Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 37

На рассвете, едва он проснулся, пришёл к нему монах, принёс записку от отца Бартоломея. И в той записке епископ Малена просил его к нему быть. Волков легко узнал красивый почерк старого учёного монаха.

— И когда же пастырь будет готов меня принять? — на всякий случай поинтересовался барон у монаха.

— О том мне не сказано, но сейчас Его Преосвященство собирается служить утреннюю в кафедрале. Может, после.

Просто так отец Бартоломей его звать не мог, они недавно виделись, значит, было что-то у святого отца скорое или важное, и он тогда говорит посланнику:

— Ступай, скажи пастырю что сейчас буду.

Кёршнеров он удивил, попросив столь ранний завтрак, но он успокоил их, сказав, что просто едет к утренней службе. Быстро перекусив со всем своим отрядом, на карете отправился к главному храму города. И был удивлён большим скоплением народа перед собором.

— А что это? — спросил генерал у первого же человека, что был рядом, как только вышел из кареты. — Отчего столько людей, может, праздник какой?

— Нет, — отвечал ему мужичок. — Сегодня епископ служит. Служба кончается, вот и набежали причаститься у него самого. Он по воскресениям служит обычно, но иной раз и в будний день, вот все и собираются на причастие.

Сгорбленная старушка, что слышала их, тут же приняла участие в разговоре:

— Отец Бартоломей — святой человек. Всех причастит, никого обделённым не отпустит, — говорила она с убеждением. — Святой человек. Вот попомните, господа, мои слова, его канонизируют.

— Ой, — махнул на неё рукой мужичок, — чего ты начала-то? Пастырь молод ещё, чего каркаешь, он ещё поживёт. Поживёт.

— Да я же не про то, дурень! — возмутилась таким непониманием бойкая старуха.

Волков усмехнулся, дослушивать их разговор не стал и пошёл в храм; солдаты расчищали ему путь среди столпившихся людей.

Люди толпились в дверях и проходах, но солдаты всё понимали и были относительно ласковы, в общем, генерал поспел к самому концу службы. А тут, как смолк прекрасный хор маленского кафедрала, сразу ударил колокол, стал вызванивать окончание литургии и призыв к причастию. По храму пошёл гул. Люди начали подниматься с мест, чтобы занять очередь к епископу, но тот, к счастию, увидал генерала и сделал ему знак: идите сюда; и произнёс так, что слышали многие:

— Рыцарь Божий Фолькоф, идите первым.

И тогда уже, на глазах у людей, Волков пробился к святому отцу. Отец Бартоломей первым делом подал ему руку для поцелуя, а потом на глазах многочисленной паствы и причастил как его положено: плотью, кровью. Приняв причастие, генерал и говорит епископу:

— Звали меня, святой отец?

— Звал, да… Но не думал, что вы придёте ко мне так скоро.

— У меня нынче много дел, вот думал до них успеть. Может, подождать мне, пока вы закончите службу?

— Ах, что вы, — епископ указывает рукой на толпы людей. — Здесь народа на два часа, рука устанет причащать, а вы не дождётесь. Я вот что вам хотел сказать: письмо из епархии пришло…

— Из Ланна?

— Из Ланна, из Ланна… Обычное письмо, что каждый месяц приходит. А вот в этом вдруг про вас спрашивали. Лично архиепископ вами интересовался. Здоровьем вашим, духом, про семью спрашивал. А в конце есть приписка, просит меня архиепископ Ланна и Фринланда передать вам приглашение.

— Приглашение? — удивляется генерал.

— Да, так и написал: давно у меня не был мой рыцарь; написал, что вы высоко взлетели и старых друзей забываете, а ведь именно он вам повязал шпоры.

— Повязал шпоры? Старых друзей забываю? — удивлённо переспросил барон.

— Да, говорит, что сестрица ваша у него в безопасности будет, и вам надобно её и молодого графа навестить, а заодно и к нему во дворец заглянуть; архиепископ просит, чтобы я вашему визиту в Ланн содействовал.

— Ах вот что! — признаться, это всё было неожиданно для барона, и, конечно, у него появилось полдюжины вопросов к епископу, но задать их сейчас он, естественно, не мог.

— Вот, в общем-то, и всё, что я вам хотел сказать, друг мой, — закончил разговор отец Бартоломей, а потом при всей пастве положил Волкову руки на плечи и двукратно целовал рыцаря в щёки, а потом и перекрестил его. Сей поступок был бы очень важен для Волкова в любой другой раз, такой прилюдной поддержке он непременно порадовался бы, но сейчас барон был слишком занят мыслями о приглашении в Ланн и посему лишь быстро поцеловал руку святого отца и стал пробираться через толпу к выходу.

Признаться, он был немного взволнован этой вестью. Взволнован и удивлён.

«Что нужно старому лису? — и тут естественная в простоте своей мысль пришла к нему в голову. — Ну как же… Намечаются большие события: марьяж двух великих домов, Ребенрее и Винцлау. Как же хитрый поп может такое большое дело пропустить без какой-либо выгоды для себя?».

Да, скорее всего, архиепископ что-то удумал, ну или в крайнем случае хотел, чтобы Волков ему рассказал от первого лица, что там происходило в графстве Тельвис и как обстоят дела при дворе Её Высочества маркграфини Оливии.

В общем, размышляя над приглашением архиепископа, он вернулся в дом Кёршнеров, просил себе бумаги и чернил и сел писать письма своим «родственницам» в Ланн. Одно письмо «сестрице» Брунхильде, другое — «племяннице» Агнес. У графини он хотел узнать, как она обосновалась в городе, как себя чувствует граф. Этот вопрос его волновал в полной мере. Мальчик был, конечно, умён не по годам, но нужно было помнить, что он ещё совсем ребёнок. Ребёнок, уже с юных лет познавший на себе, что такое ненависть. И переживший настоящее покушение. Честно говоря, чудом переживший.

А от «племянницы» он хотел узнать, что там происходит в прекрасном городе и зачем он понадобился курфюрсту Ланна.

В общем, его пальцы снова были в чернилах, и тут он подумал, что за последний месяц написал писем больше, чем за весь предыдущий год. И едва он покончил с письмами, как пришёл лакей и сообщил ему, что пришёл первый секретарь магистрата господин Цойлинг и что он и господин Кёршнер дожидаются господина барона.

— Рано он что-то! — самому себе заметил Волков, но тянуть не стал, пошёл к ожидающим его господам.

Лакеи подали к столу аперитивы и фрукты, и пока господа за небольшим столиком у окна наслаждались лёгкими предобеденными винами, стали носить посуду на большой стол, готовясь к обеду. А Кёршнер и Волков ждать не стали и, так как гостя разбирало любопытство, перешли к делу; и первым их шагом был небольшой кошелёк, который торговец кожами сразу передал секретарю и прокомментировал:

— Небольшой подарок.

Господин Цойлинг без кривляний и лишних вопросов взял кошелёк.

— Благодарю вас, господин Кёршнер.

Он не стал спрашивать, за что это или сколько в кошельке денег; видно, сумма, с которой первый секретарь магистрата города Малена начинал любое дело, была генералу и купцу заранее известна. Десять гульденов для начала разговора. И раз всё пошло, как и должно, Волков тянуть не стал:

— Думаю, что пора одного из сенаторов заменить, так как он не представляет в совете города графа Малена … — теперь он говорит пренебрежительно. — А представляет неизвестно кого.

— Думаете убрать из совета сенатора Эрнхарда? — теперь Цойлинг всё понял.

— А что, могут быть тому помехи? — насторожился купец, как бы своею насторожённостью намекая на то, что… кошелёчек-то получен только что; может, и вернуть придётся.

— Помехи? — в ответ ему пожал плечами первый секретарь. — Помех я к тому особых не вижу. Графиня является единственным опекуном молодого графа, от того её можно отстранить лишь решением суда или, — тут он многозначительно поднял палец, намекая на высшие силы, — решением высочайшим. Но раз ни курфюрст, ни суд её опекунства не оспаривают, кто же ей может запретить от лица графа выдвинуть своего человека в городской совет? — он качает головой. — Никто не может. Ну а вы, барон, как я полагаю, действуете от лица своей сестры, графини фон Мален?

— Разумеется, — кивает Волков. — И только лишь в интересах графа.

— Понимаю, понимаю, — в ответ ему кивает Цойлинг. — Кстати, господа, а кого же вы видите новым сенатором?

— Думаю, что нам подойдёт человек, в городских делах сведущий, — отвечает ему барон и глядит на Кёршнера, — мы с моим родственником посовещались и пришли к выводу, что интересы господина графа лучше всего будет представлять господин Виллегунд.

— Ах, вот кого вы прочите в сенаторы, — секретарь магистра снова понимающе кивал. — Что ж, кандидатура достойная, — и тут же добавляет неприятное: — хотя…

— Что? — сразу насторожился Кёршнер.

— У Виллегунда есть и недоброжелатели, не все будут рады его новому назначению. Он многим на прежней своей должности наступил на мозоли.

— Простите, друг мой, — заметил ему тут торговец кожами, — но у всякого человека есть недоброжелатели, всякий кому-то да хоть раз ногу отдавил, и какого бы человека на это место ни прочили, у всякого были бы противники и недоброжелатели.

— Тут вы правы, — согласился с ним секретарь. Хотя Волкову стало тут казаться, что у господина первого секретаря магистрата есть кого предложить в сенаторы. Вот только генералу нужен был свой человек. Только тот, кому он смог бы доверять. И тогда генерал произнёс:

— Тем более что речь идёт об интересах графа, и мы, — тут Волков это подчеркнул, — мы с господином Кёршнером считаем, что именно Виллегунд будет их отстаивать, как и должно.

— Виллегунд так Виллегунд, — Цойлинг развёл руками: да разве же я смею вам указывать, господа. — Кого вы решите выдвинуть, тому магистрат и утвердит сенаторское содержание, того и впишет в реестр людей, имеющих право подписи на городских законах. Как только вы напишете прошение в магистрат об отставке бывшего сенатора и назначении нового, так всё и случится. Сенатору от господина графа выборы не нужны, посему с ним дело обстоит просто.

Да, именно эти слова генерал и хотел услышать от городского чиновника. Но кое-что ему ещё хотелось знать. И он спросил:

— Дорогой господин Цойлинг, а не просветите ли меня…

— Насчёт чего, господин барон? — сразу отозвался секретарь.

— Насчёт расклада сил в сенате.

Цойлинг медленно кивнул: да, я понял, что вас интересует; и сказал:

— А расклад сил в сенате таков: Грозе и Липпельхоф — они, хоть и выдвигались городскими коммунами, но уж очень внимательны к пожеланиям господ Раухов и Гейзенбергов. Эрнхард… ну, тут вам и самим всё ясно. А остальные пять сенаторов голосуют, как скажут им городские фамилии, сенатор Горфер, к примеру, женат на женщине из фамилии Фейлингов, так что сами понимаете…

— В общем, три сенатора были от Маленов, — констатировал генерал, — а остальные нейтральные.

— Как-то так, господа, — согласился с ним Цойлинг. — Как-то так.

Тут как раз подошёл к хозяину лакей и сообщил ему, что обед готов. И Кёршнер сразу оживился:

— Господа, так давайте покушаем, — и по нему было видно, что этот человек тучен не просто так. Он любит покушать, несомненно. Как, впрочем, и Волков, и секретарь. И господа пересели за стол, но, наслаждаясь отличным обедом, барон не забывал задавать секретарю вопросы насчёт всяких дел, что касаются городского совета, и тот по мере сил его любопытство удовлетворял.