Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 33

Всс… Пахх…

Выстрел мушкета в тиши летней ночи звучит, как выстрел кулеврины. Было темно, да и генерал к дому стоял не так чтобы близко, но даже ему было слышно, как половина крепкой ставни отлетела от окна второго этажа и упала вниз, на мостовую.

И едва она ударилась о камни, как грянул следующий выстрел:

Всс… Пахх…

Пули пробили ставни другого окна, и после даже генералу было слышно, как в доме раздался истошный женский крик. Визг, наполненный ужасом. Но не слушая женских криков, мушкетёры один за другим подносили фитили к запалам.

Всс… Пах… Пах… Всс… Паххх…

Пули дырявили и разбивали ставни, разбивали стёкла за ними, два выстрела были произведены в парадную дверь дома… В дверь резную, дорогую. Теперь вся красота была издырявлена крупными пулями.

Ветра не было, и улицу сразу заволокло давно знакомым генералу пороховым дымом. На мостовой красными огоньками тлели пыжи, а мушкетёры деловито и не спеша перезаряжали своё оружие. А из дома доносился шум, даже через ставни пробивались крики, и женские, и мужские, слышался топот, какой-то грохот, видно, там передвигали мебель… Суетились…

Красота. Волков усмехался.

«К штурму, что ли, готовятся, дураки… Ну пусть, пусть… Ублюдки Малены полагали, что только они могут нагонять ужас на чужих женщин по ночам, думали, что их женщины от подобного защищены. Ну что же… Пришло время».

Но не только в большом доме Гейзенбергов просыпались люди, в соседних домах также загорался в окошках свет, люди приоткрывали ставни и выглядывали на улицу, а чуть дальше по улице, в одном из домов, так вообще открылась дверь и в проёме появился человек в ночной одежде и с лампой в руке. И он с уверенностью в голосе стал кричать:

— А что здесь такое?! Кто тут?!

— Чего вылез, спать иди, — не очень-то вежливо рявкнул из темноты ему в ответ кто-то из солдат.

А тут мушкеты были перезаряжены, но… На третьем этаже дома, где проживали враги генерала, вдруг распахнулись ставни, оттуда полился свет, на светлом фоне показались чьи-то голова и плечи, и тут же тихонько пропиликал колесцовый замок и вспыхнул огонёк… тонко и коротко ударила аркебуза…

Похх… И тут же человеческий контур пропал от окна.

И сразу, в ответ на аркебузу, разбивая в щепки незакрытый ставень, добивая последние стекла и разнося вдребезги что-то в доме, один за другим по тому окну стали бить мушкеты…

Пахх… Всс… Пахх… Пахх…

«Ну вот… Всё идет как надо, завтра даже и врать не придётся. Всякий из моих людей скажет, что в нас стреляли».

Этот выстрел был ему на руку. Тем не менее он не хотел, чтобы кто-то из его людей был ранен, и поэтому крикнул:

— Сержант, никого не задело?!

— Нет, господин, хрен они тут кого разглядят в такой темноте.

Да, скорее всего из дома, где есть свет, разглядеть кого-то в темноте на улице было трудно, там лишь тени мелькали, на мгновение озаряемые пороховыми вспышками, да и те были окутаны дымом; тем не менее генерал просил своих людей:

— Всё равно будьте внимательны!

— Да, господин!

Всс… Пах… Всс… Паххх…

Снова по улице разносились звуки мушкетного боя.

И как только среди них появилась пауза, Волков закричал с таким расчётом, чтобы Гейзенберги слышали его даже за ставнями:

— Несите хворост, под дверь… под дверь складывайте!‥ И ещё под те дальние ворота!‥

— Хворост? — удивился Рудеман. — Так откуда ему быть? Мы же не вязли с собой хвороста.

Волков лишь взглянул на него и ничего ротмистру не ответил, а тут заговорил сержант, что был с ними:

— Господин, бегут к нам.

Так и было, едва барон обернулся назад, то увидел трёх людей с лампами и алебардами, что спешили к ним от конца улицы.

— Стража, — произнёс Рудеман.

Да, это была городская стража, и по мере их приближения из домов стали выходить люди, также с лампами.

«Интересно, а когда всю ночь разбойники терзали дом Кёршнеров, людишки тоже выходили поглядеть, что происходит?».

И тут уже Волков крикнул:

— Гайберт! Всё, больше не заряжайте… Отводи людей!

А подбежавший стражник пытался рассмотреть, кто тут шумит и что вообще происходит; и поняв, что люди вокруг неприятные, он подошёл к генералу, подняв повыше лампу, и стал говорить, оборачиваясь на последние выстрелы мушкетов:

— Господин, что же это… Господин, если то ваши люди, велите им прекратить… Отчего же тут такая пальба?‥ Не должно так…

— Убери от меня лампу, — строго потребовал от стражника Волков.

Генерал не хотел быть освещённой в ночи мишенью, как в тот раз, когда ночью в Фёренбурге он получил в бок арбалетный болт, и как только стражник лампу опустил, барон сказал ему: — Из этого дома в нас стреляли, вот мы и ответили негодяям, — и уже более не замечая стражника, он крикнул: — Сержант, поторопите людей!

Мушкетёры и солдаты садились на коней, а когда уже стронулись, тот же стражник, что с ним говорил, пошёл возле Волкова и, как будто оправдываясь, говорил ему:

— Господин, вы уж не взыщите, но для доклада надобно будет ваше имя. Уж если начальство спросит… Надобно будет вас назвать…

— Ты же знаешь моё имя… — заметил ему генерал. — Ты же спрашивал меня, когда я сюда ехал.

— Ну, спрашивал… Так-то знаю… — мялся стражник.

— Ну так и скажешь начальникам, что стрельбу на улице святой Терезы открыли люди Эшбахта, так как из дома одного, из окна, в них стреляли.

— Стреляли, значит, — кажется, стражник сомневался.

— Ты что же, болван, мне не веришь? Так у меня двадцать человек свидетелей, — посмеивался барон. — Любого спроси.

— Ну что ж… — говорит стражник. — Значит, в вас стрельнули, а вы, значит, в ответ палили… Понятно. Ну тогда до свидания, господин.

После стражник отстал, а Волков и его люди спокойно ехали по разбуженной улице под взглядами многих настороженных глаз. Люди выходили на улицы, наспех одетые, с лампами, смотрели на всадников и переговаривались негромко:

«Эшбахт. Ответил, значит. Эшбахт отметился. Ой… Всё ли на том закончится?».

«Нет, не всё… Не всё, — отвечал им в мыслях генерал, выезжая с богатой улицы. — Пока у меня есть силы, ничего не кончится».

Рудеман ехал рядом с ним, и теперь пришло время поговорить с ним о делах речных; и Волков говорит ему:

— А дело с Вепрем речным мы с вами, ротмистр, так и не доделали.

— Именно так, — отзывается Рудеман. — Опять он на реке озорничает. Как случай первый произошёл, я пошёл к полковнику Рене и спросил, будем ли что предпринимать…

— И что же ответил вам Рене?

— Он ответил, что без вашего ведома мы ничего предпринимать не будем, — произнёс молодой офицер. — Дабы ничего не испортить в делах политических.

— Полковник Рене очень мудр, — саркастично заметил генерал.

— А ещё сказал, что на сбор отряда надобны деньги, а у него их нет, — продолжал Рудеман.

«Захотел бы — нашёл. Занял бы, у того же Кёршнера, — Волков был немного раздражён… Впрочем, давно зная мужа своей сестры, он и не ждал от того бойкости и инициативы, — ладно, придётся всё опять делать самому».

А Рудеман ещё и добавляет ему огня:

— Ещё я слыхал, что всех тех негодяев, что я схватил в логове этого Вепря, из тюрьмы Малена отпустили…

— Отпустили? — тут уже генерал даже и не удивляется. Чему же тут удивляться… Малены в городе всё ещё имели большой вес.

— Именно так и говорят, господин генерал, так что придётся теперь ловить их по новой.

Он ничего ротмистру больше не отвечает, и вскоре его отряд уже добрался до дворца Кёршнеров, где он наконец разоблачился от доспеха и с удовольствием завалился в постель, даже не помывшись.