Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 29

Из мужчин дома был лишь старший сын из семейства Кёршнеров, Карл, он-то и встречал генерала после хозяйки. После ночного нападения на дворец глава фамилии хотел, чтобы дом без мужчин не оставался. Посему Карл Кёршнер, давно живущий за городом в селе Эрбмюле, там, где и были размещены производства и склады семейства, теперь переселился сюда. Но Карл ничего рассказать о нападении не мог, так как сам тогда в родовом дворце не был, ну а Клара Кёршнер… Она говорила много, так притом горячо, как будто проживала историю заново, но вот понимала о том мало и на все конкретные вопросы, такие как: а сколько было бригандов, были ли они в доспехе, были у них аркебузы, пистолеты или мушкеты, и кто из них отдавал приказы — на всё это женщина ответов не знала, даже на вопрос: а были ли раненые или убитые среди ваших людей?

— Среди наших людей? — с некоторой растерянностью переспросила хозяйка дома. — Уж и не помню… Кажется, нет.

В общем, ничего толком у них не вызнав, Волков поцеловал Урсулу, пообещал ей скоро вернуться и поехал в дом Фейлингов, где ему опять были рады. Даже лакей, облачённый в стёганку и имевший тесак на поясе, из-за ворот разглядев его герб на карете и суровую охрану, обернулся к вооружённым людям, что стояли у входа в дом, и закричал радостно:

— Эшбахт приехал!

И тут его, оказывается, ждали. Дом Фейлингов был похож на осаждённую крепость, столько везде было оружия. Альфред Фейлинг, один из младших братьев Хуго, сам под одеждой носил кольчугу и был при мече. Альфред, то было заметно, тоже был воодушевлён появлением Волкова, и барон даже подумал, что так обычно радуются осаждённые, когда наконец получают пополнение и припасы. А Альфред сообщил барону, что глава дома всё ещё болеет, хоть раны уже почти затянулись, и с постели без нужды не встаёт. И повёл его к Хуго.

Люди Фейлингов, увидав барона и сопровождающих его ротмистра и одного сержанта, как по команде, вставали и принимали важные и угрожающие позы.

Он же едва сдерживался, чтобы в открытую не посмеяться над их бравым видом; особенно важны и грозны были четыре человека, что сидели перед самой спальней Хуго Чёрного.

«Господи, какие же олухи все эти «храбрецы», что напялили на себя доспех и взяли в руки железо. Каменщики и плотники, кажется. К чему вообще здесь такая охрана? Нападение было едва ли не месяц назад, наёмные бриганды уехали из города на следующий день на рассвете, как только открылись ворота. От кого же вы, болваны, тут друг друга охраняете? Думаете, что на вас нападёт кто-то из оставшихся в городе Маленов?».

Впрочем, ничего такого вслух он говорить не стал, а наоборот, увидав Хуго, взял его за руку и стал благодарить его от всей души:

— Друг мой, вы даже и не знаете, какую услугу мне оказали доблестью своею.

А Фейлинг как вцепился в его руку и, крепко держа, отвечал ему со скромностью:

— Так что же, господин барон… Всякий бы… — было видно, что Хуго тронут визитом генерала, и его голос дрожал. — Не я один, не я один…

Тут были и другие члены семьи Фейлингов, в том числе и женщины. И, конечно, похвала прославленного военного была для Хуго очень ценна.

— Нет-нет, вы, именно вы — истинный герой, истинный рыцарь, — настаивал Волков и потом уже перешёл к делу: — Друг мой, есть ли у вас силы, чтобы рассказать, как было дело? Не хочу знать об этом со слов людей, которые в деле не были.

— Силы? — переспросил Фейлинг. — Есть, есть силы, я вам расскажу, но то было совсем быстро… Там особо и рассказывать нечего.

И он вспомнил, как его карета ехала по улице Арсенальной — генерал хорошо знал эту довольно узкую улицу, — вдруг закричал его кучер, карета встала, кучера, оказывается, ударили мечом, и он упал, также стали бить людей, что были на запятках кареты, и когда дверь кареты попытались открыть, то Курт Фейлинг того сделать не дал, а того, кто пытался отворить дверцу кареты, он несколько раз ударил по руке кинжалом. И тогда в другом окне кареты появилось лицо бандита, и графиня закричала, а потом уже появился и пистолет, и тот пистолет Хуго Чёрный успел схватить за ствол, и выстрел пришёлся выше графа, и тут же был ещё один выстрел, но и он ударил мимо, пробил крышу кареты, так как и его удалось отвести, на сей раз Курту, и тогда в окно кареты стали бить мечами, но так как в карете висел непроглядный пороховой дым, нападавшие не могли ничего в ней разглядеть, кололи во всё что попало, но тут уже графиня сбросила молодого графа на пол и упала сама на него, а Хуго и Курт стали отбиваться осмысленно, и Курту удалось ранить в лицо и шею ещё одного нападающего, что пытался заглянуть в карету, и тогда негодяи ушли. И вовремя, потому что к тому времени Курт уже был весь иссечён и истекал кровью, а ещё ему обожгло лицо выстрелом. Да и Хуго уже был плох, после того как получил два рубящих удара по руке, а после ему ещё прокололи грудь и плечо.

Тут барон понял, что ни лиц, ни тем более имен при таком раскладе Хуго вспомнить не сможет. И снова начал его хвалить и восхищаться, чем доставил главе дома Фейлингов видимое удовольствие, а заодно и смущение. Тут Волков уже пожелал ему скорейшего выздоровления, хотел было прощаться с ним и сказал, что также желает поговорить и с господином Куртом. Но Хуго его остановил:

— Господин барон, скажите, а как поживает граф, всё ли с ним теперь хорошо? А то графиня мне не пишет совсем.

— Ни единого письма не написала? — не поверил барон.

— Ни единого, — отвечал Фейлинг. — Видно, ещё не отошла от ужасов.

«Не написать ни единого письма своему спасителю… Это в духе Брунхильды! — Волкову тут даже стыдно стало за сестрицу. Ему-то она писала. И то письмо было на удивление ласковым. И тут же он подумал, что писала она ему лишь потому, что нуждается в нём, в его защите; случись что, надобность в нём отпадёт… — Она и мне писать не будет».

— Вы правильно то заметили, друг мой, — говорит барон Хуго. — Графиня не отошла от ужаса, всё ещё боится за сына, даже мне написала всего одно письмецо, перед тем как отъехать в Ланн.

— В Ланн? — удивился Фейлинг.

Генерал вздохнул:

— Племянница моя, Агнес, была у архиепископа и поведала ему о злодеянии, что произошло здесь, в Малене, с графом и графиней; и Его Высокопреосвященство сразу проникся несчастьем графини и писал ей, что ждёт её с сыном в Ланне, где обещает ей защиту и пансион.

— Курфюрст Ланна обещал графине приют? — о, сколько было тоски было в и без того слабом голосе Хуго Чёрного. Как будто в эту минуту у него отняли смысл выздоровления.

— Да, и она решила, что убийцам нанятых Маленами будет добраться до графа труднее. Думаю, как она обустроится там, она вам непременно напишет, друг мой, а пока ей не до того, сами понимаете, переезд — дело хлопотное и затратное.

— И она не сказала вам, когда думает возвращаться?

И тут Волков на него обозлился:

«Ах, что за болван-страдалец! Всё ещё надеется на что-то. Совсем не знает её. Совсем. И поделом дурню, если думает, что она ещё к нему вернётся. Если у архиепископа есть ещё мужская сила, Брунхильда уже знакомится с его опочивальней. И её не смутит, что он старик с подагрой, лишь бы был богат и надобен ей».

А сказал он Фейлингу иное:

— Друг мой, о том пока рано говорить; скажу вам лишь, что с Маленами лучше не шутить, вы и сами в том убедились. Может быть, вернётся сюда графиня совсем не скоро, а когда граф достигнет своего совершеннолетия. Когда придёт ему время вступить во владение своей собственностью.

— О Боже! — только и вымолвил Фейлинг.

— Ну, так вы о том не грустите, — говорит ему генерал. — То вам хороший повод скорее выздороветь и навестить графа и графиню в Ланне, — «А заодно привезти ей денег, она всегда в них нуждается».

— Ах, как вы правы! — воскликнул Хуго. — Да, конечно. А пока я напишу ей.

— Конечно, пишите. Пишите в Ланн, — кивает барон. — Уверен, она будет рада письму от вас.

Он не мог не посетить второго героя, который также пострадал в тот злополучный день, и посему после главы фамилии Фейлингов отправился к молодому человеку, которого знал уже давно.

По той комнатушке с маленьким окном, простой мебелью и узкой кроватью, что отвели Курту Фейлингу, генералу стало понятно, что ветвь рода, к которой принадлежит Курт, не самая влиятельная.

— О, господин барон! — молодой Фейлинг чуть приподнялся на локте, и генерал сразу понял, что этот человек в той схватке получил раны неизмеримо более тяжёлые, чем старший представитель этого рода.

— Друг мой, поменьше двигайтесь, — строго наказал ему Волков, увидав замотанную бинтами грудь молодого человека, — а на бинтах тех имелись бурые пятна.

«Со дня нападения сколько времени уже прошло? Месяц! А у него ещё грудь кровоточит. Вот уж кому досталось в том деле!».

Генерал садится прямо на край кровати раненого.

— Да, доктор говорит то же самое, ещё говорит не кашлять, — тихо рассказывает ему Курт. — А как не кашлять, когда все время хочется откашляться?

— Раз доктор говорит — так выполняйте, — барон приподнимает одеяло и рассматривает тело молодого человека. — Вижу, ваши раны ещё очень тяжелы.

— О нет, теперь я уже иду на поправку… А вот когда меня сюда привезли, так я уже дышать не мог, бросили здесь, думали, что я не жилец уже… Думали, умру скоро, может, уже ночью, а я стал спать, и спал день за днём, и во сне мне и стало получше, — рассказывал молодой человек. — И вот уже говорить могу, и кровь изо рта не льётся, как поначалу.

— Да, — генерал понимающе кивает и прикасается к руке юноши, — вижу, потрепали вас тогда негодяи. Ничего из того утра не помните?

И тут Курт и говорит ему виновато:

— Ничего толком не помню… Да как тут вспомнить, лезли люди в карету, я их кинжалом бил, они меня мечами, а ещё над ухом из пистолета выстрелили, так я тем ухом до сих пор ещё нехорошо слышу, а потом дымом всю карету заволокло, да графиня кричала… А я всё кинжалом отбивался… Вот и всё, что было… Уж извините, господин барон, не помню.

— Ну и ничего страшного, то дело случая и привычки, — улыбается Волков, снова похлопав юношу по руке, — вы молодец, Курт, не зря я вас просил присматривать за графом и графиней, вы своё обещание сдержали. Сделали всё, что смогли, и уберегли их.

Волкову нравился этот молодой человек. Наверное так же, как раньше нравился ему Максимилиан Брюнхвальд, который последнее время даже на глаза барону не показывался. Исчез, как будто не было его вовсе.

— Господин барон, — обратился к нему Курт, видя, что Волков задумался.

— Да, друг мой.

— Вы привели солдат?

— Привёл, привёл, — отвечает генерал.

— Надеюсь, будет подлецам Маленам отмщение, — удовлетворённо произнёс молодой Фейлинг. — И, надеюсь, уже сегодня или завтра.

— Сегодня? Завтра? — тут барон засмеялся. — Неужто вы думаете, что я поеду по городу и буду всем попавшимся мне Маленам сносить головы? Буду штурмовать их резиденции, устраивать в городе драки на улицах, поджигать дома?

— Но… — начал было Курт.

А генерал опять прикасается к его руке:

— Нет-нет, друг мой… Месть, как и ростбиф, нужно готовить неспеша, мясо должно «настояться», иначе испортишь всё удовольствие. Пусть эти крысы ждут ответа. Пусть боятся, сидя в своих норах, с хорошей стражей и забаррикадировав лишние двери. Пусть сидят и гадают, кому из них я отрежу голову первому. А ещё, дорогой мой герой, мне не хотелось бы прикончить невинного Малена, оставив виновного в живых. Так что… пусть ждут. Но об этом, — тут он поднёс палец к губам, — никто знать не должен, только вы и я.

— Конечно, — понимает его молодой человек.

Волков привёз сюда, в Мален, одну ценную вещицу. У него было таких две. Это были серебряные цепи искусной работы с медалью в виде герба Ребенрее, обеими его одарил курфюрст. И вот одну такую цепь он и привёз с собой. Теперь он уже знал, кто заслужил её более других. Но, сидя в этой комнатушке, которая больше подходила кому-нибудь из старших в доме слуг, он подумал, что для этого молодого человека надобно сделать что-то большее. И… не дал ему этой почётной награды. Он ещё немного поговорил и вскоре покинул дом Фейлингов.

А когда уже садился в карету, то подозвал к себе одного из сержантов и, протягивая ему талер, наказал:

— Рынок здесь рядом, через две улицы, езжай купи хорошей говяжьей вырезки, а ещё вёдерный бочонок хорошего вина, возьми токай, или порто, или что-то сладкое, и привези сюда, скажешь, что это подарок от барона Рабенбурга Курту Фейлингу.

А отдав распоряжение, после поехал ко дворцу епископа.