Беглый в Гаване

Глава 4

Генерал затушил сигарету, встал с лавки, сделал пару шагов по саду и вдруг сказал вполголоса, как бы между делом:

— Есть что-то ещё? Только давай сразу, пока маскировка активна.

Буквально секунду я подумал, но потом всё же решился — ведь лучше спросить у знающего, чем лезть самому наобум.

— Есть. Вопрос… чисто житейский.

Измайлов обернулся, поднял бровь:

— Житейский? Удивил. Валяй.

— Тут у вас, в Гаване… — начал осторожно, подбирая слова. — Машины. Эти — старые американские. Пятидесятых, шестидесятых годов, они же как с картинки. Восстановленные, яркие, по улицам плывут, как крейсера.

Генерал хмыкнул, прищурился:

— Ага. Ты заметил. Все замечают. Это тебе не Жигули. Здесь — да, культ. Пол-Кубы на таких ездит. Половина как семейные реликвии, половина — в такси. А у тебя что — коллекционерский зуд?

— Нет. Просто… подумал, не взять ли себе одну. Для личного пользования. Чтобы был транспорт под рукой. «Победой» по личным делам ведь много не наездишься.

— А ты где работаешь не забыл? В серьезной конторе или в экскурсионном бюро? Тебе с Инной лишняя публичность категорически не нужна!

— По делу, Филипп Иванович. Быстрота, мобильность, анонимность. Своя машина — это меньше зависимостей. Да и Инна будет спокойнее.

Генерал на секунду задумался. Потом медленно кивнул, посмотрел на манговое дерево, под которым скрывался замаскированный дрон:

— Мыслишь правильно. Только учти: автомобиль здесь — не роскошь, а инструмент. А инструмент должен быть незаметным. Ярко-красный «Шевроле Бел Эйр» с белыми крыльями — это не транспорт. Это фейерверк с номерным знаком.

— Я понимаю. Думал о чём-то скромном. Допустим, «Форд» пятидесятого года или старенький «Плимут». Главное — чтобы на ходу и не вызывал вопросов.

— Ну… тогда ищи через своих. Или я могу сказать одному проверенному. Он с местными торговцами держит связь. Только цену учти — тут доллары решают. Кука за десять — уже лотерея. Всё зависит от состояния. Некоторые кузова держатся только на вере и проволочках.

— Деньги найду.

— А если не хватит?

— «Друг» поможет…

— Это как?

Я вытащил из портмоне несколько сотенных купюр.

— Что скажете Филипп Иванович?

Он взял валюту в руки и внимательно осмотрел и ощупал каждую купюру.

— Настоящие… Бумага правильная, защита на месте… Есть подвох?

— Да… Они все перепечатаны из однодолларовых купюр, там… — я ткнул пальцем в небо.

Генерал тихо рассмеялся.

— Ну, если «Друг» в деле — тогда вопросов нет. Ладно. Завтра или послезавтра скажу, к кому лучше подойти. Но машину не ставь под окна. Найдём гараж. Или я у своего кубинского связного договорюсь — у него мастерская, есть уголок. Там и обслужишь, и спрячешь при случае.

— Спасибо. Это много значит.

— Не за что. Просто… помни, Костя, тут важна не только маскировка. Тут важно — не выделяться даже среди тех, кто уже выделяется. Эта страна живёт по своим правилам. Не пытайся их ломать, научись их использовать в своих интересах. Как ветер — не против, а в парус.

— А как ты вообще додумался до этой аферы?

— Если честно, то «Помощник» подсказал… Вернее навел на правильную мысль… Тут есть еще одна мысль…

— Филипп Иванович, ещё один момент… важный. Из личных наблюдений.

Он остановился, повернулся, прислонился плечом к столбику забора:

— Слушаю.

— Вчера, когда с Инной гуляли по старому центру… случайно увидели сцену. Женщина, торговавшая жареными бананами, провернула почти открыто одно дельце с каким-то мутным типом. Сначала подумал, что он у неё еду берёт в долг, а потом понял — они обменивались валютой. Но не так, как обычно. Она ему мелкие доллары — по одному, а он ей сотенные — не новыми купюрами. И курс у них странный — наоборот, «обратный»: один доллар крупными — на доллар двадцать мелочью.

— Сотки? — переспросил генерал, брови чуть вздрогнули. — Свежие?

— Нет. Скорее старые, потёртые. Без водяных знаков, как у новых серий. Но настоящие, не карикатуры.

Измайлов кивнул, будто что-то сопоставляя.

— Это один из местных способов местного теневого бизнеса. Есть тут такой «карманная» теневая конторка. Работает без вывески, но с приличным оборотом. Кукловоды за ней — не из бедных. Деньги гоняют между Майами, Панамой и Гаваной. А те, кто тут на земле — просто пешки. Торговки, продавцы, порой даже школьники.

— Я не вмешивался, просто наблюдал. Но мысль возникла. У нас с собой немного наличных, и будет необходимость докупать кое-что из оборудования или платить информаторам. Всё официально не проведёшь.

Генерал посмотрел пристально, будто примеряя невидимую формулировку.

— Смотри, Костя. Тут два правила. Первое — никаких самостоятельных обменов с улицы. Только через проверенных. Всё, что идёт через руки «мутных типов», уже записано в чужие блокноты. Второе — не играй в местного. Даже если у тебя будет кубинская «профсоюзная книжка» или фальшивые документы — ты для них всегда чужак. А чужака считают по шагам.

Я кивнул.

— То есть обмен возможен, но — только с вашего одобрения?

— Или через мои каналы. Я дам тебе связного. По запросу «Друг» сможет выйти с ним на связь без следов. Он передаст нужное, проведёт обмен. Условие одно: отчётность и контроль. Любая неучтенная валюта здесь — это риск не только для тебя, но и для меня, как твоего непосредственного начальника. Ты пойми, все кому надо, знают что ты мой протеже и если ты на валюте попадешься, то появится мнение, что я тебя притащил сюда именно для таких дел, понял?

— Да, просто не хотелось терять возможность. Видно было — люди работают под контролем. Настроены аккуратно. Они боятся, но всё равно делают.

— Потому что прибыль высокая. И потому что кто-то их прикрывает. А вот кто — это уже наша работа. Возможно, ты поможешь в этом.

Он похлопал меня по плечу, затянулся последней сигаретой, оставив след из табачного дыма и мыслей. Много мыслей.

Генерал кивнул напоследок и пошёл прочь, шаг за шагом растворяясь в темноте сада. Манговое дерево чуть шелохнулось — может, от ветра, а может, от дрона, вновь перешедшего в режим наблюдения.

Впереди была не только служба в медсанчасти с пациентами и оборудованием, впереди начиналась настоящая игра.

Он ушёл, не оглядываясь. А я остался стоять под манговым деревом, вглядываясь в небо. Где-то там, в ближнем космосе, на орбите вращался «Помощник». А тут на Земле начиналась новая глава.

— Друг, — сказал я мысленно. — Подтверди режим ночного наблюдения.

— Подтверждаю. Куба под прицелом.

— Тогда спим. Кто может.

Ночь была тёплая, душная, будто пропитанная ароматами цветущих деревьев за окном. В доме царила тишина, нарушаемая лишь шорохами листьев и стрекотом невидимых насекомых.

Я вышел из душа, вытер лицо полотенцем и взглянул в сторону кровати. Инна лежала на боку, уже без халата, в одной тонкой ночной сорочке, которая скорее подчеркивала изгибы её тела, чем скрывала их.

— Ты как жаркое лето, — пробормотал я, подходя ближе.

Она улыбнулась и подняла взгляд. В её глазах уже был ответ.

Я лег рядом, прижался щекой к её плечу, медленно провёл пальцами по линии ключицы. Её кожа была тёплая, живая, убаюкивающе знакомая — и каждый миллиметр дышал чем-то особенным. Мы не говорили — только смотрели друг на друга.

Когда я стянул с неё лямку сорочки, грудь, освобождённая от ткани, плавно поднялась — дыхание сбилось. Мои ладони скользнули по округлостям — нежным, упругим, полным жизни. Она выгнулась, запрокинула голову, и тихий стон вырвался у неё, как выдох. Я чувствовал её с каждым касанием — как будто прикосновение к телу было прикосновением к душе.

— Костя… — прошептала она, будто в молитве.

Я целовал её плечи, шею, опускаясь ниже. Её руки переплелись у меня на затылке, ногти чуть впились в кожу. Она была одновременно нежна и требовательна — всё сразу, всё в одном.

Ночь растворилась во вспышках. Мы шептались, смеялись, целовались снова. Потом — утихали, обнимались, засыпали, чтобы проснуться и начать всё заново. Я гладил её спину и думал, что не существует на свете другой женщины, которую я хотел бы держать вот так — под этой крышей, под этим небом, под пальмами.

Снаружи дрон «Друг» всё ещё держал глушение.

И только он один слышал, как Инна прошептала:

— Так хорошо ещё никогда не было.

Утром солнце разбудило меня лучом, пробившимся сквозь щель в ставне. Я почувствовал, как Инна шевельнулась рядом — она спала, раскинувшись на моей руке, словно это было её постоянное место, с которого она никогда не собирается уходить.

Я осторожно выскользнул, стараясь не разбудить, и прошёл на кухню. Хлопнул дверцей холодильник, закипел чайник, где-то под потолком ожил вентилятор, негромко заскрипев своей старой осью. В уголке кухонного стола уже лежал блокнот — я накануне начал составлять список медикаментов, которые стоило бы затребовать через Измайлова, а кое что синтезировать самому на орбите.

Когда Инна появилась в дверях, босиком, в мужской рубашке и с сонной, но довольной улыбкой, мне показалось, что солнце за окном касы прибавило яркости.

— Доброе утро, товарищ Борисенок, — сказала она, наливая себе кофе.

— Доброе? — я посмотрел на неё поверх чашки.

— Очень. Даже чересчур, — она шлёпнула меня по плечу и уселась на край стола. — Ты у нас теперь кто? Муж, доктор или шпион?

Я усмехнулся.

— Утром — просто мужчина, готовящий яичницу. Остальное — после девяти.

Она кивнула, сделала глоток кофе, и вдруг, совсем по-домашнему, прошептала:

— Я тебя люблю. Вот просто так.

Я ничего не ответил. Подошёл, обнял сзади, прижал к себе и поцеловал сначала в висок, а потом в макушку.