Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 39

Потом Кёршнер наконец собрался и уехал предлагать пост Виллегунду, а Волков снова остался один и стал размышлять о том, как складывается ситуация. Всё вроде шло хорошо, но ему нужно было уезжать. День или два он, конечно, мог ещё побыть в городе, но нужно было ехать в Вильбург. Генерал прекрасно понимал, что герцог ждёт отчёта о его приключениях в Винцлау, также сеньор ждёт его наблюдений и замечаний, которые он не мог передать в письме. И сеньор его большим терпением не отличался. Конечно, генералу можно было несколько дней побыть после дороги дома, за то его никто не упрекнул бы, но задерживаясь сверх того, можно было дождаться и окрика из столицы. А в свете надвигающихся событий, в свете возможного пролития крови родственников собственного сеньора, раздражать того ещё и излишней медлительностью было бы глупо. В общем, времени у него было мало, герцог его, конечно, уже ждал. Он не хотел сразу из Малена ехать в Вильбург: во-первых, он хотел повидать Карла, узнать, как отряд дошёл до дома, а во-вторых… после недавних и очень неприятных событий он хотел поговорить со своею сестрой. С настоящей сестрой.

Теперь же он ждал, как будут разворачиваться события дальше. Вскоре вернулся Кёршнер и рассказал ему, что Виллегунд был их предложением удивлён и насторожен.

— Боится? — спросил генерал. — А чего боится — не сказал?

— Слишком много событий произошло за последнее время, — предположил родственник.

— А, — догадался генерал. — Он ещё не понял, чья возьмёт. Не хочет примкнуть к проигравшей стороне.

Тут Кёршнер согласно кивнул: видимо, это.

— Чёртовы трусы, чёртовы торгаши, — Волков думал, что человек, на которого он делал ставку, с радостью займёт пост в совете города, ещё и благодарить придёт. А тут вон как всё обернулось. — Так, значит, он отказался?

— Просил время… всё взвесить… — объяснил торговец кожами.

— Да нет у меня времени ждать… — продолжает генерал. — Мне через день-два нужно уезжать на доклад к курфюрсту, — он секунду думает. — К дьяволу Виллегунда. Ему нужно взвесить… Пусть взвешивает у себя в лавке… А ещё подниму ему аренду в амбарах. Кто у вас есть на примете, друг мой?

— Уж так сразу и не скажу… Тут нужно думать…

— А как ваш управляющий… — генерал не мог вспомнить фамилию толкового человека, что руководил конторой Кёршнера. — Как его…

— А, Хольмер… Он у меня на день уехал в Эрбмюле… Там поставщики привозят много сырых шкур, нужно было проверить качество и рассчитать их. А Карл мой здесь, вот я его и послал, — пояснял хозяин дома, — приедет завтра к вечеру.

— И что вы думаете, справится он с такой должностью? — генерал, честно говоря, сомневался.

— Он человек безусловно умный, ответственный, — отвечал ему родственник, и в его речах чувствовалось сомнение, — на него я полагаюсь даже больше, чем на сыновей, но он никогда не работал на городских должностях. Он безусловно освоится, но на то ему надобно будет какое-то время.

Хоть и времени у него не было, а ждать всё одно приходилось. Вот только ещё до ужина пришёл лакей и доложил им, что для господина Кёршнера посыльный принёс письмо. И то письмо было… ну, конечно же, от Виллегунда.

— Пишет, что пост сенатора для него большая честь, — сообщал хозяин дома, читая написанное. Тут он хмыкнул: ну надо же, — и что он благодарен графине, графу и барону, то есть вам, дорогой родственник, а ещё пишет, что ему нужно два дня, чтобы покончить с делами. Видно, посоветовался с кем-то, — замечает торговец кожами. — Ещё пишет, что надобно ему съездить в Амбары и дать распоряжения приказчикам насчёт зерна, что там у него хранится, а ещё ему нужен день, чтобы сдать дела в купеческой гильдии. И тогда уже со среды он может заступить на должность, — тут Кёршнер передал письмо барону. — Надумал, значит; не пришлось моему Хольмеру посенаторствовать.

Волков перечитал письмо от Виллегунда и немного поостыл, поутихло пришедшее раздражение. И тут он подумал, что нельзя от людей простых, от каких-то бюргеров, или мужиков, или иных, не прошедших десяток военных компаний, требовать хладного самообладания в неясной ситуации. Конечно, любому горожанину страшно — страшно принять неправильное решение, что отзовётся ему в будущем неприятностями. И он уже не стал злиться, а бросил письмо Виллегунда на стол и произнёс:

— Ну что же, ладно, пусть наш робкий и нерешительный друг будет сенатором… — и потом он добавил: — Пока. А там будет видно.

— Ну и славно, — согласился Кёршнер, — хорошо, что не успел человека обнадёжить, а то бы стал мой Хольмер о больших постах мечтать, а потом бы и огорчился. Ну ладно, тогда прикажу уже и ужин подавать.

И действительно, пришло уже время ужина. Генерал глядит в окно, а солнышко уже за крепостную стену, вниз, катится. Кажется, ничего особо и не делал, а день за письмами и разговорами и пролетел, как будто и не было его. Ещё один день.

А ведь он хотел сегодня поспеть к епископу, чтобы тот рассказал ему о письме курфюрста Ланна подробно. Заодно поговорить с пастырем о непростых городских делах. Просить его о некоторых мелочах. Но дело это пришлось перенести на следующий день, ведь епископ встал до зари, как и положено старому монаху, а значит, и ложился рано. Ну а пока…

Кёршнеры после ужина долго не сидели, так уж было у них заведено, даже жара, что с вечером ещё не отступала, не могла эту чету с приближением ночи отвадить от постели. А вот барону жара точно спать не дала бы, тем более что дела его ещё не закончились. Он дождался Ежа, и тот сразу его обрадовал. Начал шпион вот с чего:

— Раухи вывезли из своего дома одиннадцать подвод добра всякого.

— Добра? — поначалу не понял барон.

— Угу, серебро везут, посуду. И Гейзенберги тоже, а ещё из дома графа, из большого, всё вывозят: посуду, мебель…

— Грабят дворец, негодяи, — Волков тут обозлился даже, хотя ему пока было и не до дворца. — Решили, значит, оставить дворец мне, только в том дворце даже стулья забрали.

— Куда повезут всё, я узнать не смог, — продолжает Герхард из Гровена. — Некогда было.

Волков машет рукой:

— И так понятно, по замкам своим загородным всё развезут да попрячут, — впрочем, эта паника среди Маленов была ему на руку. Он хотел, чтобы в тот день, когда он отстранит их сенатора от поста, ретивых Гейзенбергов и хитрых Раухов в городе было как можно меньше. — Пусть разбегаются из города, пусть прячутся. Это хорошо, — задумчиво произнёс он и продолжил: — Ты говори, возницу нашёл того, что прапорщика вещи вывозил?

— Нашёл, нашёл, — отвечает ему Ёж; кажется, он гордится проделанной работой. — Полдня его прождал возле конюшен; найти, где он таскался весь день со своей телегой, было нельзя. Вот и ждал…

— Ну и…

— Он отвёз их в Дайсбах, сказал, что на телеге час хода от города.

— Я знаю, где находится Дайсбах, — сразу вспомнил генерал, городишко был как раз на севере от Малена, по дороге на Вильбург. От Малена на карете или верхом — рукой подать.

— Стал он там у одной бабы, зовут её Барбара Хотльмиц. Она сдаёт комнаты. Возница сказывал, что сыскать её будет нетрудно, её дом почти у проезжей дороги. Большой, со двором, с кухней и конюшнями.

— Ну что же, — говорит генерал, думая, что теперь уже можно нанести визит этому прапорщику, — хорошо, что недалеко сбежал, значит, сыщем. Ты молодец, Герхард Альмстад из Гровена. А что говорят в городе про то, что Малены увозят добро?

— Говорят, испугались они, что вы приведете сюда своих людей. Людишки говорят, что отряд ваш уже близко… Один купчишка на рынке орал, что пушки уже в Лейденице, божился, что сам их видел, говорил, что завтра уже перевезут их на этот берег в Амбары, а ещё через два дня будут эти пушки в Малене, и что стража тот отряд с пушками в город сразу запустит. Говорят, что всем в городе Малены осточертели…

— Так и говорят? — уточняет генерал.

— Ага, так один мясник и кричал: осточертели. А одна баба молодая так и сказала: говорит, и поделом детоубийцам. Народишко простой весь за вас.

Всё, всё шло, слава Богу, именно так, как ему и было нужно. Горожане явно были за него, и от этой поддержки простых, казалось бы, никчёмных людишек городским нобилям, богатым семьям было не отмахнуться, в больших городских коммунах и многолюдных гильдиях всяких разносчиков и уборщиков улиц была большая сила. Но тут всё хорошее настроение Ёж перечеркнул всего одной фразой:

— А ещё тот пёс, о котором я вам вчера говорил, сегодня снова облаивал вашу сестру, опять стоял у места для объявлений и врал, сволочь, что она вам не сестра никакая, а девка какая-то…

— И что же, — спрашивает генерал, сразу мрачнея, — слушал его кто?

— В том-то и беда, что слушали, — убеждённо говорит ему Герхард из Гровена. — И немало людей этого пса послушать пришло.

Волков смотрит на своего шпиона взглядом тяжёлым, но Ёж под этим взглядом не теряется и глаз не отводит, а, наоборот, говорит ещё:

— Паскуднику пасть закрыть надо, больно поганый у него язык. Ни меры, ни приличий не понимает, дурак.

— Да, надо, — не сразу соглашается барон.

И тогда Ёж сразу спрашивает:

— А люди хорошие для такого дела есть у вас?

«Хорошие люди?».

«Хороших людей» в имении у Волкова проживает под тысячу человек. Люди его и вправду хороши, могут прямо на рыночной площади негодяя зарезать или прямо при всех взять и выстрелить ему в морду из пистолета посреди бела дня; но вот сделать это тихо, впотьмах, так, чтобы ни свидетелей, ни следов не оставить…

Волков молчит, думает, а Ёж смотрит на господина, ждёт и понимает это молчание по-своему. И спрашивает у него потом:

— Хотите, чтобы я этим горлопаном занялся?

Но генерал качает головой, он просто не уверен в этом человеке, боится, что его шпиона могут и схватить, и поэтому говорит:

— Завтра поеду в Эшбахт. Пришлю сюда Ламме, покажешь ему болтуна; пока же выясни, где он живёт, а Сыч приедет, пусть о нём позаботится, — и добавляет: — И найди тихое место, чтобы Сыч мог без помех с этим мерзавцем потолковать. Может, где дом есть плохой, без соседей, чтобы…

— Угу, — Ёж кивает; он всё понимает, но, кажется, рад, что не ему одному это дело с горлопаном придётся решать. — Есть у меня один домишко с гнилою крышей, узнаю, кто хозяин, — может, сниму, а может, и без хозяина обживу.

Волков соглашается: да, хорошо. А шпион заканчивает разговор:

— Скажите коннетаблю, что я остановился в трактире «У кумушки Мари». Там и буду его вечерами дожидаться.

На том они и расходятся. Вечер уже давно перетёк в ночь, окна в спальне у Кёршнеров по последнему модному слову домостроения можно раскрыть, и то, конечно, поможет от духоты, но в раскрытые окна летит всякая дрянь: комары, да мошки, да всякие шуршащие мотыли и прочие гады. Вот и гадай, как будет лучше засыпать: в духоте или с комарами. А ещё столько всяких мыслей в генеральской голове, да мыслей ещё и нехороших… В общем, засыпает он уже за полночь.