Беглый в Гаване

Глава 8

Я уже собрался было вставать, когда посмотрел на генерала повнимательнее. Лицо с утра было у него немного серым, сейчас — красноватое. Плечи слегка осунулись. Да и взгляд уставший — как будто не спал ночь. Хотя, зная его — скорее всего, так и было.

— Филипп Иванович, — сказал я, снова присаживаясь на скамью. — А вы давно анализы сдавали?

Он усмехнулся, по-генеральски криво:

— Сейчас скажешь — «раздевайтесь, лягте, я вас послушаю». Нет, Костя, у меня медкарта с корками из бронеплиты.

— Медкарта — это хорошо. Но вы же знаете, я не просто зубной техник. И я вас знаю не первый день. Вы сегодня за вечер пять раз кашлянули — в разное время и в разной тональности.

— Да ладно тебе…

— Ладно-не ладно, а пульс — учащённый. Лицо — с перебором капиллярного давления, руки — слегка дрожат, когда вы закуриваете, а вы ведь стараетесь не курить. Знаете, что это всё вместе может значить?

Измайлов посмотрел на меня внимательно, прищурившись.

— Знаю. Но предпочитаю не думать.

— А я вот предпочитаю думать. Не на Кубу же вы приехали сдыхать от гипертонии, панкреатита и хронической усталости.

— Откуда ты знаешь про поджелудочную?

Я пожал плечами.

— Когда человек сидит, держась ладонью за левый бок, и делает вдох через раз — тут не нужно быть инопланетянином, чтобы понять.

Он хмыкнул.

— Да, ты не только технику чинишь. Что же ты мне предлагаешь, медик-инженер второго ранга?

— Я предлагаю, Филипп Иванович, пройти курс. Без больничных и диагнозов в карточке. Комплекс витаминов, очищение, диета, отдых. У меня в оборудовании есть кое-что, чего даже в кремлёвке не дают. И ещё кое-что оттуда, откуда вы даже не догадываетесь.

Я сказал это тихо, но с намёком, и он меня прекрасно понял.

— Делаешь предложение, от которого нельзя отказаться?

— Да нет, я просто не хочу, чтобы вы загнулись в тот момент, когда будете мне ещё очень нужны.

Он посмотрел в сторону, где темнела наша каса. Потом снова на меня.

— Ладно. Договорились. Но только чтоб без всяких там синих пилюль и банок с надписью на латыни.

— Обещаю. Всё будет культурно. И эффективно. Начнём завтра.

Измайлов встал.

— Вот уж не думал, что мой личный доктор будет… таким.

— А я не думал, что мой начальник будет нуждаться в моей медпомощи.

Утро продолжилось без спешки, но с чётким планом: сегодня — в центр. Не в университет, не в консульство, не к часовщику, а туда, где всё настоящее: карты, перехваты, тепловой гул антенн, и где можно чувствовать ситуацию в прямом эфире. Только заскачу к себе в касу на минутку, надо посетить комнату для мальчиков.

К моему удивлению, Инна, уже умудрилась натереть кофе в маленькой мельничке, обернулась ко мне, всё ещё босая, с чуть растрёпанными волосами и улыбкой:

— Ты сегодня в свой «главный штаб»?

— Ага, надо, бормашина ведёт себя как старый граммофон — то бурчит, то чихает.

Инна усмехнулась:

— А я думала, ты уже с ней душевно сросся. Даже ревную иногда.

— Это ты зря. Но сегодня — профилактика. Стоматолог, если уж он настоящий, должен следить не только за зубами, но и за инструментом. Иначе — это уже не медицина, а импровизация с острым предметом.

Пожав ей плечо и захлопнув дверь, я спустился во двор. «Победа» стояла под пальмой, припорошенная пыльцой и утренними листьями. Надо бы накрывать, но руки всё не доходят. Капот я открыл плавно, по-отечески. Масло в норме, ремень не свистит — значит гуд.

Завёлся с полоборота — не зря на днях прочистил карбюратор, заменил свечи и перебрал стартер. Досталось от меня и аккумулятору. Сейчас мотор гудел, как старый баритон на репетиции хора: слегка устало, но честно.

В сарае я с недавних пор храню два комплекта запасных щёток, латунный ёршик и маленький флакон машинного масла — всё для зубной машины. Взял, бросил в коробку под сиденьем.

Через пятнадцать минут я уже был по пути в центр, на своей верной «Победе», где гудел вентилятор, а на заднем сиденье лежал контейнер с бутербродами приготовленными заботливой Жанной Михайловной. Утро ещё держалось на лёгкой прохладе, но к полудню, как всегда, всё станет горячо, и только по погоде.

Дорога до центра была уже знакомой, но каждое утро — немного новая. Местные школьники, как всегда, шли гурьбой и жевали манго. У заведения с жареными пирожками спорили два дедули — один в кепке с логотипом «Buick», другой с портфелем, явно видавшим не один раз партийные собрания.

Центр встретил привычно: дежурный у проходной, уже под навесом, в нос забрался запах топлива — видно по холодку приходил бензовоз и раскалённого бетона, плюс гудение трансформаторов. В медпункте — тишина и никого, даже медсестры, которая вела обычно журнал дежурства.

Только я хотел громыхнуть начальственным басом, как за спиной слегка хлопнула дверь. Вошла медсестра, увидела меня и оживилась:

— Señor Borisenok! — это так она обычно шутила, хотя сам была коренной русачкой. — Пациентов пока нет. Но один сержант обещал явиться с мозолью. Он её холит и лелеет с понедельника.

— Скажи ему: если мозоль будет продолжать сопротивление, я её депортирую. Лично.

Зашёл в кабинет. Бормашина, моя старая подруга, ждала на своём месте. Снял кожух, включил тестовый режим. Завыла она на полную мощность, потом заглохла. Всё как надо. Проверил щётки, смазал ротор, продувал каждый узел, проверил втулки и баланс.

— «Друг», запиши: профилактика пройдена, рабочий ресурс до следующего обслуживания — 180 часов. Предлагаю добавить таймер с напоминанием. И да, закажи местным — три наконечника, если получится, не кубинских, а хотя бы из Чехословакии.

— Записано. Запрос оформлен. Один чехословацкий наконечник имеется в системе снабжения при посольстве.

— Тогда бронь.

Бормашина вздохнула, будто с облегчением. Я вытер руки и наконец позволил себе сесть за стол — заодно проверив, как себя чувствует внешний радиоканал. Датчики работали стабильно. А зонд, что дежурил у Гуантанамо, уже начал подавать первые пакеты.

Нормальный день. И даже зубы никому пока не сверлим.

Так не спеша прошло время до вечера. Приехав к себе, сходил в душ и сходил на касу к генералу с кратким докладом о проделанной работе. Выслушав мой доклад он кивнул и пошёл прочь по тропинке. А я остался сидеть под манговым деревом, чувствуя, как вечер наконец остыл, и в воздухе повеяло свежестью — как будто сад сам благодарил за то, что тут говорят по делу и по душам.

После разговора с генералом, я вернулся в касу и устроился на террасе. Вечер на открытом воздухе получился тёплым, с терпким запахом манго, перемешанным с ароматом свежей заварки. Я налил себе кружку кофе, устроился в плетёном кресле, вытянул ноги и включил на магнитофоне старую кассету с джазом. Кажется, это был Глен Миллер, хотя «Друг» тут же шепнул мне на подкорку:

— Исполнитель Дюк Эллингтон. Композиция — «In a Sentimental Mood». Год — 1935.

Я хмыкнул. Ну, значит, сам Эллингтон. Тем более к настроению подходило.

— «Друг», ты тут?

— Разумеется. Я всегда тут.

— Отлично. Мне нужно всё, что мы сейчас знаем о Хорхе, Ямиле и их связях с полковником КГБ.

— Компилирую. Ожидай краткую сводку.

Пока он собирал факты, я наблюдал, как внизу по улице лениво проехал велосипедист. На багажнике — связка бананов, в руке — радиоприёмник, из которого доносился чей-то обрывистый голос. Джаз мягко заполнял пространство.

— Хорхе Гарсия: 32 года, гражданин Испании, ранее служил в государственной «Compañía Telefónica Nacional de España» (CTNE). Примерно с 1981 года начал работать на иностранную разведку, предположительно британскую. По некоторым признакам Defence Intelligence (DI). Мог пройти подготовку в SBS, так как раньше увлекался подводным плаваньем. Анализ его мускулатуры показал, что антологичное развитие имеют 95% профессиональных пловцов-спортсменов высокого уровня. Канал передачи информации — судя по полученным данным — морской, через иностранные суда и зашифрованные радиопакеты. Связной — сотрудник КГБ, имя пока под кодом.

— А что по Ямиле?

— Ямила Мендоса: 27 лет, гражданка Ямайки, ранее — медсестра в столичной клинике. Отлично плавает. Вступила в контакт с DI примерно в октябре 1982 года. По ее показаниям, именно она предложила использовать служебный медкабинет для хранения микрофильмов. Прямая связь с иностранными спецслужбами пока не установлена, но по ее признаниям была свидетелем нескольких встреч.

— То есть они вдвоём — часть какой-то схемы. Полковник?

— В связи с ним выявлена одна странность: Никем не зафиксировано, что полковник передавал сведения напрямую. Есть обоснованное предположение, что он использовал технический контейнер, похожий на один из стандартных ящиков медоборудования.

Я задумался.

— Значит, он сам — активный участник.

— Да. Также возможно, что он планировал использовать «Адмирал Нахимов» для транспортировки оборудования или информации.

Я отхлебнул глоток уже чуть остывшего кофе и посмотрел на розовеющее небо над крышей соседней касы.

— «Друг», а у тебя нет ощущения, что у него связи выше, чем просто в резидентуре здесь?

— Имеются совпадения по контактам. Один из кураторов, упомянутых в записях Хорхе, совпадает по голосу и ключевым словам с сотрудником Центра внешнеполитической координации, ныне находящимся под наблюдением.

— Вот оно. Значит, не просто местная грязь, а целый ил — от берега до самого дна.

Джаз перешёл в лёгкое саксофонное соло, и я молча дослушал. Потом сказал:

— Ладно. Дальше ты знаешь, что делать. Передай Измайлову сводку, без ссылок на источники. Скажи, что информацию дал я. Пусть думает.

— Принято. Передача через защищённый канал будет завершена в течение 1–2 минут.

Я откинулся назад, глядя в тёмнеющее небо.

Куба только начиналась. А вместе с ней — и наши приключения.