Без права на остановку

Глава 24

— Ты это… если секрет какой, то потом расскажешь, — киваю я на водилу.

Обидеть его не боюсь, так как говорю вполголоса, да и в самом деле — что тут обижаться? Всё равно ведь будет отчёт строчить, так что, если «просили не говорить», лучше пусть расскажет только мне.

Марта понятливо затыкается, только щёки у неё слегка розовеют. А едем мы в ресторан «Арагви», где сегодня гуляют демократы. На входе в заведение нас встречают два швейцара, оба в униформе: белые перчатки и галстуки-бабочки. Видно, предупреждены: запускают как по свистку, даже документы не спросили.

Иду, перевариваю свежие новости от Марты. Она, как только мы вылезли из машины, всё-таки сообщила — и не одну, а целых две.

Первая — мои возможные родственники, а именно будущая тёща, уже копают мою родословную, ищут там кого-нибудь из знатного рода. Чтобы, наверное, на фуршетах не стыдно было меня представить. Ну, флаг им в руки. У бати с его пролетарской фамилией — хоть до седьмого колена копай, дворян не найти. И по маминой линии… бабушка точно мимо — она сестра известного чекиста.

Вторая новость — куда жирнее: предложат остаться в Норвегии не только мне, но и маме Вере, и батe, и бабуле. Официально, с бумагами, печатями и без всякой лишней бюрократической волокиты. Причём берутся согласовать это с советской стороной.

Домик, говорят, дадут. Недалеко от Осло. Участок земли. Коровку надо? Будет! Мне-то не знать, что у них там с крупно-рогатым скотом всё в порядке. Маму Веру — в посольскую школу пристроят, батю… ну, если пожелает, можно и забойщиком. Там ведь крупный рогатый не только доят, но и на мясо иногда пускают. Бабуле — персональную пенсию, как участнице войны. Красота!

— Только наш управдом считает, что бабушка твоя не согласится, — шепчет Марта по пути к банкетному залу.

А то я сам не знаю… Бабуля у меня резко против будет. Ведь все подруги у неё в деревне, друзья-фронтовики ещё живы, да и хозяйство своё: дом, участок. Зачем ей эта Норвегия? Да у нас под окнами абрикос цветёт! А там что — елки и северный ветер? К тому же она подарков на халяву не любит, особенно от чужих.

Батя — другое дело. Широкая душа: примет с благодарностью. Он и сам дарить любит… вернее, любил до брака. Теперь, уверен, купеческий размах его прижала цепкая рука жены.

Но если и будет он против, то в Вере я уверен — уговорит. Хочешь не хочешь, а останутся они в Норвегии… ну или переедут туда, как там решат. Интересно, это ж получается — у меня родственники за границей будут? Как в анекдоте:

— Рабинович, у вас есть родственники за границей?

— Нету!

— А в анкете написано: брат и родители — в Израиле, сестра — в Америке…

— Так они — на родине? Это я — за границей!

Сейчас с этим полегче стало. Нет, если у тебя родня в Израиле, например, или Штатах — КГБ тут же стойку сделает. Ну а если какая-нибудь Норвегия, да ещё на низовой должности — никто и глазом не моргнёт. Другое дело, что я в бюро, и у меня доступ к секретке.

Формально наличие родственников за границей не мешает ни в КПСС вступить, ни карьеру делать. Но на практике это всегда повод для лишней проверки — особенно в органах идеологического контроля, спецслужбах, МИДе и ВПК.

Тьфу, тоже мне, нашёл, о чём переживать! До секретаря хотя бы третьего уровня мне ещё как до орбитальной станции «Мир» пешком. До 91-го точно не успею.

Что же Марта своим родным про меня наплела, что они перешли к активным действиям? Неужели заявила: «Люблю так, что жить без него не могу!» — и всё, двор встал на уши?

Внимательно разглядываю подругу.

— Что? Плохо выгляжу? Помято где? Прическа? — напряглась «невеста», неправильно поняв мой взгляд.

— Что за управдом? — перевожу тему.

— Ну… как это по-вашему… руководитель протокола королевского двора, — пояснила Марта и зачем-то добавила: — Он хороший.

Видать, моя серьёзная морда заставила её подумать, что я недоволен этим знатоком душ советских фронтовичек.

В «Арагви» как раз допели «Сулико», и тапёр на пианино бодро перешёл на что-то более весёлое. Марта вертит головой — ей всё интересно: и люди, и обстановка, и сам этот густой, пропитанный историй воздух зала.

— Вас ждут в «белом», — метрдотель, появившийся как призрак, предложил нам следовать за ним.

В «Арагви» ещё со старых времён несколько отдельных кабинетов — таких себе приватных залов для закрытых приёмов, где особо важные гости могут без посторонних ушей решать дела государственной важности. Самый легендарный из них — личный кабинет Берии на втором уровне. Он оборудован небольшим балконом, выходящим в основной, «столичный», зал, откуда высокопоставленный гость мог незаметно наблюдать за публикой.

«Белый зал» — нынче это и есть бывший кабинет Берии. Туда мы и поднялись. С порога ясно — Чубайса среди гостей нет, значит, «рыжий» пока не в фаворе у Ельцина.

— Штыба! А ну иди сюда! — каркнул Бэ-эН своим мощным голосищем, заметив меня.

— Как тут красиво… — Марта вертела головой, разглядывая ковры, лепнину и массивные люстры наверняка хрустальные. И ведь принцесса, видывала и дворцы, и залы куда богаче, но тут, похоже, и её зацепило. В глазах прямо читалось: «Вот это я попала!» — смесь удивления, интереса и лёгкого восхищения.

В зале навскидку человек пятнадцать, не больше. На столах — полный набор ресторанных соблазнов: осетрина на вертеле, цыплята гриль, ну и, конечно, шашлык. Рядом — целые грозди винограда, пирамидки яблок и апельсинов, тарелки с зеленью, румяные лепёшки. Глаза разбегаются, а рот наполняется слюной.

Ничего так демократы питаются — может, и мне к ним податься?

С трудом нашли для нас место — кому-то из соседей Ельцина пришлось пожертвовать своим стулом в мою пользу.

— Кучмачи — воч ис? — поинтересовалась Марта у пышногрудой дамы лет за сорок, которая великодушно предложила ей что-нибудь с переполненного стола.

— Печень, вроде, пряная такая… попробуй, тут всё вкусно, — перевёл я на английский.

Я заранее попросил Марту включить режим стопроцентной иностранки — чтобы меньше лезли с разговорами.

— Молодец, сильно сегодня выступил! — Ельцин наливает себе и мне вина в бокалы.

Хоть не коньяк бухает — и то хорошо. Я чокнулся за какой-то корявый тост, пригубил вино и поставил бокал на стол.

— Что там у вас в провинции? — Ельцин обнял меня за плечо, и вообще дружелюбен.

— Как обычно — мхом порастаем. У вас тут, в Москве, всё движение. Ну и в Прибалтике. Слышал, вы там были недавно?

Дальше разговор у нас пошёл не пьяненький, а вполне серьёзный. Я поинтересовался его мнением насчёт латвийской декларации. Было видно — тему он знает так себе, но позиция у него чёткая.

— Надо дать им… прибалтийским республикам, я имею в виду… независимость, экономический суверенитет, хозрасчёт. А дальше пусть сами решают: выходить из состава СССР или нет, — рассуждает Ельцин. — А ты что, против? Не стесняйся, говори, для того старшие товарищи и нужны, чтобы подсказать, как правильно!

— Я-то лично не против экономического счастья прибалтов. Но не за счёт РСФСР. Да и будущих «неграждан» жалко.

— Кориандр нужен тут. Говядина — очень требовательное мясо, — журчит рядом с Мартой тётка.

Нам её, конечно, представили, но запоминать имена случайных людей не вижу смысла. Была бы фамилия знакомая…

— Толя, какое НАТО? Какие «неграждане»? Да кто ж позволит-то? — отмахивается Ельцин. — Там в Латвии половина русских, неужели они против себя будут голосовать? Эх, молодой ты, ничего не знаешь.

— А кто помешает? — усмехаюсь я пассажу о молодости. — Законы СССР там уже ниже местных по декларации. А Горбачёва всё устраивает. Я не против «развода», но делать это надо цивилизованно — людей защитить в первую очередь и интересы нашей республики не ущемить.

— Здраво рассуждаешь, — кивает Борис Николаевич. — А Миша… Ты прав — ему бы покрасоваться только с трибуны. О нашей республике толком не заботится.

Беседовали в таком ключе минут тридцать. Моя норвежка успела продегустировать, кажется, половину блюд на столе, а я всё это время аккуратно вбивал в голову уже изрядно подвыпившему Ельцину мысль: со всеми этими демократическими закидонами нас могут обвести вокруг пальца, и тогда уже ничего не исправишь.

Вышло у меня или нет — не знаю. Но вместо конфликта, на который я, честно говоря, был морально готов, Борис Николаевич почему-то проникся ко мне ещё большей симпатией.

— Вкусно очень, всё, что пробовала. Какая большая страна у вас, я такого в Красноярске не ела… Ну, только шашлык, — призналась Марта уже в машине по пути в аэропорт.

А в аэропорту нас ждал комфортный депутатский зал. Багажом тоже сами не занимаемся: водитель всё оформил, как положено.

Я, довольный, усаживаюсь поудобнее в кресле и готовлюсь почитать свежий «Советский спорт», купленный тут же, в киоске аэропорта. Газета ещё пахнет типографской краской, и я уже в предвкушении спортивных новостей — это я всегда любил, и в прошлом теле, и в нынешнем.

— Толя, ты что ли?

Ко мне спешит… Валентина из волейбольной «Уралочки». Видимо, тоже рейса ждёт. Ой, как неудобно! Всё-таки бывшая любовница, а тут Марта… Ляпнет что-нибудь. А Марта, хоть и говорит плохо, но понимает уже почти всё.

Но мне повезло — Валя была с мужем!

Знакомимся со «вторыми половинками», при этом я изо всех сил стараюсь мордой не выдать наш общий секрет. Муж Вали, Виталий — конькобежец, улыбчивый, открытый парень. Сразу начал хвастаться, что в прошлом году получили квартиру, что ремонт там идёт уже почти год, и что теперь они мечтают купить стиральную машину-автомат.

Валя, вместо того чтобы обсуждать приземлённую бытовуху, принялась рассказывать про свою учёбу в пединституте и про походы в театр и на балет. Говорит, что это теперь её любимое развлечение.

В общем, за беседой время до нашего рейса пролетело незаметно. Попрощавшись и вздохнув с облегчением — чего греха таить — я направился на посадку. Марта семенит сзади. Ну, нравится ей идти позади, хоть я и ругаюсь за это — всё без толку.

В самолёте неожиданно натыкаюсь взглядом на стоящую в проходе Катю. Одна из двух сестёр-красавиц, моих подружек ещё по общаге КГУ… Рита и Катя. С Ритой у меня тоже было.

А сегодня прям кучно пошло — одну за другой встречаю своих бывших…

— Толя? Привет, — растерянно произносит Катя, почему-то глядя не на меня, а на Марту.

— Привет! Знакомься — моя невеста Марта, а это бывшая соседка по общежитию, Катерина, — представляю я девочек. Специально добавил слово «невеста», чтобы Катя не вздумала поставить меня в неловкое положение.

Сзади уже подпирают желающие пройти к своим местам, и я всё же успеваю заметить — Катя в положении! Я тут точно ни при чём!

— Вы ждать ребёнка? — моя «невеста» придирчиво разглядывает Катерину, которую беременность только украсила — грудь стала больше, хотя и так маленькой не была.

— Нельзя поменяться… я просил… говорил, что с женой… Ой, прости господи… будем здесь сидеть или попрошу кого-нибудь из пассажиров, когда все усядутся, — за спиной раздаётся ещё один знакомый голос — отца Михаила.

Отец Михаил — бывший афганец, а ныне батюшка, с которым я пересёкся года два назад в Москве. Тогда он выручил мою знакомую предпринимательницу, когда к ней полезли блатные. У него ещё, если память не врёт, сестра-монахиня в Енисейском монастыре живёт.

И вот что выходит… он, значит, Катю… того… А ведь я их сам и познакомил у себя в Николаевке, когда он с Ильёй мне огород копал да картошку сажал. Тогда, помню, отца Михаила в поезде обчистили, и я ему помог. Выходит, даже дважды, судя по животику его жены.

— Не задерживайте! — окрик сзади подстёгивает меня, и я, не споря, усаживаюсь на своё место, пропуская отца Михаила с Катериной к их.

А места у нас с Мартой козырные: этот «Ту-154» оказался с бизнес-классом, и нам достались два кресла во втором ряду. У моих знакомых, к чьему семейному счастью я, выходит, приложил руку, — похуже, да ещё и в разных концах салона. Батюшка пытался было договориться со стюардессами, но те, занятые рассадкой пассажиров, его вежливо отшили.

— Толя! — шепчет мне Марта, устраиваясь у окна и теребя меня за рукав. — Я иметь к тебе просьба! Обещать?

— Что такое? Давай хоть взлетим для начала, — спрашиваю я, хотя и так догадываюсь: попросит махнуться местами с будущими молодыми родителями, а они займут наши, чтобы лететь вместе.