Беглый в Гаване

Глава 10

Солнце уже клонилось к закату, когда наша «Победа» неспешно катилась по пыльной прибрежной дороге. Инна — с босыми ногами на приборной панели, увлеченно ковырялась в фотоаппарате, стараясь сохранить кадры с лангустами и рыбачащими мальчишками. В бардачке тихонько позванивал кулон в виде черепахи, пахло морем, кокосовым маслом и — немного — бензином.

— Если бы ты ещё ехал чуть медленнее, — лениво протянула Инна, — мы бы могли просто остановиться и дождаться, пока солнце сядет в океан.

— Считай, что мы едем со скоростью счастья, Оно никуда не спешит, и правильно делает, — отозвался я. — Кубинское счастье не спешит…

В этот момент впереди показался знакомый силуэт — высокий, худощавый, с широкой белозубой улыбкой. Орландо стоял у обочины и что-то оживлённо объяснял старику в шляпе, опирающемуся на трость.

— Стой, стой! — воскликнула Инна. — Это же Орландо. Он нас узнал!

Я плавно затормозил. Орландо махал обеими руками, будто приветствовал родню, с которой не виделся с детства.

— Señor Konstan-tin! Señora Inna! Qué milagro!(Сеньор Констан-тин! Сеньора Инна! Какое чудо!) — сыпал он испанскими восклицаниями, обнимая нас по очереди.

— Вот это встреча, — усмехнулся я. — Мы и не думали, что встретим тебя так далеко от города.

— А я ведь тоже не думал, что встречу вас здесь, в моём районе! — ответил он. — Позвольте познакомить — мой дед, дон Рамиро.

Он сделал полшага ближе, будто для объятия, но вместо этого слегка пригнулся к моему уху, чтобы никто, кроме меня, не услышал:

— Señor Konstan-tin… генерал просил, если подвернётся случай, познакомить вас с дедом. Он сказал, что вы… разбираетесь. И что у вас руки правильные.

Я чуть приподнял бровь.

— Разбираюсь — в чём?

Орландо посмотрел через плечо на старика, потом снова на меня:

— В машинах, он сказал, вы поймёте.

Секундное молчание. Где-то над пальмами пролетела белая цапля, в воздухе пахло выжатым соком сахарного тростника и горячим металлом.

— Дон Рамиро, — сказал я уже громко, переходя на испанский. — Может, вы позволите нам отвезти вас домой? У нас всё равно ещё есть время, а я был бы рад увидеть машину поближе.

— С удовольствием, — отозвался старик, с трудом, но гордо поднимаясь с деревянного ящика, на котором сидел. — Только осторожно. Спина уже не слушается, как надо.

Орландо с ловкостью подхватил его под руку, помог дойти до «Победы». Инна, не дожидаясь просьбы, пересела назад, освободив пожилому человеку переднее сиденье. Старик сел аккуратно, бережно, как человек, привыкший уважать технику даже чужую. По дороге он поглаживал ручку двери и с интересом изучал приборную панель.

— Хм… «Победа», — пробормотал он. — Хорошая машина. Держит дорогу. И в ней, знаете, что главное?

— Что? — спросил я, переключаясь на третью передачу.

— Душа, — сказал он просто. — И звук. Не рёв, не визг — а честный, простой гул. Как голос рабочего человека.

Мы свернули с главной дороги, заехали между двух домов, потом — ещё один поворот, и вот за пальмами показалась старая ограда с облупившейся вывеской. На ней простым курсивом было выведено: «Casa Ramiro».

— Приехали, — сказал Орландо. — Это здесь. Пойдёмте. Машина — под навесом.

Дед поднялся с трудом, но не без достоинства. Мы последовали за ним к обширному навесу сбоку от дома. Он медленно открыл покосившиеся ворота. Внутри, под брезентом, угадывался длинный капот. «Друг» моментально узнал очертания «Dual Ghia» 1957 года.

— А это — его сокровище. Он называет её La Reina(Королева). И он прав. — С придыханием произнес Орландо. — Он с гордостью кивнул на машину. — Был в семье со дня покупки. Дед его лелеет, как первого сына. Даже больше.

Инна уже обошла машину по кругу, дотронулась до крыла, провела пальцем по нему.

— Боже мой… это же не просто автомобиль. Это картина… Это скульптура…

— Она была, — отозвался старик по-испански. — Сейчас — память. И сердце, которое стучит всё реже.

— Это… это настоящая красота, — прошептала Инна, обойдя машину с восторгом.

Инна уже достала фотоаппарат и, не спрашивая, начала снимать. Дон Рамиро сначала замер, потом даже выпрямился, приосанился и встал рядом с машиной как живой символ своей эпохи.

— Ты давно хотел себе авто, — тихо сказала Инна, подойдя ко мне. — А эта красотка, как будто ждала тебя.

— Думаешь? — кивнул я.

Она часто закивала.

— Такой формы давно не делают.

— А и не сделают, — пророкотал старик с акцентом, медленно подняв взгляд. — Машина должна не просто ехать. Она должна рассказывать историю. Эта — рассказывает. — Он говорил медленно, с тяжёлой, стариковской, но гордой интонацией.

Он коснулся крыла с трепетом. Пальцы у него были морщинистые, но крепкие.

Я опустился на корточки, заглянул под крыло. Металл чуть поржавела, но рама — цела. Лёгкая вмятина на правой двери, пара царапин на крышке багажника… Капот отсутствовал, также как и передняя решетка радиатора. Но формы сохранились. Даже эмблема на руле — с фирменной латинской вязью. Кстати руль надо будет заменить на более толстый из ценной породы дерева…

— Мотор? — спросил я.

— 315 лошадей. V8 Chrysler-Hemi с полусферическими камерами сгорания, оригинальный. Если его разбудить — ты услышишь, как рычит лев.

— Он ещё живой? — спросил я, наклоняясь над ним. Орландо тут же подбежал, приподнял кусок парусины, которым он был накрыт.

— Родной, мы с дедом недавно меняли поршневые кольца. Немного подтекает, конечно, но работает, как часы. Кубинские часы, которые то идут, то отдыхают.

Смеялись все четверо.

— Только боюсь, что твой дед на металлолом его не отдаст. Даже за доллары.

— Señor, если серьёзно… дед давно говорит, что когда уйдёт, хотел бы, чтобы «старушка» не сгнила, а снова каталась. Он не ищет денег. Ему нужно, чтобы машина осталась жива.

Я не мог оторваться. Машина не была просто железом, она дышала. Была как спящий зверь…

Я посмотрел на дона Рамиро. Он в этот момент сидел в тени, держал трость между колен и тихо поглаживал кожаное сиденье.

— Уважаемый дон Рамиро, — начал я на испанском, с той степенью уважения, которую мы обычно оставляем для маршалов и ветеранов, — если когда-нибудь вы решите, что машина должна получить вторую жизнь… Я бы считал за честь позаботиться о ней.

Старик посмотрел на меня внимательно. Потом — на Орландо. Что-то мелькнуло между ними, как молчаливое согласие. Глубокие тени от морщин сделали его лицо похожим на карту гор.

— Ты умеешь слушать, и не кричишь о цене. Это важно, приезжай на следующей неделе, señor. — Посмотрим что она скажет про вас.

Мы пожали руки. Дед держал мою ладонь чуть дольше, чем нужно, как бы проверяя, есть ли в ней твёрдость и терпение.

— Hasta luego(До свидания), — сказал он. — И запомни: эта машина не просто железо. Она знает дорогу домой. Даже в темноте.

Инна держала кулон в руках и улыбалась, когда мы сели обратно в машину. И весь обратный путь, эта улыбка не сходила с ее лица.

— Знаешь, Костя… вот такие встречи — это не случайность. Это подарок от судьбы. Или вызов от Кубы.

— Скорее и то, и то, — ответил я, глядя в зеркало. Где-то позади, в золотом свете заката, блестело лобовое стекло «Дуал Гии», и мне казалось, что она смотрит нам вслед.

Я молчал, но уже вместе с «Другом» строился план — с запчастями, реставрацией, новой краской… и поездками по набережной, под ветер и солнце, в машине, у которой есть душа.

Вечером нас позвали на концерт в местный клуб — выступал ансамбль афро-кубинской музыки. Инна с Жанной Михайловной пустились в танец под барабаны и саксофон, а я с Измайловым сидели за столиком с ромом и цитрусовым льдом, наблюдая за этим с тихим восхищением и чувством возраста.

— Слушай, Филлип Иванович… — я не удержался. — А тебе слабо?

— Ты, Костя, сначала меня полностью почини, а потом требуй акробатических подвигов, — проворчал он, но в глазах у него блестело веселье.

Поздним вечером в воскресенье, когда жара ушла за горизонт, а окна кас почти все погасли, в спальне генерала Измайлова царила тишина… и приятная лень. Жанна Михайловна лежала рядом, в шелковом халате, слегка прикрыв глаза и улыбаясь.

— Ну, ты сегодня… — начала она с мягкой насмешкой. — Скажи честно, ты там что, женьшень грыз?

— Неа, — генерал по-хозяйски откинулся на подушку, глядя в потолок. — Меня Борисенок лечит.

— Лечит? — Жанна повернулась к нему, приподнявшись на локте. — Прямо вот так?

— Прямо вот так. Своей харизмой. Без скальпеля, без таблеток. Щёлк — и ты снова командир бригады, а не совета ветеранов.

— Ну-ну, — усмехнулась она, погладив его по груди. — Ты меня удивил. Приятно.

— Я сам себя удивил, — честно признался Измайлов. — Сначала думал — фигня. Потом почувствовал, что спина не болит. Потом что с лестницы не сползаю, а спускаюсь. Ну а сегодня…

— Сегодня — вообще рекорд, — подытожила она, с довольной улыбкой. — Спасибо твоему Косте.

— Я вот думаю, может, тебе тоже к нему? Он и для женщин, говорят, процедуры знает.

— Только если ты не будешь ревновать, — подмигнула Жанна.

— Я к своим кадрам привык, — отшутился генерал. — Но если серьёзно — он нам тут как клад. Не как спец, а как человек. И жена у него хорошая. Умница.

— Да… — тихо сказала Жанна, устраиваясь поудобнее на его плече. — Честно говоря, мне рядом с ними как-то спокойнее стало. Ты заметил?

— Заметил, — кивнул он. — Вроде ещё ничего не началось, а я уже знаю, что если что — ты не один.

Они помолчали. В открытое окно летел сладковатый запах ночной Кубы — влажный воздух, глухое пение сверчков и далёкий лай собаки.

Генерал закрыл глаза.

— Вот теперь можно и поспать. Впереди понедельник.

— А в понедельник что?

— В понедельник — продолжим курс терапии, — усмехнулся он.

— Только без фанатизма, герой, — прошептала Жанна и поцеловала его в щеку.

И в доме генерала Измайлова снова стало тихо. Очень тихо. Но уже совсем по-другому.