Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 43

Утро следующего дня, как обычно, начиналось с криков сыновей, снова они дрались и орали, отвлекали отца от письменных дел. Гюнтер наливал ему настойки для укрепления здоровья, жена сновала по комнатам, возбуждённая и радостная предстоящей поездкой, а он писал письма своим «родственницам» в Ланн.

Ну, Брунхильде написал, дескать, рад, что граф теперь в безопасности, что тоже скучает по нему и надеется, что выйдет случай навестить его. В общем, ничего важного. А вот Агнес… У «племянницы» он справлялся об интересах архиепископа: дескать, что старый поп задумал, зачем Волков ему понадобился?

Ну и, конечно, он не стал стесняться и написал Агнес, что если родственники её жениха хотят преподнести ему подарок… то деньги ему совсем не помешают. Честно говоря, генерал ощущал непрочность своей позиции после того, как мерзавцы на рынках стали кричать всякое про Брунхильду. И мысль о завершении строительства замка его не покидала ни днём, ни ночью.

— Куда вы? — сразу насторожилась баронесса, когда он звал фон Готта и Кляйбера и велел им седлать коней.

— Заеду к сестре, а потом доеду до замка, — отвечал, принимая от Гюнтера одежду.

— Хоть бы день дома побыли, — начались извечные упрёки супруги.

— Хорошо, — вдруг соглашается он, — а вы к замку тогда езжайте, посмотрите, не пьян ли сторож, проверьте, не воруют ли мужики кирпич, он там у северных башен сложен, — тут генерал вспоминает: — Ещё посчитайте, сколько ещё мужиков надо будет на барщину гонять, чтобы закончить ров под западной стеной. Там ров-то до сих пор до берега не дотянут, — Гюнтер помогает ему натянуть сапоги для верховой езды, а барон смотрит на жену, — ну так что, дома мне посидеть, а вы за меня дела поделаете?

Конечно, никаких кирпичей баронесса считать не собирается, а лишь восклицает ему в ответ:

— А когда же мы в Вильбург поедем?!

— Не раньше, чем сюда придёт Карл, — стараясь быть спокойным, отвечает Волков.

— Так к чему нам его ждать? — не унимается баронесса.

— Господь милосердный! — генерал уже закончил свой туалет и готов уйти. — Вы успокоитесь или нет?! Или вы так и будете меня донимать? Ещё раз вам говорю, пока Карл не приведёт сюда отряд, мы в Вильбург не поедем!

После заехал к сестре, для начала поговорил с Рене, выдал ему восемьсот талеров из того серебра, что получил от горожан на поимку разбойника Ульберта.

— Друг мой, поручаю вам собрать отряд, человек в сто пятьдесят. Возьмите Рудемана, он уже его ловил и те места знает, вообще он толковый малый…

— Да, я тоже заметил, что он сообразительный, — согласился полковник. — Ничего объяснять не нужно, взялся и делает.

— Вот и езжайте для начала с ним в Мален, там капитан Вайзен — вы должны помнить его, он командир городского ополчения — так вот, у него просите лошадей, телеги, провиант и людей; главное — пусть людей даст, нужны заставы на дорогах. К северо-востоку от города сплошная дикость: пойма, болота, леса гнилые… там всё нужно прочёсывать. Объясните ему, что людей у вас на всё не хватит, пусть стражу гонят в помощь, пусть ополчение соберут, хотя бы полсотни кавалеристов…

Но Рене… родственничек… не был бы Рене, если бы, ещё не съездив в город и ни с кем не поговорив, уже не начал сомневаться.

— А дадут ли телеги с лошадями? А согласятся ли помогать? Станут ли собирать ополчение?

— Рене, — Волков повышает голос, — езжайте и выясните, и после мне доложите. И побыстрее делайте всё, пока я не уехал. Так что не тяните, собирайтесь сейчас.

Сестра.

Тереза Рене всегда была тиха. Тиха и малословна. Простое платье, обычный чепец, какой носят самые простые женщины, только отлично выстиранный. Волосы у неё были темнее, чем у барона, и посему седина на них была сильнее заметна. Он обнял её. Если честно, Волков не помнил своего детства. Почти не помнил. Не помнил и какой тогда была его сестра. Потом он выпустил её из объятий и осмотрел.

— Как твоё здоровье?

— Слава Богу, ничего такого, что не было бы по возрасту, — отвечает она ему весьма толково. — Я про вас, брат, волнуюсь только. Все эти ваши войны…

Он морщится:

— Только ты ещё не начинай, я этого дома всего наслушался, — он, не выпуская её руки, садится за стол, она садится рядом, и генерал, разглядев её, продолжает: — Я смотрю, муж тебя подарками не избаловал.

— Ой, нет… Всё хорошо, он меня любит. Я сам себе лишнего не покупаю, детям много нужно всего.

— Любит? — переспрашивает барон.

— Любит, любит, — кивает Тереза и улыбается, чуть смущаясь, — ревнует даже.

— Ревнует? — удивляется брат.

— Ой, — она машет рукой и смеётся. — Я же пристрастилась к кофе, по вашей заслуге, так ко мне с прошлой зимы стал отец Семион ходить, мы с ним кофе пьём, муж кофе не выносит, а святой отец жалует очень… Он такой умный, столько всего знает. Учёный человек, — Тереза смеётся. — Иной раз пьяненький заходит. Так муж стал спрашивать, мол, чего он к тебе ходит, он развратный человек, — она косится на дверь и опять смеётся, — и спрашивает: а когда меня нет, он тоже к тебе ходит? А я ему говорю, что когда мужа дома нет, то я отца Семиона в дом не допускаю — и никого не пускаю, чтобы кривотолков не было. А муж всё равно после этого злился, не разговаривал со мной полдня, — сестра опять смеётся, но тихо и прикрывая рот ладошкой, и снова косится на дверь. И потом добавляет: — Любит меня.

— Так что ж он тебе денег не дает, раз любит?

— Даёт, — отвечает сестра. — Так я всё складываю. И Бруно иной раз заходит, когда в Эшбахте бывает, и тоже денег дарит, то золотой, то два.

— Ах вот как? — Волков рад, что его племянник не забывает её. — Он тебя навещает?

— Навещает, навещает, всё зовёт меня к себе в дом, на тот берег, внучат посмотреть, да всё не соберусь.

— Ты уж соберись, пожалуйста, — строго выговаривает ей брат. — В самом деле не так уж много у нас родственников, — тут он вспоминает большую враждебную фамилию, — не то, что у некоторых.

— Съезжу, — обещает Тереза. — Отвезу подарков детишкам.

— Подарки твои им не нужны, — говорит её генерал, — они с младенчества с серебра едят, — тут он делает паузу. И потом заводит тот разговор, ради которого он и пришёл к ней: — Тут всякое произошло…

— Вы про графиню, — сестра крестится, — храни их Господь. Ужас, какой ужас… Как на чадо невинное покуситься можно?‥

— Я не про то, — прерывает её Волков. — О другом сказать хочу.

— О чём же?

— Тут слухи всякие ходят про Брунхильду… — он смотрит на Терезу, а та ждёт, что он ещё ей скажет. — Говорят, что не сестра она нам. И вот вдруг… если кто тебя спросит…

— А кто спросить-то может? — сестра насторожилась.

— А что, до сих пор никто у тебя не спрашивал?

— Муж спрашивал, дети, — сразу ответила она. — Спрашивали, какой сестрой она мне доводится.

— И что же ты ответила? — Волкову было очень интересно это знать.

— Сказала, что её отец, Петер, был младшим братом нашего отца, и у него был сын и дочь, так вот дочь — это Брунхильда.

— Сама сочинила? — удивляется свой сестре барон; он-то всегда считал её простушкой, а тут вон как.

— Ну а кто же мне помог-то?

— Хорошо, умница, — он теперь продолжает её сказку. — Ты дядю Петера никогда не видела, он жил где-то в Нижних землях, морем промышлял, как и наш отец. Дядя наш умер от чумы, и тётка тоже, а вот Брунхильда и Агнес как раз из того колена. Это я тебя с ними познакомил. Поняла?

— Поняла, — отвечает сестра, теперь она уже не весела, смотрит на брата с тревогой. — А кто же спрашивать будет?

— Никто, никто, — успокаивает женщину генерал, он обнимает её, — но если вдруг… чтобы так и говорила. Брунхильда — дочь дяди Петера, — но, видно, он сестру не успокоил, и вопросы у неё оставались; и чтобы не отвечать на них, он и говорит: — Муж твой в Мален едет, ехала бы с ним, навестила бы внучку. Кёршнеры… Клара просила передать, что ждёт тебя. Так что собирайся.

— Ах, — сестра сразу позабыла о странном и тревожном разговоре, едва он упомянул о внучке. — Как там она, как цветочек наш?

— Так вот езжай и выясни, — генерал стал собираться. — Не торчи в четырёх стенах колодой, за реку к Бруно боишься ехать, так хоть ко внучке наведайся.

Путь до замка неблизкий, но зато он посмотрел свои уделы. Вдоль реки, на берегах, где раньше до мая в глинистой почве стояла вода, теперь, высились домики. Небольшие такие дома, с белёными стенами, с печными трубами, крепкие. Вокруг домишек — огороды, засаженные капустой, дворы с поросятами… Козы на всех пригорках, щиплют кусты… Коровы иной раз встречаются. Так и тянулись домишки вдоль всей реки. Как говорится: не густо, но и не пусто. И что его радовало, так это дети во всех дворах. Бабы видели его, кланялись ещё издали. Он им тоже кивал. Иной раз перебрасывался словом с молодухой какой-нибудь симпатичной, спрашивал про здоровье детей, и, получив ответ, ехал дальше. А вот мужиков не было. И правильно, чего мужу доброму днём у дома сидеть? Человек должен работать.

А чем ближе подъезжали к замку, тем домов становилось больше. Тут и земля уже хорошая была, да и жить у замка считалось престижно. Ёган разрешил нарезать огороды побольше. Вокруг домов заборчики. Здесь было хорошо.

Замок было уже хорошо видно, когда на одном из пригорков над рекою он увидал мужичка с лопатой, ковырявшегося в земле, — он что-то копал вдоль натянутой на колышки бечевы.

Мужик, увидав господина и его оруженосцев, перестал копать, снял шапку и поклонился. А Волков, заинтересовавшись его работой, подъехал, оглядел обнесённое колышками немалое пространство и спросил:

— Почтенный человек, а что же ты тут делаешь?

— Так копаю, — ответил тот. И, обведя рукой вокруг, пояснил: — Вот велено обвести эти верёвки канавкой.

— А что же тут будет?

— Так церковь строить будут, — отвечал мужик. — Два дня, как монахи с архитектором приезжали из Малена. Вот, значит, сказали, что будет тут храм Страстей Господних… Через неделю начнут уже люди фундамент копать.

Место под храм выбрали удачно. Его будет видно с реки. Хорошо, если храм будет красив. Нет, он обязательно должен быть красив, чтобы люди, проплывая по Марте, видели его величественный и грозный замок и прекрасную церковь рядом. Впрочем, он был уверен, что Бригитт, женщина, наделённая не только бесконечной тягой к чистоте и порядку, но и тонким вкусом, утвердит хороший проект. Церковь непременно будет красивой.

Это были приятные новости. Если не задумываться над его положением. Если думать, что Эшбахт навсегда останется за ним. А если вдруг герцог лишит его лена, и всё это, всё, что он создавал годами, будет у него отнято? Он из глинистых холмов на отшибе, сплошь заросших густым кустарником, — по сути, из безлюдной пустыни — создал хорошо устроенное, обжитое и весьма прибыльное баронство. И теперь, конечно, ему очень не хотелось бы всё это терять. Терять то, что стало предметом зависти всех местных сеньоров, терять огромный доход, что приносили его земли и торговля, терять часть жизни, что он сюда вложил.

Всё было в порядке, сторож был на месте, кирпич, что был сложен в замке, никто не разворовывал, доски и брус, надобные для строительства, были укрыты от дождей.

Замок был действительно хорош, грозен. Он был действительно неприступен. Вернее, будет, когда завершится строительство. Нет, не зря Волков потратил на него столько денег и усилий. Не зря потратил на него часть своей жизни. Ему не стыдно будет передать своё наследство потомкам.

Барон не поленился и поднялся на стены, обошёл замок по периметру. Виды на реку открывались великолепные, а с южной стены и из окон его покоев будет видна и церковь, что уже закладывается на холме.

Ему очень нравилось это место. Река летом — просто чудесна. Вот только где взять денег, чтобы закончить наконец строительство?

«Тысяча золотых, чтобы только закончить».

А отделка покоев: паркеты, обивки и гобелены, большие окна, зеркала, посуда, купальня… Мебель! И это только для господских комнат. А людям тоже нужны столы, лавки, кровати, посуда для готовки еды…

«На всё это надобно будет ещё три тысячи. Не меньше… Ещё и цены всё время растут».

Деньги, деньги, деньги… Они были очень ему нужны, ведь без замка Волков никогда не почувствовал бы себя спокойно в этом месте.