Беглый в Гаване

Глава 25

Через несколько дней после награждения, в дворовой курилке посольства, где запах «Примы» без фильтра смешивался с ароматом жимолости, разросшейся по стенам посольского двора произошел интересный разговор. Это место находилась за колоннами, где ни один жучок не выдерживал влажности. Место негласно считалось «безопасным»: если уж говорить что-то «такое» — то только тут.

Генерал Измайлов, прижав сигарету к губам, щёлкнул зажигалкой.

Рядом, в расстёгнутом кителе и с неизменной алюминиевой пепельницей в руках, стоял Рыжов.

— Ну что, Филлип… — затянулся он. — Нас с тобой теперь точно будут держать под лупой. Не только они… и свои тоже.

— В курсе, — кивнул Измайлов. — Особенно после того, как мы у них под носом пару ходов в чужую сторону разыграли.

— Ходы — это ты красиво сказал. Ты ж понимаешь, брат, мы тут не просто в разведку «играемся». Мы, по сути, в чужой игре влезли за стол и начали ставить свои фишки. Да ещё вышли с немалым призом.

Измайлов медленно выдохнул дым:

— Мы не влезли. Нас давно туда втащили. Просто никто не думал, что вместо молчунов приедут те, кто умеет играть лучше.

— А Борисенок? — Рыжов чуть пригнулся, глядя сквозь пепел сигареты. — Это не просто зубной техник.

— Так и есть. Он тихий. Но когда надо — делает такое, что мне даже вспоминать страшно.

— Ты уверен, что он наш?

— Не знаю, но точно не их. А значит, этого нам пока достаточно.

Рыжов затушил сигарету, глянул на небо — на юге тлели редкие звёзды.

— Им теперь важно одно — понять, кто и как их переиграл.

— А мы… — подхватил Измайлов, — сделаем так, чтобы они даже вопроса задать не успели.

— Думаешь, полезут напрямую?

— Нет. Они умные. Зашлют «третий круг» — нейтралов. Через третьи руки, четвёртые уши. Воды будут мутить. И следы ложные оставлять, приманки сочные.

— Тогда надо готовиться.

— Уже.

Они замолчали. Где-то за забором посольства хлопнула дверца автомобиля. Рыжов повернул голову:

— Знаешь, Филлип… мне вот интересно, кто из нас раньше сгорит. Мы — или они.

— Посмотрим, — сказал Измайлов, стряхивая пепел. — В нашем раскладе, только что бы Куба первой не сдулась.

И оба ушли в темноту, оставив курилку за колоннами пустой — и пахнущей дымом победителей.

Субботнее солнце лениво растекалось по манговому саду, бросая тёплые пятна на скатерть, накрытую к обеду. На длинном деревянном столе, заботливо вытащенном мной под тень деревьев, уже стояли холодные закуски, зелень, бутылки с ромом, графины с соком гуавы и манго, ананасы, а на мангале потрескивала рыба, замаринованная Инной ещё с утра.

— Ну что, товарищи герои, — с улыбкой сказал Измайлов, поднимая бокал. — За тех, кто не просто служит, а делает это с огоньком.

— С огоньком? — хмыкнул Иванихин, жмурясь от солнца. — Филлип Иванович, вы это к какому эпизоду?

— Наверное к тому, где ты Костя с американцами бодался? — добавил Щеглов.

Смех был егкий, свойский. За столом было семь человек: Филлип Иванович, его супруга Жанна Михайловна, хозяин касы — Костя Борисенок с женой Инной, Саша Щеглов и

Дима Иванихин — в светлой рубашке, почти по-курортному, а рядом с ним — стройная девушка с синими глазами и копной тёмных волос.

— Знакомьтесь, — сказал он чуть скромно, — Ирен, моя… эм… спутница. Дочь нашего посланника в Каракасе.

Он не углублялся в подробности, но и не скрывал лёгкой гордости.

— Очень приятно, — Инна уже тянула руку, осматривая девушку с профессиональной и женской заинтересованностью. — Медик?

— Почти. Учусь на международных отношениях, но в нашей семье это примерно как хирургия: всякие конфликты, кровотечения, экстренные меры, — с лёгким испанским акцентом произнесла Ирен и кокетливо улыбнулась. Иванихин чуть покраснел, но был счастлив, это было видно не вооруженным глазом.

— А ты, Щегол, чего молчишь? — спросил я, подкидывая ещё угля в мангал. — Неужели испанский уже не лезет?

— Он мне уже снится, — вздохнул курсант. — А ещё я начал собирать терминологию ненормативной лексики…

Услышав это и осмыслив только что сказанное, наш коллектив взревел.

— Саша можно поподробней, но в двух словах, — ухмыльнулся Димка.

— Я стремлюсь перевести такие выражения на русский и понять их место в разговорной речи и правила употребления. Я уже занёс в свою общую тетрадь-словарь более 600 таких слов и выражений.

— Вот она тяга к прекрасному, молодого строителя коммунизма! — Почти продекларировала моя Инна.

— Если первое время, слушая разговоры простых людей, например кубинских водителей, работниц столовой, или прохожих на улице мне было не понять целого ряда слов и выражений, то потом оказалось, что это «слова-связки», нецензурные или грубые выражения, которые мы, естественно, не изучали в ВИИЯзе. Там такие перлы… но сначала — шашлык.

Первый тост произнес генерал:

— Мы делаем общее дело. Кто-то с автоматом, кто-то со стетоскопом, а кто-то с испанским словарём. Все — в строю. Все — под знамёнами. За нас!

Рюмки чокались, манго резалось тонкими дольками, а смех катался по саду, вплетаясь в щебет тропических птиц. Было ощущение, что всё — как надо. Чисто, легко, по-настоящему.

В какой-то момент Измайлов, подошёл ко мне, положил ему руку на плечо и негромко сказал:

— Храните этот круг. Пока вы вместе — вам ничто не страшно.

— Понял, товарищ генерал, — ответил я с лёгкой улыбкой. — Только нам бы пару-тройку выходных подряд, для баланса.

— Я бы тоже не отказался, — хмыкнул Измайлов. — Но такие ребята долго без заданий не сидят…

Костер потрескивал ровно, будто отбивая такт вечернему покою. У мангового дерева сидели вповалку — кто на шезлонгах, кто в гамаках. Над головой рассыпались звезды, где-то вдали кричала ночная птица. Ламповый магнитофон шептал инструментальный джаз, а на коленях у Щеглова лежала старая гитара «Урал», явно повидавшая гарнизоны.

— Ну, давай, Сашка, — сказал Иванихин, прикуривая сигарету. — Ты же обещал про свою любовь к кубинке в баре «Эль Флоридита».

— Не было никакой любви! — отмахнулся Щеглов, тренькая струну. — Просто она сказала: «Me gustas tú(Ты мне нравишься)», а я не был уверен, что она про меня, а не про ром.

Инна прыснула со смеху, прикрыв лицо ладонями.

— Переводчик, — заметил Костя, — ты хотя бы понял, что она сказала?

— Поздно понял… когда уже пришлось убегать от её бойфренда, у которого были бицепсы как у Власова. Он меня по всей Малекон гонял.

— И как, догнал?

— Ура русской физподготовке, — важно сказал Щеглов. — Но с тех пор я «Me gustas» запомнил навсегда. И не произношу.

Он настроил гитару, провёл аккорд и тихо запел — сначала на русском, потом на испанском. Голос был чуть хриплый, но приятный, как вечер в Гаване. Пели все — кто как мог. Даже Ирен тихо вторила припев, а Инна, положив голову на мое плечо, сказала:

— Слушай, у нас ведь почти новая жизнь началась… Как-то быстро всё поменялось.

— Знаешь, — тихо ответил я, — я только сейчас это понял. Вот сидим… костёр, друзья, гитара… а ведь ещё полгода назад всё было по-другому. Холод, тревоги, неизвестность. А теперь — вот оно.

Иванихин прислушался, чуть подался вперёд:

— Вот оно — и что дальше?

— А дальше, Дима… живём. Только чуть внимательнее. Потому что за плечами теперь кое-что есть. И не только орден.

Я поднял стакан с соком — сегодня ром не пил.

— За то, что мы вместе. И пусть будет так как можно дольше.

Стаканы чокнулись. Гитара продолжила. В манговом саду пахло дымом, ночной травой и чуть-чуть — свободой.

Проснулся я не столько от солнца, сколько от аромата крепкого кофе. Он плыл сквозь комнату, обволакивал одеяла и будто тёплая рука вытаскивал меня из сна. На кухне Инна, в одной из моих рубашек и фирменных шортах, осторожно наливала кипяток в старенький алюминиевый заварник.

— Доброе утро, команданте, — сказала она, не оборачиваясь. — Ты хоть помнишь, кто выиграл спор про Гуантанамо?

Я усмехнулся, потянулся и почесал шею.

— Спор точно был… а вот кто выиграл — не помню. Но, думаю, мы оба проиграли, если судить по голове.

На террасе, за стеклянной дверью, курсантик Щеглов читал газету и тянул через трубочку манговый сок. Рядом, с неприличной грацией, дочь резидента из Венесуэлы ковырялась в тарелке с папайей, напевая что-то из «Buena Vista Social Club». Иванихин дрых, раскинувшись поперёк двух плетёных кресел.

Я только сел за стол, как в ухе едва слышно щёлкнул нейроинтерфейс.

— Костя. Зафиксирована активность на частоте 3.578 мегагерца. Шифрованный сигнал ушёл с прибрежной зоны Гуантанамо. Примерно в 06:43. Судя по направлению, — на орбиту. Вектор связи совпадает с известными американскими спутниками серии «Canyon» (разведка) и DSCS (военная связь).

Я резко протрезвел.

— Кто-нибудь проснулся, кроме нас с тобой? — спросил я у Инны, и она отрицательно мотнула головой.

В этот момент щёлкнул звонок у ворот. На пороге стоял человек из резидентуры, в гражданском:

— Товарищ Борисенок? Вас просят прибыть в посольство. Срочно. Товарищи Измайлов и Рыжов ждут.

— Рыжов? — переспросил я, подняв бровь.

— Советник-посланник.

Инна только бросила взгляд с оттенком беспокойства, но ничего не сказала. Я кивнул, схватил рубашку и, прихватив с кухни термос с кофе, вышел вслед за гонцом.

Когда я вошёл в посольство, прохлада холла встретила меня гулом вентиляторов и запахом полированной древесины. Дежурный у входа не спросил документов — просто кивнул, как старому знакомому:

— Борисенок? Вас ждут, советник-посланник у себя.

Кабинет Петра Тимофеевича Рыжова был на втором этаже, за массивной дверью с тусклой медной табличкой «Заместитель посла». Он сидел за столом, облокотившись на подлокотник кресла, как за шахматной партией. Только вместо фигур — досье, красная папка и пепельница с тонкой струйкой дыма.

— Присаживайтесь, Константин, — он махнул рукой. — Я вас давно хотел пригласить, но, как говорится, всему своё время.

Я устроился в кресле. Тон у Рыжова был деликатным, но я уже чувствовал — сейчас начнётся.

— Вот что, — начал он, глядя в окно. — Вы тут за последние время… как бы это сказать… отлично себя показали. По всем линиям. И не только как зубной техник, — он перевёл на меня взгляд. — Я к вам без подколов: контора вами заинтересовалась. Серьёзно заинтересовалась.

— Какая именно контора? — усмехнулся я.

— Комитет. Люди из центрального аппарата. Вот они и считают, что пора бы вам… ну, официально. Войти в кадры.

— Для начала младший лейтенант КГБ. Указание кадрам дано. Подумайте. Но — сами понимаете — с этим будет проще решать кое-какие вопросы. Включая жильё, безопасность и… перспективу.

Я покачал головой, опираясь на подлокотники.

— Благодарю, Пётр Тимофеевич. Это, безусловно, честь. Но я ведь всё-таки гражданский. Зубной техник. У меня пациент — это человек, у которого болит зуб, а не цель с агентурной разработкой.

Он хмыкнул.

— Зубной техник, говорите? А в Гаванский университет на какой факультет вы поступили?

— Стоматология, — честно ответил я. — Заочное отделение. Учусь, как положено. Первый семестр уже начался, книги читаю, испанский подтянул…

— Тем более. Представьте, как всё логично выстраивается. Медик, офицер, оперативная работа в латиноамериканском регионе. Это же классика. Вы, Борисенок, в самое яблочко попали. Осталось только сказать «Да».

— Я подумаю, — медленно проговорил я. — Не ради уклончивости. А по-настоящему — подумаю. Мне нужно, чтобы Инна тоже была спокойна. И чтобы не… не ломать то, что у нас с ней есть.

— Понимаю, — кивнул Рыжов, затушив сигарету. — Неделя вам хватит? Потом ждём вашего ответа. Решите — будет подготовка, переоформление, инструкция, погоны. Не решите — вы остаетесь на своём месте. Но я бы рекомендовал…

Он не закончил. Только улыбнулся по-заговорщицки.

Когда я вышел на улицу, солнце било в глаза, воздух гудел мотоциклами и жаром. В этой тишине, среди пальм, песка и обманчивой тропической неги, мне предстояло принять решение, которое изменит мою новую жизнь.