Без права на остановку

Глава 25

А не угадал нифига! Марта потребовала другое:

— Толья, давай помогать этой семье. Покажи стюардессам что-нибудь.

Я задавил в себе шутку: мол, показать-то я им могу… и уверен — впечатлит, но вот как это с пересадкой поможет?

— Извините, девушка, можно вас на минутку? — тяну руку вверх как школьник.

— После взлёта, всё после взлёта, — натянуто улыбается старшая рейса и торопится дальше по салону.

Чертыхаюсь про себя, а на лице — такая же дежурная кривая улыбка. Старшую я вычислил сразу: овальный значок с крыльями и серпом-молотом, белые перчатки и шляпка чуть иного фасона, чем у остальных. Важная фифа, столичная. Что ей какой-то провинциал? Тем более таких «важных господ», как я, на каждом рейсе — вагон и маленькая тележка.

Заинтересовать её материально? Может, и получилось бы, но я так никогда не делал. А выдать с презрительной ухмылкой что-то вроде: «Да ладно, лошара, чего ссышь — я сто раз такое проворачивал!» — слава богу, некому.

Впрочем, ВИП-статус своё берёт: сразу после взлёта ко мне подходит эта самая старшая со стаканчиком воды. То ли решила, что я пить хочу, то ли захотела удивить меня своей предусмотрительностью ткнув пальцем в небо.

— Анна, скажите, как вы относитесь к материнству? — начал я издалека.

— Мы знакомы? — стюардесса, округлив глаза, уставилась на меня.

Удивил её не столько мой вопрос, сколько тот факт, что я знаю её имя. В эти времена никаких бейджиков с именами не носят — эмалевый значок и всё. Но хитрожопый Штыба имя знал: ещё при входе в самолёт подслушал, как к ней обращались коллеги.

— К сожалению, нет, но хотел бы, — я постарался вложить в улыбку всё своё обаяние и, пользуясь удобным поводом, представился: — Анатолий Штыба. Депутат Верховного Совета, олимпийский чемпион по боксу, член бюро крайкома КПСС.

Теперь можно было переходить к просьбе: я уже не какой-нибудь хрен с горы, а вполне себе уважаемый человек. Корочки доставать даже не требовалось — уверен, она уже оценила и меня, и мою подругу, и мой прикид.

— Слушаю вас, — вернула улыбчивую маску леди Анна.

— Дело в том, — начал я доверительно, чуть поддавшись вперед, — что одна моя знакомая боится летать. Если муж рядом — ещё ничего, а вот одна… трусит. Ну, так бывает. К тому же она в положении.

Я сделал паузу, глядя на бортпроводницу так, будто речь шла о спасении всего рейса, и добавил:

— Как вы думаете, можем мы помочь супругам сесть вместе? Если нужно — я готов поменяться местами: мы с моей подругой сядем на их, они — на наши.

— Вотч? — вякнула моя соседка, которую собрались перебазировать без её согласия.

Ей наплевать на вип-зону, но лететь без меня она явно не желала. А вот кто её за язык тянул… Урок будет. Добрые дела у нас в стране, как известно, наказуемы.

— На каком месте они летят? — спросила старшая.

— Не знаю, не обратил внимание. Но мужчину вы точно узнаете — он высокий, мощный, а девушка… она беременна. У вас ведь не так много таких, верно?

— Трое беременных на рейсе, — сухо отчиталась Анна. — Но, кажется, я поняла, о ком речь. Сейчас попробую узнать, можно ли им помочь.

— Я не хочу без тебя, — Марта дёргает меня за рукав и, как обычно, когда волнуется, переходит на немецкий. Машинально отвечаю ей на нём же:

— Марта, это в крайнем случае. Уверен, госпожа Анна решит вопрос.

Чего бы ей вопрос не решить-то? Она тут старшая.

Но стюардесса, услышав чужую речь и как-то странно на нас покосившись при этом, подошла к делу формально. Ну, либо решила меня слегка щёлкнуть по носу, чтобы не зазнавался.

— Вы знаете, у женщины место в самом конце салона, — сообщила она, вернувшись. — С ней летит семейная пара и они разделяться не хотят. А у мужчины одна соседка — глухая бабушка, которая от окна уходить не желает, да и вообще вставать. Его второй сосед вроде бы и готов пересесть на ваше место, но он нетрезв и уже ведёт себя неспокойно.

Неправильно она меня поняла. Похоже, планировала посадить алкаша к нам, Катю — к Мише. Не пойдёт. Алкаш рядом с Мартой мне точно не нужен. Значит, остаётся только один вариант: я иду к алкашу и бабке, а Марту — к туалету. Чёрт! И всё ради того, чтобы отдать места моим не таким уж и близким знакомым?..

Уже открыл рот, чтобы обречённо согласиться, как в нашем отсеке вдруг потянуло тяжёлым перегаром, вперемежку с табачной гарью и потом. Из-за спины стюардессы показался дядя лет под пятьдесят — пролетарская физиономия, кулаки пудовые, и, как я тут же понял, манеры — хамские.

— Э, красавица, куда мне садиться? Я согласен! О! Чур я вместо парня к девушке! — радостно выдал он.

— Гутен морген, — пискнула Марта и прижалась ко мне намертво.

— Мужчина, сядьте на своё место! Я вас приглашу в случае необходимости, — голос Анны спокоен, но в нём чувствуется непреклонность. Видно, дядя уже успел ей изрядно потрепать нервы.

— Толя, я с ним не хочу лететь, я с тобой! — опять на языке Гёте шепчет мне Марта.

И снова стюардесса бросает на нас странный взгляд. Но это ерунда, главное — у дяди открывается фонтан красноречия:

— Это что же — фашисты разные на удобных местах летят, а я, заслуженный шофер, с этим мужиком, который полтора места занял⁈ Хенде хох!

— Мужчина, выражения выбирайте! — встаю я и оказываюсь с дебоширом нос к носу.

— А то чё? Будет мне ещё какой-то пиздюк указывать, что делать!

— Пиздюк? — заинтересованно пискнула Марта, услышав звучное и явное ругательное слово, которого в её лексиконе точно не было.

— Так! — Анна делает шаг вперёд. — Товарищ, требую, чтобы вы сели на своё место. В противном случае я буду вынуждена доложить командиру экипажа.

Смерив меня взглядом, хам всё-таки свалил, а у меня всё внутри клокотало — кулаки так и чесались. Всё же я смог толком объяснить старшей стюардессе, чего хочу, и обмен состоялся: моя милая, понурив голову и осознавая свой косяк, пошла к семейной паре у туалета. Я — на место Мишки, а он с женой пересел на наши.

Эх, капиталисточка моя… Надо уметь отвечать за свои слова. Помогать кому-то — пожалуйста, но всем разом не поможешь. Пусть это уяснит.

— Толя, да не надо было. Спасибо. Там это… пассажир неадекватный, ты поосторожнее, — поблагодарил и предупредил заодно меня священник.

Сажусь на место с краю, где сидел батюшка, и с вызовом смотрю на соседа. Бабка у окна уже спит.

— Слышь, малахольный, а ты чего такой борзый? — бугай достаёт из кармана початую чекушку, благо сейчас не шмонают при посадке.

С удовольствием фигачу хаму локтем аккурат в солнечное сплетение и, склонившись к уху, шепчу ласково, почти по-дружески:

— В Красноярске жопу тебе порву.

— Ыыых, — ничего более конструктивного мой собеседник сказать не может.

— Для начала тебе трезвяк организую. Потом по выходу встречу… плакать будешь, как девочка, я тебе обещаю, — продолжаю знакомить его со своими кровожадными планами.

— Ты… ты это… рамсы попутал? — отдышавшись, огрызается сосед. — Знаешь, на кого пасть разинул, сявка?

— Наблатыкался — и думаешь, автор? — ехидно интересуюсь я.

— Слышь, фраера, дайте откиснуть, — вдруг рявкает бабушка, приоткрыв один глаз. — Всю ночь в хате глаз не смыкала.

Мы с соседом одновременно зависаем и переводим взгляд на неё. Всё верно: партаки, хоть и прикрыты одеждой, но на тыльной стороне руки пожилой женщины читаются чётко.

— Тихо будь. Вишь крест с лучами, значит, «не исправится», заслуженная. У такой и знакомые подходящие имеются. Давай в городе порамсим, — уважительно косясь на соседку, шепчет мне на ухо сосед.

«Фигли — это же Красноярск! Бабка — не одуван ни разу!» — думаю я, что в переводе на нормальный язык: «Ну, а что ты хотел? Тут люди серьёзные живут, и эта бабушка — вовсе не милая беззащитная старушка, а дама с таким прошлым, что лучше с ней не связываться».

По прилёту на выходе меня ещё раз благодарят Миша и Катя, даже не подозревая, что благодарить-то надо сердобольную Марточку.

Идём за багажом. Груза теперь меньше, чем по выезду из посольства — один чемоданчик уже отбыл в деревню к отцу и бабуле. Хотя, уверен, распоряжаться всем добром будет Вера — она для этого идеально подходит.

Пока летели, я успел обдумать тему визита родных в Норвегию. И понял, что меня смущало во всей этой ситуации: на кой-ляд мне подачки? Домик нам снимут? Да я сам сниму, а захочу — и куплю. Бабуле скажу, что на призовые. Откуда ей знать про мои реальные доходы? Так и сделаю. Никаких подачек.

— Толья, лови! — Марта ухватила один чемодан, а второй я позорно проморгал, и он бодро укатил на новый круг. Теперь две минуты буду, как дурак, ждать.

— Гражданин, ваши документы. И вы, гражданочка! — лязгнул за спиной властный голос, когда мы уже вышли из зала багажа на улицу.

Оборачиваюсь — два мента. Чины невелики: старлей — молодой, и старший сержант — уже с сединой под милицейской фуражкой.

— Пожалуйста! Удостоверение члена Верховного Совета СССР, партийный билет, пропуск в крайком, удостоверение заслуженного мастера спорта… — с удовольствием достаю я ксивы. — А в чем, собственно, дело? Какова причина проверки? Кстати, ваши имена, звания? Почему не представились? Расслабились тут, в Красноярске?

Морда летёхи выражает офигевание. А на физиономии сержанта, бросившего недовольный взгляд на напарника, читается явное раздражение: «Я ж тебе говорил!»

— Да на тебя кто-то из экипажа нажаловался, мол, иностранцы летят в закрытый город, — слышу знакомый голос рядом.

— Доброе утро, Валерий Ильич! Летите куда?

Передо мной стоят Лукарь и Андрей Верхоенко. Ну, Андрюха — тут всё понятно: Марту приехал охранять. А что тут делает зам УКГБ полковник Лукарь?

— Анатолий Ефимыч поспать не дал, — загадочно бросает полковник, скользнув взглядом по ментам.

— Сафронов?

— Ну а кто ещё? Он, он — тащ генерал-майор. Дело срочное, Толь! Ну что мы тут, в проходе стоим? Верхоенко, вещи бери — и в машину!

— Спасибо, конечно, но меня тут «Волга» крайкомовская ждёт, — бормочу я, пытаясь понять, что за цейтнот.

— Отправил я её уже назад, с полчаса как. Говорю же — поспать не дали!

Через пару минут уже в машине, Лукарь наконец объясняет, чего ради явился в аэропорт.

— Толь, у тебя там родственники в Норвегию собираются…

— Валерий Ильич, а вы откуда в курсе? Я бабулю только вчера уговорил!

— Ну вот, а сегодня… да какая разница. Есть дело: надо привезти в Союз из Норвегии одну вещицу. По дипломатическому пути — никак, а вот твоя мама или бабушка…

— Она мне не мама, а мачеха. Но не суть. А что, если не секрет? — киваю я в сторону Марты и Андрюхи.

Андрей сидит на водительском месте с ленивой физиономией — похоже, ему уже инструктаж провели. А моя милая… что-то чертит в блокнотике. Скосил взгляд. «Пиздюк» — читаю транскрипцию и три вопросительных знака. Вот же энтузиастка-полиглот! Тут или по губам бить, или по попе. Последнее — явно интереснее.

— Знаю, что мачеха. И не секрет. Не перебивай!

— Не перебивай меня, не перебивай… я сегодня как железо… — дурным голосом затянул я, вызывая у всех оторопь.

Чего? В последнее время я старательно пытаюсь припомнить разные строчки из песен будущего. Специально лоб морщу.

— Толя! Бляха-муха! Ты можешь серьёзным быть? Тебе сколько лет? — возмутился полковник.

Сижу, считаю.

— Толья — твэнти уан! — радостно сообщает Марта, наконец, вычислив количество прожитых мною лет.

Смотрим с Лукарём на неё с любовью: какая открытая и простая девочка. Вот только в годах ошиблась. Пять лет здесь и сорок восемь там… Больше мне.