Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 48

Утром он не узнавал своей жены. Ещё до рассвета она встала, отругала с утра сыновей, так как те валялись в кровати и не желали из неё вылезать, после стала поднимать мужа, будучи при том необыкновенно ласковой. Но ласковой Элеонора Августа была лишь с супругом, госпожа Эшбахта явно торопилась и всех иных подгоняла: и Гюнтера с одеждой и утренней водой для господина, и Марию с завтраком. А едва рассвело, так она уже вела своего мужа к карете — ехать за платьями.

И он отвёз её к одному хорошему портному. Богатая лавка того была среди иных богатых лавок на улице Наперстков, но про того портного он краем уха слыхал от Брунхильды, и так как ему нравился стиль графини, он и поехал туда. А там услужливо кланяющемуся мастеру и сказал, усевшись у удобного кресла:

— Нам надобно платье к ужину.

— К ужину? — удивился мастер, держа книгу с эскизами платьев в руках. И потом уточнил: — К ужину, что будет сегодня… сегодня вечером?

— Нет, к ужину, что будет завтра, завтра утром, — съязвил барон. — Нам срочно нужно платье… Мне вас порекомендовала сестра, мне нравились её платья, она говорила, что вы весьма расторопны и искусны; если вы возьметесь, я готов вам хорошо заплатить.

— Я попытаюсь удовлетворить ваш взыскательный вкус… — кланялся портной и тут же интересовался; — А господин барон не подскажет, кто из моих покупателей его сестра?

— Это графиня фон Мален, — сообщила ему, опережая Волкова, баронесса. Кажется, она ждала от мастера реакции на это имя, и тот, естественно, отреагировал:

— О, графиня… Да-да, конечно, я сделаю всё что могу. Но у меня, к сожалению, нет готовых платьев, я их не держу, и придётся нанимать швей для такой быстрой работы; правда, у меня есть хорошие раскройки… Я покажу вам, что мы сможем сделать быстро…

И он стал показывать рисунки с платьями, сделанные, надо заметить, неплохим художником.

— Вот, вот это хочу, — недолго выбирала Элеонора Августа. — Да, такое.

— Розовый атлас в белых кружевах, этот крой очень востребован сейчас, — кивал ей портной, — многие дамы выбирают подобное. Прекрасный выбор госпожа.

Жена сияла, но едва она взглянула на мужа, её сияние померкло. Супруг выбор Элеоноры Августы не одобрил, и остановила его вовсе не дороговизна платья.

— Подобное платье хорошо для купеческого бала, для купеческой дочери, что выходит в свет. А доброй матери почтенного семейства подобает носить это, — он поискал среди эскизов, нашёл то, что ему было нужно, и указал пальцем. — Вот.

— Вот это простое? — изумилась супруга. В её голосе послышались и тоска, и разочарование; ещё немного — и у неё мог начаться приступ раздражения, который, как обычно, вылился бы в упрёки и жалобы на судьбу, и чтобы пресечь это, Волков поспешил напомнить ей:

— Вы идёте не на пьяный бал, а к первой даме земли Ребенрее на званый ужин. Будьте добры соответствовать… — чтобы успокоить супругу, он добавляет: — Второе платье выберете себе сами.

А его ещё поддержал и портной:

— Добрая госпожа, это тончайшее сукно, вовсе не дешёвое, привезено из южных земель, и у него насыщенный, очень богатый синий цвет, а по манжетам и вороту положим лучшие, что есть в этом свете, самые белые кружева… Ну а строгость кроя подчеркнёт вашу талию, вы будете в моём платье величественны и утончённы.

— Да? — супруга, кажется, соглашалась. — Ну хорошо, давайте это платье. Пока.

«Хорошо, что я поехал с нею».

— Также подберите ей всё, что надобно даме: чулки, чепец, что там ещё ей будет угодно… Да, туфли ещё хорошие…

— Непременно, тут у нас на улице есть отменные туфельники… Ещё неплохо бы было госпоже посетить парикмахера, — добавляет портной.

— Да, — соглашается с ним барон. И баронесса вовсе не спорит с ними. И к туфельнику ей нужно, и волосы уложить по столичной моде непременно надо.

В общем, день у него выдался утомительным, а обед скорым.

Впрочем, он и себе кое-что прикупил… Хорошие туфли, хорошие рубахи из тончайшего батиста, ещё что-то… Как раз к вечерней службе зазвонили колокола, когда супруга его была готова. И платье на ней было как раз то, что ему нравилось. Благородная сдержанность.

А синий насыщенный цвет стройнил супругу, белоснежные кружева под подбородком ещё и добавляли величия. И как ни дулась она поначалу на него за плохой выбор, теперь Элеонора Августа смотрела на себя в большое зеркало и была… конечно, она была удовлетворена тем, что видела. Да, платье ей несомненно нравилось. Тем не менее, она всё равно капризничала:

— Ну, это, конечно, не то, на что я рассчитывала… Ну ладно… А утянули-то как… Дышать невозможно, — говорила она, разглаживая платье по бокам.

— Зато в нём у вас стан, как у юной девы, — отчасти врал генерал.

— Несомненно, несомненно, — поддакивал ему портной.

— Да? — всё ещё не верила баронесса. Вернее, она хотела, чтобы её в этом убедили окончательно.

— Конечно… — заверял её муж. — Оно вас омолодило.

— Верно, — поддакивал мастер. — Просто дева семнадцати лет.

На семнадцать лет баронесса, кажется, была согласна.

— Ох, — горестно вздыхала она, — раз ничего другого муж мой купить мне не может… — и тут же она поглядела на супруга, вспомнив его обещание. — А второе платье?

— Ну не сейчас же, душа моя, — отвечает муж, вспоминая, что он уже потратил за сегодняшний день больше ста пятидесяти монет. — Нам уже пора. Нас ждут.

Всё-таки Элеонора Августа обожала дворец курфюрста, она просто светилась, когда шла по лестницам, чуть приподнимая юбки. И то ли платье делало её привлекательной, то ли блестевшие от волнения глаза, в общем, она даже похорошела. И генерал поэтому несколько переживал:

«Волнуется… Лишь бы дурить не начала, стаканы от неловкости и переизбытка чувств на скатерть переворачивать или ещё что».

Супруга же его, без подсказок лакея, что провожал их, шла на третий этаж и на женскую половину дворца, как будто много раз бывала там. Да, она бывала с ним во дворце несколько раз, но он и предположить не мог, что она так хорошо тут ориентируется.

Наконец перед большими дверями, за которыми чуть слышны звуки музыки, лакей просит их остановиться, а другой лакей, что был при дверях, скрывается в покоях, но всего на несколько мгновений; тут же он появляется обратно и сообщает чете Рабенбургов:

— Её Высочество герцогиня и Его Высочество принц ждут вас, господа.

— Принц? — удивляется Элеонора Августа, замерев на секунду перед дверью и оправляя и без того безукоризненно сидящее на ней платье. Она явно волнуется. — Вы же говорили, что принц на охоте.

— Это молодой принц, — спокойно отвечает ей Волков и, чтобы как-то успокоить супругу, он незаметно хлопает её чуть ниже спины и пропускает вперёд: давайте, не бойтесь.

А в зале жара… Десятки свечей горят, хотя солнце ещё не село, сверкает серебро на покрытом белой скатертью столе, пять музыкантов в углу играют весёлую мелодию, а во всей зале… признаться, Волков того не ожидал… собралось два десятка людей, или даже и больше. Фрейлины Её Высочества — и среди них те две дамы, что приглашали его вчера, — и прочие женщины из окружения герцогини…

«Много же рук придётся мне целовать».

А ещё и мужи. Кто-то из двора Её Высочества, но были и несколько молодых людей. Конечно же, тут был сам Георг Альберт фон Мален, Пятый герцог Ребенрее, — высокий, в отца, но чуть более приятный — и, видимо, парочка его товарищей. А герцогиня пошла к приглашёнными гостям, протянув руки, и первым делом она говорит Элеоноре Августе:

— Дорогая моя, как хорошо у вас платье, как синий сочетается с белыми кружевами. Нас, кажется, представляли как-то, я помню, баронесса, что зовут вас Элеонора Августа.

— Именно так, Ваше Высочество, — отвечает жена генерала, склоняясь в низком книксене перед герцогиней.

И тут же герцогиня берёт её за руку и оглядывает с ног до головы, как бы изучая, а потом, не выпуская руки Элеоноры Августы, и говорит, уже обращаясь ко всем остальным дамам:

— А вот так, любезные госпожи мои, должна выглядеть добродетельная жена и мать почтенного семейства: изящно, изыскано, но с тем же и строго. Почитайте сей наряд за образец, — и, уже обращаясь к супруге Волкова, добавляет: — Вы прекрасно выглядите, дорогая моя. У вас хороший вкус.

— Спасибо, Ваше Высочество, — баронесса снова приседает в книксене, при том изрядно краснея от похвал.

— Ну а вы, барон, как всегда, — теперь герцогиня обратила внимания и на него, обвела взглядом с головы до ног и протянула ему руку. — Неброско, но элегантно, как и должно человеку военному, — и тут она, кажется первый раз, пристально взглянула на него и разглядела на нём золотую цепь, что подарил ему в награду канцлер в замке Швацца.

Волкову нужно как следует наклониться, чтобы поцеловать ей руку, герцогиня невелика ростом. Но когда он распрямился…

— Это что у вас за герб? — герцогиня стала рассматривать цепь со всем возможным вниманием. — Это герб Винцлау, кажется.

— Да, Ваше Высочество. Эту цепью меня наградили, — он не стал говорить, что цепью его хотела наградить маркграфиня, — нобили маркграфства. За вызволение принцессы из лап колдунов.

— Ещё одно подтверждение вашей удивительной доблести, барон, — произнесла герцогиня тоном каким-то странным.

Потом следует долгое представление всех собравшихся господ господам прибывшим, причём и дамы, и господа с интересом рассматривали наградную цепь Винцлау. А уже после господа стали рассаживаться за стол. А герцогиня и говорит супругам:

— Я велела посадить вас за стол как раз посередине… Барон, все собрались послушать ваш рассказ, и я хочу, чтобы всем собравшимся было хорошо вас слышно. Говорят, вы хороший рассказчик. А сама я сяду не во главе стола, а как раз напротив вас.

— Это очень мудро, — согласился Волков.

— Для нас большая честь сидеть напротив вас, Ваше Высочество, — заявила баронесса.

Все расселись, и Волков по просьбе герцогини начал свой рассказ, и начал его с самого начала:

— Его высочество звал меня как-то к себе… А барон Виттернауф уже говорил мне до того, что есть у принца какое-то важное дело…

И в зале вдруг настала такая тишина, что всякому, даже в конце стола, было слышно каждое его слово. Ни звона посуды, ни разговоров каких-то других — ничего. Даже лакеи, разносившие блюда и разливавшие вино, делали это бесшумно, как будто сами прислушивались к его рассказу. И генерала никто добрую половину ужина не перебивал. Лишь иногда молодые господа, пришедшие с принцем, или он сам выкрикивали что-то подобное:

«Какая же то подлость!» — «Да как же сие может советовать графскому достоинству?» — «А эти Тельвисы и вправду графы? Стара ли их фамилия?».

Генерал на эти вопросы по возможности отвечал. В общем, говорил он один, а все иные ели и пили почти молча. А ещё казалось ему, что супруга, слушая его рассказ уже не первый раз, всё равно слушает с интересом, к тому же поглядывает на мужа, а потом и на иных дам, собравшиеся за столом. И казалось ему, когда он глядел на жену, что при всей её строгости, к которой сподвигало её платье, она ещё и немного поджимала губы в попытке скрыть улыбку удовольствия. Да, она была горда тем, как слушают её мужа. В этом не было сомнения: да, вот он каков, и это мой супруг, Богом наречённый. И если бы не эта малозаметная мелочь, во всё остальном Элеонора Августа в своём строгом платье и белоснежном чепце замужней женщины была просто идеальна в этот вечер. Она гордилась мужем, а муж был доволен своею женой.

Обед у него сегодня был нехорош, а поужинать он и не смог толком, три перемены блюд прошли перед ним, а он и не распробовал ничего, только вино пил. А иначе как? Не говорить же ему с набитым ртом. Тут уже и сыры со сладостями понесли.

«Вот и поужинал».

И герцогиня и говорит ему:

— Мы знаем, барон, что вы пристрастились к питию кофе. Я велела к ужину его варить.

— А где же вы пристрастились к тому? — на правах знакомой интересуется у него Генриетта Розен фон Голдеринг.

— В южных землях, добрая госпожа; по молодости воевал там много и в портах видал магометан и сарацинов, что его варили. Они угощали всех, кто хотел пробовать.

— Вы в южных войнах участие принимали? — вдруг спрашивает у Волкова принц.

— Пришлось, — отвечает генерал.

— Наверно, было весело? — догадывается один из друзей молодого герцога.

— И весело, и трудно, — отвечает генерал. — Но я тогда был в ваших летах, посему трудности переносил легко. Может, от того у меня про те времена больше воспоминаний добрых, чем худых.

Казалось бы, перекинулись парой фраз, и всё. Дамы и господа стали выходить из-за стола, чтобы освежиться и сделать променад перед кофе со сливками. И генерал прошёл до уборной, но… на выходе его ожидал Георг Альберт фон Мален, принц Ребенрее.

И он сразу заговорил с Волковым без обиняков:

— Барон, в людях, подобных вам, я вижу настоящее неустрашимое рыцарство. Молодёжь, мои сверстники, кичатся победами на турнирах, бахвалятся при дамах, кто кого с коня спихнул, а уж ежели кто из них бывал на дуэли, так тот вообще полагается неслыханным героем. Но истинные герои — это люди, такие как вы. Ах, как жаль, что их немного при дворе.

Волков и не нашёлся, что сказать ему. Он немного растерялся и, лишь поклонившись принцу, ответил:

— Признание молодёжи — наиценнейшая похвала из всех. Старикам так тяжко сыскать уважение у молодых.

— Это не похвала, барон, — твёрдо заметил молодой человек. — Кто я такой, чтобы хвалить рыцаря, подобного вам? Я просто выразил своё восхищение. А ещё… — тут он глубоко вздохнул, словно готовился сказать что-то трудное. — Я возмущён тем отвратительным… той мерзостью, что произошла в Малене, — он пристально смотрит на Волкова и продолжает: — То нападение на графа и графиню Маленов вызывает только злость, злость и презрение к осмелившимся так поступить. Все, уверяю вас, все благородные люди земли на стороне юного графа, на вашей стороне, барон.

Принц говорил это с той горячностью, что присуща только молодым людям, с той пылкостью, которая идёт рука об руку с неподдельной юношеской искренностью.

— Благодарю вас за эти слова поддержки, принц, — Волков опять ему поклонился. — Надеюсь, так думаете не только вы, но и мой сеньор.

— Я уже доносил до батюшки мысли свои и всех молодых рыцарей земли Ребенрее на сей счёт. И опять скажу ему о том, как только он вернётся.

— Я буду вам благодарен, — произнёс генерал, думая, что на этом разговор и закончится. Но он ошибся, так как Георг Альберт продолжил:

— Я бы хотел написать графине. Но, кажется, она покинула Ребенрее.

«Ах ты хитрый сопляк! Вот, оказывается, из-за чего ты начал весь этот разговор про доблесть и рыцарство!».

— Да, после случившегося, пока я был по просьбе герцога в Винцлау, графиня с графом, не имея здесь иного защитника, были вынуждены бежать в Ланн.

— Да-да, я слышал о том, — говорит принц. — И я бы хотел ей написать. Но, кажется, она не оповестила никого о месте проживания. Может, ей просто написать на почту в Ланн?

Вот чего бы барону точно не хотелось, так чтобы его распутная «сестрица» продолжала кружить голову этому мальчишке.

— Она женщина и разумно предполагает, что убийцы могут пойти по её следу, — Волков развёл руками. И продолжил врать: — Посему и никому не сообщает о своём жилище.

— Но я же не враг… — начал принц говорить с прежней страстью. — Я самый преданный из её друзей. Если будет надобно, я готов с оружием встать на её защиту.

«О, с оружием… Ишь как тебя распирает. Видно, эта курица приманила сопляка отваром Агнес. И дала ему. Вот дрянь… Всё это она сделала в отместку герцогу за отставку! И вот что теперь получается. Нет, нельзя этому дуралею давать её адрес. Он ещё в Ланн кинется её охранять. И будет её охранять, от удали молодецкой, с утра до вечера… В её постели. А от этого герцогиня совсем взбесится, и обер-прокурору и подлецу епископу Вильбурга будет при дворе полное раздолье. Нет, так и феод потерять недолго. Нет, никаких сношений меж юным принцем и распутницей графиней быть не должно. Даже письменных. Господи, ещё одна головная боль, будто других мне было мало».

И он говорит принцу:

— Что ж, я думаю, добрые слова и поддержка как никогда нужны перепуганной женщине, вот только она проживает где-то у архиепископа. Но вы можете писать моей племяннице Агнес Фолькоф на почту Ланна. Она непременно передаст графине ваше письмо.

— Ах вот как? — было видно, что это было не совсем то, на что рассчитывал молодой человек. Но делать ему было нечего. — Что ж, напишу вашей племяннице, барон.

— Да, пишите, она надёжный человек и передаст ваши письма графине непременно, можете в том не сомневаться даже.

Многим, кто пробовал его первый раз, кофе по душе не пришёлся, то и понятно; но все гости и сама герцогиня были под впечатлением от его рассказа и снова вернулись к графу и графине Тельвисам, к их страшным ритуалам, к вопросам о рыцарской верности и вообще к делам Винцлау. Волков, наслаждаясь кофе и горкой взбитых с сахаром сливок, которые он просто ел ложкой, был уже не так рад отвечать на вопросы дам и господ. Теперь он больше думал о всяких тех делах, что происходят в Вильбурге, а не в Швацце. Швацц нынче для него стал как-то далёк. Даже померк в его воспоминаниях. И маркграфиня… Нет, он ещё вспоминал её тело, но она теперь была так далека от него. Словно вспоминание из молодости.

«Нет, не до Оливии сейчас, и не до Швацца. Надо бы утрясти все дела тут».

Вечером герцогиня и принц провожали его; и они, и придворные были довольны и благодарили его за то, что в этот вечер он избавил их от бесконечной дворцовой скуки. А когда они уже спускались к карете, он остановился и поцеловал жену.

— Сегодня вы были на высоте, душа моя.

— Ну конечно, авось не дура, — с некоторым апломбом заявила та.

И он не стал с нею спорить.

Когда они выехали со двора замка, была уже ночь, и кучер их впотьмах вдруг стал прижимать карету к одному из домов и после остановился совсем. И Кляйбер с фон Готтом тому не препятствовали.

— Что это? Что там? — стала волноваться баронесса.

Признаться, и генерал на всякий случай проверил, на месте ли меч, но потом, выглянув в окно кареты, всё понял: навстречу им ехала по ночному городу кавалькада всадников с дорожными лампами, а за ними и кареты.

— Ну, что же там? — всё ещё волнуясь, спрашивала жена.

— Не переживайте, душа моя, — отвечал ей барон. — Кажется, Его Высочество возвращается с охоты.

25. 02. 2025 Санкт-Петербург

Друзья мои, вдруг кто-то будет ждать… Если всё пойдёт по плану, продолжение выйдет в октябре этого года.