Завтрашний Ветер. Луна-и-Звезда [СИ]

Мой свет золотой. Форт Пестрой бабочки

Странник в сером плаще, опираясь на посох, вошел в ворота крепости Пестрой Бабочки. По усталой походке и согбенным плечам видно было, что идет он издалека. И очень спешит.

Когда стражи у ворот хотели остановить его, странник, взяв посох подмышку, по-особенному сплел пальцы. И караульные почтительно вытянулись, отсалютовав копьями.

Разводящий послал за Видящей.

Она выскочила. Стуча сапогами, сбежала по крыльцу. Белые волосы растрепались, щеки покраснели. Словно Имсин бежала всю дорогу. Словно из серьезного командира вдруг стала девочкой с восторженно распахнутыми синими глазищами, спешащей рассказать отцу, как прошел день.

Они с гостем сошлись. И крепко обнялись.

— Я рада, что ты вернулся, Кай.

Через главный зал Имсин провела гостя к себе. Выплеснула в очаг остывший чай, заварила свежие листья хальклоу. Отодвинула бумаги. Придвинула закуски.

— Хочешь умыться, поспать?

— Сперва новости.

Видящая ухмыльнулась.

— Кто бы сомневался! Что в первую очередь ты поинтересуешься новостями. Мы выиграли эту войну. Дагот мертв, мора больше нет.

— Это точно?

— Я сама была у Призрачного предела. В той фояде за альдрунским храмом, что ведет к склепу Фадатрамов.

Она выдвинула из-под письменного стола массивный табурет. Уселась. Наклонилась к собеседнику.

— Вот только предел гудел туманным полотнищем, дрожал от напитавшей его магии — и вдруг исчез. Словно его задули. Крыса, что за ним бродила, бросилась наутек. А мы вступили на Красную гору. Не через Врата, как уже столько лет до этого. Я думала… Думала, настал конец Триединым. Вот честно, мне было страшно.

Она хлебнула чаю и поморщилась.

— Я подняла голову вверх. Вместь красного неба там были звезды. Понимаешь?

Собеседник кивнул.

— Мы двинулись глубже. И тогда нам стали попадаться даготские твари. Вернее, их прах. И несколько дезориентированных спящих, несущих бред о темноте, тишине и пустой дороге впереди. Мы отвели этих несчастных в храм. Надеюсь, они придут в себя со временем.

Видящая запустила пальцы в волосы, тщась уложить их, но привела в больший беспорядок.

— А потом пришло послание от рыцаря-дракона Варро. И подтверждение от Неистовых. Я смотрела на ровные строчки и понимала, что все уже знаю. Но… они внесли определенность.

— А Нереварин?

Походная кровать была поставлена перед алтарем Девяти. Здесь положили Аррайду после того, как нашли ее, перенесенную божественным вмешательством во двор крепости. И тут же послали за Игфой.

Для Нереварина сделали все, что могли, и даже больше, чем все. Но она так и не пришла в себя.

Целительница вздрогнула, когда Видящая тронула ее за плечо. Протерла красные глаза. Перевела взгляд с командира на Кая. Сказала хрипло:

— Она борется за жизнь. Но положение тяжелое.

Какое-то время они молчали. Косадес смотрел на бледное лицо женщины на подушке, на руки, сложенные поверх грубого солдатского одеяла. С них смыли кровь, да и шрамы поджили под целительным воздействием алтаря Девяти.

А еще у нее на руке прибавлось колец. И, словно кошачий зрачок, глядит черный камень.

— Дело даже не в физических и магических ранах. Слишком долго Дагот был ее частью, половинкой ее души, и либо она справится с тем, что осталась одна, либо…

Игфа вдруг прикрыла лицо ладонями.

— Она не одна, — произнес Косадес твердо. — Я хочу, чтобы она стала моей женой. Прямо сейчас.

— Дулиан проведет обряд.

Видящая вышла, чтобы привести жрицу в парадном облачении, сосредоточенную и гордую доверенной ей честью. Та стала у алтаря.

— Пусть жених возьмет невесту за руку. И перед лицом Девяти распрощается с прошлым. Дибелла дает нам чувственную любовь, Мара скрепляет чувства браком. Дав жизнь всему сущему, богиня опекает нас. И любовь ее говорит…

Колебались огоньки свеч на алтаре, клевала носом целительница Игфа. Вскидывалась, расширив глаза, взглядывала на раненую и задремывала снова, окончательно сломленная усталостью.

— …что жизнь, прожитая в одиночестве — и не жизнь вовсе. Под взором Мары что будет скреплено, того и богам не разорвать. Обдумай и ответь, Кай Косадес, по любви ли вы связываете свои жизни вместе — сейчас и навсегда? Будут ли души ваши едины в этой жизни и в следующей, в богатстве и в бедности, в радости и в горе?

Опустилось глубокое молчание. Косадес сжимал холодные пальцы Нереварина, и на безымянном все ярче сияло мягким светом его счастливое колечко. А Имсин вдруг захотелось подтолкнуть Кая, чтоб не молчал. Жрица же ждала терпеливо, понимая ответственность.

— Да. Сейчас и навсегда, — отозвался «клинок».

— Властью, данной мне Марой, богиней любви, объявляю вас супругами.

— Спасибо.

И как только он сказал это, Аррайда раскрыла глаза и резко села в постели.

— Он убит. Дагот убит. Мора больше нет.

— Я знаю, девочка. Лежи спокойно.

И шепотом добавил строчки, посланные когда-то из Киродиила на листочке без подписи:

Кай встал на колени перед постелью и поднес ладони Аррайды к щекам, где по короткой щетине бежали слезы.

— Отвези меня домой, — сказала Нереварин.

— В Балмору?

— В Индарис. Неистовые?! — спросила она с тревогой.

— Живы, — широко улыбнулась Имсин. — Им удалось уйти до землетрясения.

— Хорошо…

«Клинок» вытер глаза, переглянулся с Видящей и Игфой:

— Готовьте отряд.

Они выехали из Альдруна на рассвете. Полтора десятка воинов и носилки между ездовыми гуарами. Аррайда покачивалась на них, укрытая меховым плащом, и смотрела на облака. Белые облака на бледно-голубом небе. Оно никогда больше не будет пыльно-красным.

Жизнь не успокоится так скоро, как пепельная буря. Не все уляжется так сразу, распутается и разрешится. Придется зачищать Красную гору. Строить союзы. Долго устранять последствия войны.

Но мора больше нет. И небо синее. А если посмеет напасть скальный наездник, его снимут лучники из отряда сопровождения.

Наконец-то Аррайда сможет. Жить не по воле Азуры, а строить свою жизнь, как она хочет сама. Заново привыкать к Каю. Встречаться с друзьями. Любить.

Тряский ход гуаров разбередил раны, но она удержала стон внутри. А назад медленно утекала отмеченная каменными сейдами дорога.