Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 41

Дело обернулось так, что про поганого прапорщика Бломберга пришлось на время позабыть, и барон, как только получил от горожан деньги, поехал в Эшбахт собирать отряд для поимки разбойника Ульберта Вепря и его обнаглевшей ватаги. Да, да… Вся эта кутерьма с речным раубриттером была ему на руку, но всё это могло отразиться на его репутации, а честно говоря, уже отражалось. Нет, конечно, никто его в том открыто не упрекал, но уж о том, что он, барон фон Рабенбург, не может навести порядок в верховьях реки уже всю весну и половину лета, купчишки, конечно, судачили за обедами в трактирах. Непременно о том говорили. Да и его людям: Кёршнеру, племяннику Бруно и его товарищу Цеберингу, купцу из Лейденица Гевельдасу, кузнецам, что последнее время стали на своих мельницах зарабатывать по-настоящему хорошую деньгу, выковывая железный лист и полосу, — в общем, всем мешал этот разбойник. Тревожил всех тех людей, что, помимо мужиков, наполняли кошель барона серебром. И то, что с ним нужно дело решать, и решать быстро, генерал над тем даже и не раздумывал, посему ещё в дороге он заговорил с Рудеманом:

— Ротмистр, снова будет дело для вас. Дело, с которым вы знакомы.

— Дело? — оживился тот. И тут же понял всё. — Опять Ульберта ловить купчишки надумали?

— Опять, опять, — говорит генерал невесело, — на сей раз денег дали, чтобы изловить его самого.

— Отряд собирать будем?

— Да, но на сей раз отряд побольше надобен, назначу я главным полковника Рене, вы вторым офицером пойдёте, ещё Вайзен — знаете его, он от города содействует — обещал. Пойдёте, проверите его бывшее логово, поищете его лодки…

— Если он не глупец, так на бывших местах мы ничего не найдем, — произносит ротмистр.

И генерал понимает, что он прав, и лишь говорит ему:

— Этого разбойника сыскать надо, где бы он ни был. Надоел он мне и многим другим. Так что вам с Рене и думать о том.

Духота летняя. Из кухни запахи на весь дом. Запахи неприятные. Сыновья орут… Старший вечно кричит, если что-то не по нему. Он, пробежав мимо отца, даже и не взглянул на него. Как будто отец сидит всегда на своём месте и никуда не уезжал последние пару лет. Учат его дурака, учат, и мать манерам учит, и монахиня пытается научить молодого барона почитать отца, но, кажется, все те науки приходят мимо бойкого мальчика. Только грамота кое-как у того в голове остаётся, да и то потому, что учитель барона — из сержантов, может и за ухо потрепать за нерадивость, а может и до розог дело довести, такое уже случалось.

А у данной от Бога супруги опять недовольное лицо. Видно, всё ещё злится, что не дозволил ей супруг в Мален ехать за покупками. В общем… дом.

Ему уже кажется, что этой ночью ему будет не заснуть, и он, надев домашние туфли и усевшись за стол, зовёт Гюнтера, чтобы тот нёс капли для сна. Их нужно выпивать заранее. Кроме них, он будет пить сейчас и настойки, прописанные Ипполитом. А жена тем временем приносит ему письма.

— Пришли вам, от ваших родственниц.

Два письма, оба не распечатаны, и то хорошо. И вправду, одно было от Брунхильды второе от Агнес.

Он распечатывает первым письмо… конечно, от Брунхильды.

«Здравы будьте вовек, дорогой мой, возлюбленный брат. Целую ваши руки и молюсь за вас. Племянник ваш также за вас молится и гордится тем, что вас все знают в Ланне как великого героя. О вашем деле в Винцлау слухи и сюда уже дошли. Граф при всякой встрече упоминает, что вы его дядя. И радуется, когда все тому удивляются и вами восхищаются. Обосновались мы тут хорошо, племянница наша, дева Агнес, нам помогает во всём. А третьего дня так были мы с графом на обеде у Его Высокопреосвященства. По его приглашению. Были тогда и другие знатные люди из Ланна и двора архиепископа, была и Агнес, мы всем были представлены.

От казны Его Высокопреосвященства дан нам с графом угол, теперь мы можем жить спокойно, чему и рады. И ждём вас в гости. И супругу вашу, и сыновей тоже, теперь у меня места на всех хватит. Как приедете, я вам всё расскажу. Граф очень хочет вас видеть. Целыми днями про вас спрашивает.

Сестрица ваша, Брунхильда».

«Хороший, видно, «угол» выделила ей казна архиепископа, если места «там хватит на всех».

А с ним рядом стоит у стола Элеонора Августа, она ждёт, пока он дочитает, и потом спрашивает:

— И что пишет сестрица ваша?

— В гости зовёт, — отвечает ей генерал.

А баронесса едко так у него интересуется:

— Одного вас, видно, зовёт, меня не зовёт?

На что генерал ей просто подаёт письмо — читайте. Дескать, видите, сестра зла не помнит и приглашает и вас тоже. И жена его, схватив бумагу, начинает её читать быстро и жадно, а дочитав, поднимает на него глаза, а в них радость… И надежда светится в её лице…

— И что же? — спрашивает у него супруга едва не с замиранием сердца. — Поедем?

— Нет, — разбивает все надежды баронессы Волков. — Мне не до визитов, и не до Ланна. Один ваш родственник на реке буйствует, проходу купцам не даёт, второй ваш родственник ждёт меня в Вильбурге для отчёта. Какой мне Ланн?

И её лицо сразу становится серым и обычным, в нём и проблесков от надежд не остаётся.

— Вот и всегда вы так, — говорит жена; всякому видно, что рухнувшие надежды её огорчили, она бросает письмо на стол, потом порывается уйти, но не уходит, а садится за стол рядом с ним, удручённая.

Волков глядит на её лицо, на глаза, в которых вот-вот могут появиться слёзы, которые его всегда злят…Нет, она всё так же ему не мила, как и в первый день их знакомства, а ещё она глупа и по-женски зла… У неё дурной норов, просто невыносимый, но… главную свою миссию, миссию всякой доброй жены, его супруга выполняет безукоризненно.

Она рожает ему сыновей.

Крепких, здоровых, горластых, драчливых сыновей…Одного за другим. И посему он говорит ей:

— Если хотите, возьму вас в Вильбург.

— В Вильбург? — баронесса, кажется, не верит своему счастью. — С детьми?

И он, зная про то, что три дня в одну сторону с этой семейкой могут свести его с ума, всё равно соглашается:

— Хорошо, берите этих своих крикунов, если не хотите хоть немного побыть в покое.

— А когда же поедем?! — она вскакивает со стула.

— Через день или два, как покончу с делами. Надобно Карла дождаться. Он с отрядом уже должен быть где-то у реки. Ещё и в Мален нужно будет заехать, а уже только оттуда в Вильбург поедем.

«Век бы его не видеть!», — думает генерал.

Жена же его от счастия закатывает глаза:

— Господи! Вильбург! Дворец, обеды… Платье мне надобно новое. Не в этих же лохмотьях ехать. Наш дом поглядим.

Супруга убежала… Побежала рассказывать радостную новость сыновьям и матери Амалии — конечно же, баронесса собиралась взять её с собой. А Волков стал читать письмо от Агнес:

«Дядюшка, дорогой, да благословен будет дом ваш, да не оставит Господь вас и детей ваших благостью своей. Приехала тётушка графиня ко мне. Как и обещал архиепископ, он принял её хорошо, от щедроты своей дал ей хороший дом, со двором и конюшней, на улице у Черёмухова моста, как раз возле купален Шмидта, — «Черёмухов мост». Это была хорошая улица, барон помнил это место. «Неплохой, видно, там ей дом выделила несчастной и гонимой вдове казна курфюрста, — эта доброта хитрого попа настораживала Волкова. — Ничего он просто так не делать не станет!». И он опять погрузился в чтение: — Саму же тётушку пастырь сразу звал на обед, где представил её всем своим близким, также он говорил с молодым графом ласково, и говорил про вас, хвалил вас как рыцаря наипервейшего, неустрашимого, я сама тому разговору была свидетельницей. А потом Его Высокопреосвященство говорил и с тётушкой, спрашивал её про иных её детей, про дочерей, что остались в Вильбурге. На что тётушка стала плакать, но пастырь Ланна её утешал, сказал, что жить она может под его крылом, сколько ей надо будет, и если нужно, своих дочерей из Вильбурга пусть сюда привозит, что в Ланне хорошие женские монастыри, где благородные девы всегда получат достойное образование. То есть незаконнорождённых дочерей тётушки Брунхильды пастырь называл благородными, чем тётушку тронул безмерно. И она опять со слезами сказала, что двух её дочерей герцог из Вильбурга не отпустит. А после того разговора с графиней и графом, до того как сели все за стол, Его Высокопреосвященство сказал, что за всю жизнь не видал такого смышлёного отрока, как граф Мален, и что ему надобно дать хорошее образование. При том была я и первые прелаты Ланна, и отец Константин сказал, что о том позаботится, — «Уж больно мягко стелет, старый лис». Этого хитреца генерал знал неплохо. — А после графиня наша сказала, что таких душевных людей, как архиепископ, поискать надо, он совсем не такой, как бессердечный герцог Ребенрее, — «Один расчётливый и холодный, а другой хитрости необыкновенной, вот и всё их различие, но оба волки ещё те». — А у меня всё хорошо, и я всё ещё жду вашего одобрения моего жениха. А уж он как ждёт, — тут сразу генералу пришло на память письмецо из Ланна, где интересы того женишка были расписаны. И Волков, признаться, не воспылал особым желанием с тем женихом знакомиться. А Агнес писала дальше: — И его семья тоже. Они молят Господа о вашей благосклонности. Хотели вам слать подарок, да я отговорила, сказала, что угодить вам трудно, а разозлить легко, — «Чего же тут трудного: прислали бы тысячу золотых, так я бы сразу дал добро. Тысяча гульденов. Как раз замок достроить, — он оторвался от письма. — А что? Может, и вправду съездить в Ланн да вытрясти из купчишек тысячу золотых? И пусть этот дурень странный живёт потом с Агнес, как хочет, меня то касаться не будет. А родственники его заплатят, заплатят… «Племянницу» сам курфюрст на обеды зовёт, её влияние в городе много больше стоит, чем тысяча гульденов, а мне как раз замок хватило бы достроить. А может, две тысячи просить? На паркеты, окна и обивку в покоях хватило бы, — тут он усмехается сам себе. — Эх, взять бы с них пять. Ещё и на обстановку хватило бы». В общем, эта мысль ему пришлась по душе. Но он решил всё обдумать попозже. — А ещё, пока я не отправила вам, дядюшка, моё письмо: меня нынче утром звал к себе архиепископ, снова и снова говорили о вас, он всё дознавался, как вы в Винцлау съездили, не писали ли вы мне о том, — «Ах, вот что хитрого попа интересует!». — Я же сказала ему, что о своих военных делах вы никогда мне ничего не рассказываете, ибо то не женского ума дело, а после того он сказал, что всегда думал о вас как об умном человеке. И ещё просил, чтобы я передала вам, что он вам будет рад и что, если вы приедете в Ланн, непременно чтобы были у него, он вас ждёт и просил вас не забывать того, кто повязал вам рыцарские шпоры. На том и прощаюсь с вами, дядюшка, молю за вас Господа, вы опора моя и защита. Дева Агнес Фолькоф, племянница ваша».

Да, два письма от женщин — и какие они разные. Как и сами те женщины. И над письмом Агнес надо было подумать.

«Зашевелился старый поп, поговорить со мной желает, аж не терпится ему. Брунхильду и Агнес привечает, графа образовывать решил… Неспроста всё то, неспроста… Почувствовал, что ли, хитрец большую распрю?».

Он откладывает письмо и долго смотрит пустым взглядом куда-то в стену, что-то думает, пока с кухни не приходит Мария и не спрашивает у него про ужин. Но до ужина он ещё успевает написать письмо наместнику Фринланда, и там были такие слова:

«Дорогой друг, ваше письмо возымело на добрых горожан надобное нам действие. Были вы в том письме так убедительны, что казна города Малена тут же выделила деньги на поимку речного разбойника. Я уже собираю отряд для его розыска. Надеюсь, что в скором времени смогу сообщить вам что-то приятное».