Земля: Начало

Глава 29

Тестовая работа с капсулой закончилась, а вместе с ней исчезло и то странное ощущение всевластия, которое до сих пор гудело где-то на границе сознания. Я снова оказался в выделенном мне жилом блоке — маленьком прямоугольном мирке, где стены за проведенные сутки уже стали привычными и родными.

Впечатления… Странные. Словно ты не просто подключаешься к сети и работаешь с машинами. А сливаешься с ней, становишься частью самого кода, который раньше казался чем-то далёким, холодным и беспристрастным. А теперь он был живым, податливым. На несколько мгновений охватывало ощущение, что я слышал и чувствовал его дыхание.

Мысль была инструментом. Мысль чувствовалась рукой.

Тянется, цепляется, перестраивает строки кода так же легко, как перетаскивать папки на рабочем столе. Дико? Безусловно. Но от этого настолько прекрасно.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь, прокручивая в голове воспоминания. Простейшие тестовые задания, которые ученые выдавали с таким энтузиазмом, показались детским конструктором. И совсем не вызывали сложностей.

Лаврентий Павлович подбрасывал всё новые "песочницы", а я как послушный ребёнок собирал эти миры из строк, переписывал алгоритмы и наблюдал, как они меняются в реальном времени на тестовых стендах, сопровождающих меня по “ту” сторону. Интересно, а насколько развиты технологии у пришельцев? Работают ли они со своими сетями так же?

О тех "ощущениях", о которых он говорил до эксперимента. Тут все прозаично и просто. Я совсем ничего не почувствовал. От этого наступало какое-то замешательство. Но, кажется, ученый был просто в восторге, и просто излучал уверенность в последующих испытаниях.

Он весь светился, когда мы выходили из зала. Даже пританцовывал, чертя носками по холодному полу замысловатые узоры, как будто хотел скрыть это глупое ликование. Видимо, каких-то успехов достичь удалось ещё с самого начала.

Но подробностей он пока мне не раскрыл, ссылаясь на то, что скоро я сам все узнаю.

Только снова упомянул те "объекты на орбите" — таинственные, как его улыбка, и столь же неуловимые для моего понимания. Помнится он сказал, что следующий раз будет особенным.

А сам этот следующий раз должен быть вот-вот, в ближайшее время. Иронично — в день моего рождения. Если бы кто-то несколько месяцев назад сказал мне, что главным подарком станут внеземные технологии, которые я смогу использовать для работы с какими-то странными системами… я бы рассмеялся и покрутил пальцем у виска, сразу выдавая оратору несколько номеров психотерапевтов.

Но теперь, как любитель техники со стажем, я мог бы назвать это лучшим подарком из всех возможных.

В этот "особенный" день осталась тень, которая никак не хотела отступать. Хоть меня сильно не ограничивали в движениях и перемещениях по их базе. Но Серёжу я так больше и не смог увидеть. Последний раз, вчера вечером, издалека наблюдал, как его увозят куда-то на медицинской каталке в сопровождении шести охранников и медицинского персонала.

Вообще мало кого видел за последние дни. Только Лаврентия Павловича и Артема Артемовича.

Коридоры в этой части жилых блоков были пустынными, а разговоры, если и случались, то были отрывочными, как короткие сны, которые невозможно вспомнить утром.

Наверное, я должен был испытывать раздражение или тревогу, но вместо этого внутри всё гудело какой-то тихой хандрой.

Будто в голове выключили свет, оставив лишь тусклое дежурное освещение.

После душа, когда вернулся в свой блок, меня ждал "праздничный" завтрак: пара тонких кусочков чёрного хлеба, безнадёжно зачерствевших по краям. Каша… что-то среднее между перловкой и чем-то близким к картону, но хотя бы она была горячей. Несколько сырников, упрямо теряющих форму. И чашка чая. Горячего и дымящегося. И, чёрт возьми, я был уверен, что сахара в нем нет совсем!

Усевшись на краешек койки, поставил поднос на колени и пару секунд смотрел на этот скудный натюрморт, пытаясь поймать себя на правильной эмоции. Например, на радости. Или хотя бы на благодарности. Но это выходило плохо.

Долго размышлять над смыслом происходящего у меня не было ни сил, ни желания. Просто взялся за еду.

Чай оказался единственным, что не вызывало внутреннего протеста от моего желудка — горячий, терпкий, он будто вытягивал остатки сна из моего тела. Каша, как и думал, оказалась безвкусной, вязкая масса больше напоминала строительный раствор, которым скрепляют газобетонные блоки. Сырники просто таяли под вилкой теряя свою округлую и аппетитную форму.

Я почти прикончил завтрак, когда раздался стук в дверь. Глухой, короткий. Из-за чего внутри все рефлекторно сжалось.

— Проходите. — мой голос прозвучал гулко, отразившись от стен.

Дверь открылась почти сразу. На пороге стоял Марков. Не в своем привычном строгом костюме, сегодня он был одет легче: черная кожаная куртка, тёмно-синяя рубашка без галстука и классические джинсы. Чуть менее официальный, но всё такой же собранный. Как будто и сон, и усталость для него были мифами.

— Доброе утро, Александр. — сказал он нейтральным тоном, окидывая взглядом комнату. — Как вам спалось?

— Спасибо, нормально. — ответил я быстро. И, не теряя времени, задал вопрос, который действительно меня сейчас волновал. — Скажите, могу ли я увидеть Сергея?

Марков прикрыл за собой дверь и направился к стулу у стола. Сел, не дожидаясь приглашения, и поставил на колени свою поклажу.

— К сожалению, нет. — ответил он, открывая замок на дипломатe. Его движения были размеренными, как у хирурга перед операцией. — В соответствии с нашим соглашением, Сергей проходит интенсивное лечение. Сейчас он в медблоке. Доступ к нему ограничен только врачами и сопровождающими охранниками.

Его голос был холодным, без лишних интонаций. Просто констатация фактов. Права на обсуждения которых его собеседники не имели.

Я стиснул зубы. Было желание задать еще десяток вопросов, но вынужденно сдерживал себя в руках. Знал — всё бесполезно.

— Хорошо… — выдохнул я. — А можно хотя бы позвонить родителям? Они будут меня сегодня искать.

— Конечно. — вдруг легко согласился Марков, словно это было само собой разумеющееся. — Тем более сегодня у вас особенный день. Он усмехнулся уголком губ.

— Двадцать девять лет, как-никак. С днём рождения, Александр.

Я моргнул, не сразу сообразив, как реагировать на его поздравление.

— Спасибо… — выдавил я в ответ, ощущая странную пустоту внутри. Как-то по-детски я всё еще ждал от этого дня… чего-то большего, и совсем другую компанию.

Марков кивнул, продолжая рыться в дипломате. Бумаги шуршали в его руках, создавая странный фон, на котором мои мысли плавали, теряя опору.

Я взял кружку с остатками чая и сделал мелкий глоток. Жидкость остыла, но всё равно приятно обволакивала горло.

Марков между тем вытащил небольшой черный телефон и положил его на стол передо мной.

— Когда будете готовы, можете набрать. Только родителям, Александр. — он пристально посмотрел мне в глаза. — Мы всё-таки заботимся о вашей безопасности. И об их тоже.

Телефон в руке казался странно тяжелым. Словно я держал не просто устройство связи, а последний канал, связывающий меня с прошлой жизнью.

Разговор с родителями прошел на удивление спокойно. Они не удивились незнакомому номеру, я частенько звонил и с рабочих устройств, и через виртуальные сети.

Мама много спрашивала: о здоровье, о самочувствии, о том, хорошо ли я ем. Голос её дрожал от волнения, и был где-то на грани. Я слышал, как она сдерживает эмоции.

Отец был сдержан, как всегда. Сухой обмен новостями, про близнецов, про дела дома. В его тоне чувствовалась всё та же холодная обида за давний уход из института. Но под этой коркой сквозила забота, негромкая, упрямая, местами по-мужски грубая.

Я сказал им, что у меня всё хорошо. Пообещал выйти на связь снова, когда будет возможно. И то, что постараюсь в ближайшее время к ним заехать. Когда кладешь трубку в таких разговорах — внутри обрывается нечто важное.

Телефон я положил на стол медленно, осторожно, как будто боялся спугнуть оставшееся тепло, полученное в ходе общения с близкими. Что-то внутри просилось позвонить Рите, узнать как у неё дела, всё ли хорошо. Но холодный и трезвый расчет говорили: она не возьмет трубку. А мне не дадут ей позвонить.

Марков, всё это время молчаливо сидевший в кресле, лениво прокомментировал: — Быстро вы наговорились.

Я усмехнулся, чуть пожав плечами. — Да говорить-то особо не о чем. Вы же понимаете… — взгляд скользнул по стерильным стенам, будто ища за ними хоть намёк на прежний, нормальный мир. — Такое не рассказывают.

— Тут вы правы. — Марков поднялся, дипломат подхватил под руку. В его движениях не было ни спешки, ни усталости — только безукоризненная выверенность. Дойдя до двери, он на секунду обернулся. — Через пару часов за вами зайдут. Товарищ Лаврентий Павлович просил, чтобы вы были в максимально хорошей форме. Сегодня важный день.

Я молча кивнул. Дверь за ним закрылась с мягким щелчком. В комнате резко стало пусто и чуть тише, будто воздух сам принял решение замереть. Остатки завтрака сиротливо стояли на столике у кровати: недопитый чай, пара размокших крошек на тарелке и половина сырника, давно остывшего и утонувшего в собственной тоске.

Смахнув всё это на поднос, поставил его в сторону, после чего забрался на кровать с ногами и уставился в выбеленный потолок. Мысли бродили лениво и вязко, словно ржавые шестерёнки, цепляя друг друга и проворачиваясь с трудом. Они текли обо всём сразу и ни о чём в частности, как мутная вода в заиленной реке.

Тепло недавнего разговора с родителями всё ещё покалывало сердце, но уже начинало тускнеть, медленно растворяясь, как забытый сон. Я улыбнулся коротко, почти машинально.

Пожалуй, лучший подарок я уже получил — этот хрупкий голос мамы, прорвавшийся сквозь расстояния.

Эту почти благостную тишину разрушила истеричная трель будильника. Я поморщился. Всё моё естество требовало швырнуть телефон под кровать, а лучше вообще выкинуть в окно, которого тут нет.

Связи всё равно не было, она просто тут не ловила. А доступ к внутренним сетям базы мне так и не предоставили.

Открыв тяжелые, налитые свинцом веки, я бросил взгляд на экран. Половина двенадцатого дня. Спал я, выходит, совсем немного — несколько часов максимум. И всё равно было странно: не помню самого момента, как провалился в сон. Значит, усталость взяла своё.

Пошарив рукой по полу, я нащупал рюкзак. Выудил оттуда блистеры с таблетками, привычно выбил несколько штук в ладонь и, закинув в рот, запил парой мощных глотков из стоявшей рядом бутылки.

Не успел допить воду, как за дверью раздался вежливый, но очень настойчивый стук.

— Александр, вас ждёт у себя Лаврентий Павлович. Одевайтесь, мы проводим вас до лаборатории.

Голос был сухим, нейтральным. Видимо, кто-то из местных младших офицеров.

— Уже иду. — буркнул я, вставая с кровати.

Накинув кроссовки, я, как был в джинсах и кофте, так и направился к двери, потирая шею. Тело ещё ныло после сна, а в голове звенели отголоски разговора с родителями.

Лаборатория встретила меня слабым и неизменным запахом озона. Чуть поодаль от входа тарахтела вентиляция. В дальнем углу, у основного контрольного пульта, стояли Лаврентий Павлович и Марков, погруженные в оживленную беседу. Они настолько были заняты обсуждением, что даже не обратили на меня внимания.

Я не стал терять времени. Пройдя вдоль стенки, юркнул за небольшую ширму, где переодевался в прошлый раз. Там, аккуратно развешанный, меня ждал новый костюм — не уверен, был ли он тем же самым, но на вид выглядел чистым и целым.

Скинув свою повседневную одежду, которой не помешала бы стирка, я взял в руки новое облачение. На ощупь ткань была гладкой, тянущейся, с лёгким холодком. Это радует, значит его до меня не носили. По крайней мере сегодня.

Быстро натянув новый костюм, я вернулся к капсуле, затаившись в ожидании начала процедуры. Вокруг суетились тихие лаборанты, собранные, словно хорошо отлаженные механизмы. Где-то сбоку мелькали другие ассистенты, деловито перебрасываясь короткими фразами.

А Лаврентий Павлович всё ещё был занят, что-то оживленно обсуждая с Марковым у дальних терминалов. Они полностью игнорировали моё существование.

Прошло добрых десять минут.

Я усмехнулся про себя: "Позвали как на пожар, а теперь сами расставляют костры."

Но вслух, конечно, ничего не сказал. Лучше молчать. Мало ли как они отреагируют на мою попытку пошутить. Не посмотрят на договоренности, и все. Поеду лес валить.

Наконец, оживленный голос раздался через зал. — О! Александр, вы уже здесь! Прекрасно, просто великолепно! — суетливо и неожиданно радостно закричал Лаврентий Павлович, бросив в мою сторону такой взгляд, будто я был недостающим элементом великого эксперимента за который ему светит, как минимум, нобелевка. Его радость была слишком искренней, чтобы казаться безопасной.

Учёный, подпрыгивая на месте, подошёл ко мне вприпрыжку, изредка поправляя свои сползающие на нос очки.

— Пожалуйста, не будем терять ни секунды! — он резко махнул рукой в сторону капсулы, как дирижёр, отправляющий солиста на сцену. — Прошу вас, занимайте своё место!

Капсула медленно раскрылась, словно огромное металлическое цветение. Полупрозрачный гель внутри мерцал, будто манил в свою бездну.

Я молча подошёл, подавляя лёгкое волнение.

"Всё нормально. Второй раз уже не так страшно…" Хотя что-то внутри тихо подсказывало: в этот раз будет совсем по другому.

Разместившись на постаментах, я вновь ощутил, как вязкая, плотная субстанция начинает обволакивать тело, проползая под костюм, проникая в каждый изгиб. Было странное ощущение: словно падал в густую воду, которая не отпускала, но и не давила.

Два лаборанта уже ждали меня: один быстро и профессионально начал крепить на моё тело датчики, считывающие нейронную активность и параметры организма. Второй осторожно подвёл дыхательную трубку к моему лицу и зафиксировал её. Тонкая пластиковая линия обожгла губы холодом, прежде чем плотно заняла своё место.

— Спокойно, спокойно… — бормотал Лаврентий Павлович, ловко скользя пальцами по голографическим панелям рядом с капсулой. Его голос дрожал от возбуждения. — Всё идёт идеально… Просто идеально!

Панель передо мной ожила: на ней замерцали строки базовых системных проверок. Сердцебиение. Давление. Нервная активность. Все показатели пульсировали ровным, зелёным светом.

"Стартовая готовность подтверждена."

— Александр. — голос учёного зазвучал уже более официально. — подтверждайте физическую готовность к погружению.

Я легко нажал кнопку на постаменте под правой рукой. Ответ мигнул зелёным огоньком.

— Отлично! Теперь ментальную готовность. — Лаврентий Павлович взглянул на меня поверх очков. — Помните, фокусируйтесь на желании взаимодействовать, а не сопротивляться.

Я закрыл глаза, собираясь мысленно. Представил перед собой открывающуюся сеть: бесконечную, сверкающую, манящую своими возможностями. Сконцентрировался на лёгком принятии.

Щелчок. Вторая лампочка зажглась зелёным.

— Восхитительно! — взвизгнул Лаврентий Павлович, не сдержав радости. — Мы в шаге от самого интересного!

Он сделал несколько плавных жестов, и капсула начала медленно закрываться надо мной, словно обнимая, унося от реального мира.

Внутри становилось темнее, но это не пугало. Гель дарил приятную прохладу коже, дыхательная трубка ровно подавала воздух. Я чувствовал, как моё тело всё сильнее теряет привычную тяжесть.

"Сегодня 7 апреля…" — пронеслось в голове.

И я ушел в темноту.