знаешь, но упорно с детства отводишь меня куда угодно, только не туда. Там опасно, страшно, там покалечат, поранят, покусают…

— Но это действительно так, Масик, — Марина старалась говорить потише, чтобы и сын поубавил децибел, — а ты довольно неуклюжий мальчик. Травм тебе точно не избежать.

«Максу нужен отец», — пронеслась в её голове мысль — спасительная и нужная именно сейчас, когда она снова твёрдо решила написать Борису. Вот и объяснение — она делает это не для себя, а для Макса. Исключительно ради ребёнка она терпит пытку молчанием. Только ради счастья своего сына, да! Мальчику нужна поддержка. Нужен отец, который станет и лучшим другом. Расскажет о взрослении, приучит к мужскому хобби, сводит на охоту или рыбалку. Подарит хоть немного веры в себя — с применением волшебства или без — это совершенно не важно. Главное, что она пишет Борису ради Макса. Это оправдывает. Это позволяет заглушить чувство стыда и ненависти к себе.

— Материал был — говно, — продолжал Макс.

— Материал? — Марина вернулась из размышлений, поддела деревянной лопаткой край биточка: ещё бы чуть-чуть и сгорел. Она погасила огонь под сковородой.

— Отрывки для поступления. Говно!

Марина с прищуром посмотрела на сына. Тот доел суп. Биточков уже не хотелось.

— Ты. Считаешь. Что. Это. Я. виновата? Из-за. Меня. Ты. Провалил. Прослушивание?

— Ты ни при чём. Я читал не то, что мы репетировали.

— Что же, позволь спросить?

— Достоевского и Шекспира.

— Кто тебя надоумил? Твоя эта Авария?

Макс не ответил.

— Она, кто же ещё! — воскликнула Марина и со злостью кинула в сковороду лопатку. — Вот и оправдалось. Связался с Аварией — всё и закончилось катастрофой! Я же с тобой всё разобрала и проговорила! Каждую строку! Каждое слово! Каждый нюанс текста!

Макс молчал. Мама была права. Но ему не хотелось правоты и нравоучений. Хотелось теплоты, а не этой колючей констатации фактов. От вина развезло. Казалось бы — вина-то! Один глоток из маминого стакана и несколько из своего. И это — под жирную солянку! А всё равно в голове зашумело, в животе разлилось непонятное чувство: то ли тепла, то ли зарождающейся тошноты.

До этого Макс пару раз пробовал с пацанами пиво. Школьные обеды теперь продавались по специальным картам, но Марина выдавала сыну деньги на карманные расходы. Эти-то средства Макс и потратил на пиво и чипсы, было дело. После целой банки пива его рвало. Вкус горьковатого напитка, смешанный с приторным ароматизатором «краб» — или что там пихают в чипсы? — то ещё удовольствие. Макс прополоскал рот, почистил зубы, но всё равно эта мерзкая смесь вкусов долго оставалась на языке. Мама тогда распознала сразу: сынок нетрезв. По запаху и поведению. Да он и не таился.

— Давай договоримся, Масик, — сказала мама, когда Макс стал способен к продуктивному диалогу, — если ты захочешь покурить или попробовать алкоголь, просто приди домой, скажи мне, и я куплю тебе хороших сигарет и вина. Ты так или иначе это попробуешь, так уж лучше под моим контролем.

— А если мне захочется наркотиков? — спросил тогда Макс.

— Я сдам тебя в клинику, — серьёзно ответила Марина. Она подобных шуток не одобряла.

Вероятно, сегодня треть стакана вина была разрешена в память о том разговоре. Прежде Макс вина дома не пил и не просил. Как и сигарет.

— Если бы твой Урод написал тебе сегодня о любви, как положено, ты бы нашла у меня задатки актёра? — вдруг зло спросил Макс.

— Мой — кто?

— Тот, от кого зависит твоё настроение. Любовник. Или как его назвать? — Макс почувствовал, что щёки его запылали. Раньше он не позволял себе задавать матери такие вопросы.

— Масик…

— Что? Я уже не маленький! Не надо меня беречь! Если мешаю, так и скажи: свали, погуляй, ко мне придут. Пошляюсь по городу, мне не трудно.

— У меня нет никакого любовника в телефоне, — Марина старалась говорить спокойно. Она села напротив Максима и положила свою ладонь на его сомкнутые в замок руки, — похоже, я погорячилась, разрешив тебе вино… Я переписываюсь с твоим отцом. Он бросил меня, когда ты ещё не родился, но я до сих пор его не забыла.

— Да ладно заливать-то! — вдруг хохотнул Макс и тряхнул головой: вино однозначно вытворяло с его мыслями и языком странные вещи.

Марина застыла, словно ей дали пощёчину.

— Ты. Выведал. Мою. Тайну. Чтобы. Оттолкнуть. Меня? — Этот ледяной тон Максим знал. После него наступает долгая игра в молчанку. Два или даже три вечера мама не будет с ним разговаривать. Накормит, чаю нальёт, выглаженное бельё принесёт в комнату, но всё молча. Не ответит ни на один вопрос Макса, и сама ни одного не задаст.

— Про отца правда, что ли? — Макс попытался спасти положение, но было поздно. Марина убрала в раковину тарелку из-под супа, которая так и стояла перед Максимом, и ушла в комнату. Макс услышал, как она включила телевизор.

Максу никогда не было интересно, какой он — его отец. И почему он ушёл — тоже. Но сейчас стало любопытно: зачем мама его прячет, если они всё равно переписываются? Наверное, он большой учёный. Рассеянный, неуклюжий и совершенно беспомощный в быту. Такой же неудачник, как Макс. А двух неудачников мама в доме стерпеть не сможет! Но Макс пока просто неудачник, а отец — неудачник, добившийся успеха в науке! Такой вот неудачник с островком личных достижений.

Наверное, потому у них переписка не клеится. Напишет ему мама: хочу розочки и котёночка, а он ей невпопад про какую-нибудь теорему Пифагора загибает. Хорошо, если извинится: не тебе писал. А то и вовсе решит, что ответил, и забудет о переписке! А мама ждёт, сердится. Ей котёночка надо, а не эм-цэ квадраты непонятные.

А иногда, может, он роняет телефон прямо в ванну, полную серной кислоты, во время опытов! И потом вообще три дня ответить не может, пока все данные записной книжки не восстановит! А мама бесится…

Или он что же — неуклюжий и неудачник, но на какую-нибудь длинноногую секретаршу запал?

Может, перестать называть его Уродом? Отец всё-таки…

Макс открыл шкафчик, плеснул себе ещё полстакана вина, залпом выпил.

То, что недавно было густой, ароматной солянкой, вырвалось наружу неаппетитной массой. Подкрашенные вином лимонные дольки, кружочки оливок, непереваренные кусочки мяса и сосисок раскидало по жестяным стенкам кухонной раковины.

Макс знал, что мама слышит булькающие звуки, понимает, что с ним происходит, но никак не отреагирует, даже если он захлебнётся в рвоте.