Беглый в Гаване

Глава 7

Я кивнул, но не спешил уходить. Генерал заметил это и чуть прищурился:

— Что-то ещё?

— Да. Есть один бытовой вопрос, но, возможно, не совсем бытовой… — начал осторожно.

Измайлов помолчал, глядя, как дрон в темноте садится на ветку, складывая крылья. Потом посмотрел на меня с лёгкой усмешкой:

— Давай, выкладывай. Только не проси меня тещу на Кубу выписать.

— Нет, всё проще. Или сложнее, смотря как смотреть.

— Костя не мни титьки…

— Здесь, на Кубе, особенно в Гаване, очень много старых американских машин. — Я посмотрел на него с долей надежды. — Думаю, вы и сами видите, в каком они виде, но… они живы. Ездят.

— И ты хочешь одну? — голос у него был всё такой же спокойный, но в нём уже звучал интерес.

— Не «хочу», а… рассматриваю. Для передвижения по городу. Чтобы не зависеть от служебного транспорта. Ну и, признаться, руки чешутся. Некоторые машины — просто золото. Ходовая древняя, но подлежит восстановлению. Двигатель — заменим. Кузов — лечится. Я бы взял — под восстановление. И «Друг» поможет, и руки у меня есть.

Измайлов потёр подбородок. Он вроде бы и улыбался, но глаза остались серьёзными. Даже слишком.

— А не рано ли тебе пускать корни? — спросил он. — Мы здесь не в отпуске. В любой момент — и домой, и в другую точку мира, и вообще… неизвестно куда.

— Не рано, — ответил я. — Машина — это не просто средство. Это маскировка. Один человек на «Волге» или в «Ниве» — привлекает внимание. А тот же человек в потрёпанном Ford’е или Oldsmobile — часть пейзажа. Как камень у дороги. Никому не нужен. Идеален для наблюдения. И для исчезновения, если надо.

Он снова затянулся сигарой и кивнул — молча, но выразительно. Я почувствовал, что попал в нужный регистр.

— Ты знаешь, это вариант… С одной стороны ты не так будешь бросаться в глаза как сейчас на «Победе». Вся Куба знает кто ездит на советских машинах. С другой стороны, если купишь кучу хлама и сам восстановишь, не будет дурных мыслей и вопросов от наших. У них ведь как? Купил большую красивую машину — значит продал кому-то секрет… Убедил, — сказал он наконец.

— Так и я об этом…

— Кстати, ты подъемные получил?

— Не успел… Мы с Инной…

— Она тоже пусть с получением не затягивает. Вот на эту сумму и будем искать кучу хлама, ясно?

— Вполне Филипп Иванович.

— Есть у меня пара человечеков. Один как Августин, вроде бы часами занимается, но раньше был классным автомехаником. Не простой. Близко к службе стоял, ещё во времена Бати́сты. Потом — с нами. Потом — сам по себе. Тихий, умный. Машины реставрирует, но не афиширует. Не барыга. Можно сказать художник в этом вопросе.

— И где его найти?

— Я дам адрес. Но поедешь не один а с Орландо, он знает, как обойти лишние вопросы. Человечику скажешь пароль: «Сигара, которая не гаснет». Он поймёт. Но смотри — не зарывайся. Эти машины тут — как кости предков. Кубинцы ими гордятся. Хочешь купить — делай это уважительно.

— Понял, товарищ генерал. Без показухи и давления.

Он встал, глядя на дрон, который уже отключил световую маскировку и тихо вибрировал в режиме ожидания.

— Костя, ты меня не перестаёшь удивлять. В тебе столько слоёв… иногда даже не знаю, где заканчивается зубной техник, и начинается… кто-то другой.

— Всё ещё учусь быть тем, кем нужно. Здесь. И сейчас.

Генерал кивнул. Медленно, тяжело. Как человек, который многое понял, но не всё ещё решил.

— Завтра, после занятий жди машину. Орландо знает, куда ехать. Если всё сложится — обзаведёшься своим «кораблём». Но помни: это не игрушка. Машина — это свобода. А свобода всегда требует платы.

— Ну что, боец, — сказал он, опускаясь в кресло напротив. — Первый обмен прошёл?

— Вроде да. Без жертв. Даже с победами. Но я бы хотел сразу отчитаться.

— Валяй. Только не с бумажкой — мы же не в штабе. Устно, по-человечески.

Я кивнул и сел ближе, чуть приглушив голос:

— Провёл первую пробную операцию с деньгами. Как обсуждали — без шума, через контакт.

— Тот самый?

— Да. Часовщик. Проверен. Работает один. Не глуп. Техничен до педантизма. Проверял банкноты под микроскопом «Цейсса». Причём — с таким выражением лица, будто ставит диагноз пациенту.

Генерал слегка усмехнулся:

— А как отреагировал на сотки?

— Сначала — удивление. Сказал, что слишком свежие, серия 1981А. Потом явный интерес. Сам предложил курс 1 к 1.25, без торга. Видимо, либо клиент надёжен, либо сам не хочет рисковать с крупными номиналами от случайных туристов.

— Правильно соображает. Сотки часто паленные.

Я продолжил:

— Я ему отдал семь. Получил 875 мелочью. Все однушки. Пачку выдал перевязанную бечёвкой, будто письмо из Гаваны к команданте.

— Документы спрашивал?

— Нет. Ни слова. Но дважды повторил: «С вашими деньгами всё в порядке. Бюро бы одобрило». Я спросил — какое бюро. Он ответил: «Секретное. В Штатах». Видимо, играл на грани шутки и правды.

— Нет, он раньше работал с американцами, в бюро гравировки и печати (Bureau of Engraving and Printing), сокращённо BEP, является подразделением Министерства финансов США и занимается разработкой дизайна, гравировкой печатных форм и непосредственно печатью всех бумажных денежных знаков США.

— Серьезный дядечка, а я подумал, может, просто любитель стиля. Бывают такие.

Я замолчал, потом решился:

— Дальнейшую работу с ним продолжать?

Измайлов на секунду задумался, отхлебнул из фляжки и потер щеку:

— Да. Но без фанатизма. Раз в неделю максимум. Не пали его. Пусть живёт своей скучной жизнью. Нам нужен именно такой — тихий, незаметный, с хорошими глазами. И обязательно держи связь через «Друга». Любые изменения — сразу докладывай.

— Принято. И ещё…

Генерал приподнял бровь.

— У него почти полная база типографий по Латинской Америке. На память. Он только мельком глянул на одну из моих банкнот и сказал, что это печатали на «табачной бумаге из Огайо». Причём до 1982 года включительно. Дал понять, что по запаху отличит подделку за три секунды.

— Ну вот. Видишь, какие таланты тут скрываются. На кладбище старого мира. Ладно. Продолжай с ним аккуратно. А если будет что интересное — докладывай лично.

Он встал, стряхнул пепел и добавил:

— Завтра будут новости по линии резидентуры. Не про деньги, а про людей. Будь готов. И нос держи по ветру. Гавана может быть жаркой не только из-за солнца.

Он встал, хлопнул меня по плечу и сделал пару шагов в сумерки.

Он ушёл к себе в дом, оставив за собой тонкий след пряного табака и мысли, которые сразу стало некуда девать. Я остался сидеть на своей террасе под манговым деревом, слушал, как где-то высоко над головой шелестят листья, будто шепчутся о чём-то своём и медленно вращая в руке одну из однодолларовых купюр — настоящих, старых, с историей.

Скоро они начнут работать.

Суббота началась с запаха жареных бананов и громких голосов с улицы — кто-то из соседей ругался с торговцем ананасами. Сквозь жалюзи в окна лился ленивый свет, как будто и солнце решило взять выходной. Инна ещё дремала, укутавшись в простыню, а я уже варил кофе и неспешно листал блокнот с записями. Суббота — можно прийти в санчасть попозже.

Сигнал от «Друга» пришёл в голове, как обычно — тихо, но настойчиво:

— Прямая метка от генерала. Уровень приоритета: 2 из 5. Приглашение на беседу. Место — сад за его касой. Немедленно.

Я только усмехнулся, отставил чашку и переоделся в хaki-шорты и лёгкую рубашку. Суботнее утро началось со службы.

Измайлов уже ждал, он сидел на лавке под гибискусом, в обычной походной панаме и с табачной трубкой. На этот раз у него было лицо человека, у которого за ночь накопились новости. Не тревога, но что-то рядом.

— Садись, Костя. Будет разговор.

Я присел рядом. Дрон в кронах активировал глушение. Генерал кивнул, и без прелюдий начал:

— Есть ощущение, что под Гуантанамо что-то заварилось.

— На американской базе? Что именно?

— Пока ничего конкретного. Но с десяток признаков: повышение активности связи, движение топлива и технического персонала, две ночные выгрузки с катеров. Учитывая, что официально — у них «повышение безопасности на фоне сезона ураганов»… а по неофициальной линии — кто-то из наших «засветился» в районе колючки.

— Ты думаешь, готовят переброску?

— Или что-то закладывают. Или готовят «приём». Не знаю. Но это не мелочь. И мне нужно, чтобы ты подключил «Друга» и «Помощника» как говориться, по полной.

Я коротко кивнул:

— Обложить зондами?

— Именно. Не менее трёх. Пара повыше в воздухе и зотя бы один один морской — под видом камня что ли, главное — не спугни. Особо близко не приближаться к основному куполу и взлётке. Только периметр.

— Сканеры, шум, тепловые сигнатуры, электромагнитный профиль?

— Всё. И особенно перехваты голосовых каналов. Они стали болтать слишком открыто. Сканируй частоты, пеленгуй место радиопередач, в общем будь как моль в складке шинели. Да… не забудь визуальную съёмку, может быть кто-то мелькнет в окне или еще как во время радиопередачи, а мы будем в курсе кто именно владеет информацией.

Я активировал меню управления и включил синхронизацию. «Друг» мгновенно отозвался:

— Получено. Начинаю построение картографической модели периметра. Подготовка зондов к маневру — 6 минут. Требуется уточнение маскировки.

Генерал увидел мое напряженное лицо и хмыкнул:

— Я всё жду, когда ты попросишь у них совета, что на ужин приготовить. Удивительная техника.

— Они и это могут, — усмехнулся я. — Но у нас другие задачи.

Измайлов встал, посмотрел сквозь листву в сторону юго-востока:

— Там, за холмом, кусок другой страны. Своей. Но и не своей. На этой базе иногда решается больше, чем в Совете Безопасности ООН. Там пьют ром с агентами, вербуют местных, закладывают мины в умы. А сейчас… неясно. Слишком тихо.

— Тишина перед чем?

— Перед тем, как «они» попытаются сыграть на опережение. Куба это как оголенный нерв на пальце. Стоит только дунуть на него — дёрнется весь организм. А нам нужно, чтобы палец оставался недвижим. И желательно не нарывал.

Он положил руку мне на плечо:

— Делай красиво. Незаметно. И главное — без поводов для протестов. Если нас спалят — будет международный скандал. Если не спалят — будет информация. А это наше главное оружие.