Застава, к бою! (СИ)

Глава 8

Вечерело. После того как мы установили и наполнили бочку мазутом, прошло уже несколько часов. Прошел ужин. Ночные наряды ушли на службу. Несмотря ни на что, Граница должна была оставаться на замке.

Тем не менее службу мы сегодня несли особенно внимательно и чутко.

Таран выставил несколько секретов на вероятном пути следования противника. Остальные наряды должны были, при выходе на Границу, двигаться только с применением мер маскировки. При малейшем намеке не пересечения Пянджа, предполагалось подать сигнал на заставу и организованно отходить к Шамабаду, чтобы присоединиться к обороняющимся.

Танкисты, сидевшие на заставе, сегодня дежурили у своих танков. Таран с Жуковым рассудили, что если атака случится, бронемашины должны быть уже наготове и прикрыть занимающих укреп пограничников.

А вот задача нашего наряда была иной. Мы должны были уйти в засаду.

Клим поведал, что Мухтаар говорил ему — девчонка будет ждать Вавилова у Волчьего камня.

Именно там, у Волчьего камня я участвовал в «операции» капитана Сорокина и «познакомился» с сыном Юсуфзы Аллах-Дадом.

Наша задача была проста: устроить засаду и посмотреть, приведут ли духи девчонку. А дальше действовать согласно обстоятельствам.

А вот чтобы у душманья был повод и правда ее привести, Таран придумал хитрый план с имитацией пожара на Шамабаде.

Несколько бочек, наполненных мазутом, должны были поджечь ночью, чтобы над заставой взвился столб дыма. Это должно было создать видимость того, что Клим Вавилов выполнил свою часть договора.

А вот, выполнят ли душманы свою — это уже предстояло выяснить нашему наряду.

Таран отправлял в засаду отделение пограничников. Пятеро из них были с Шамабада, остальные — стрелки с резервной заставы отряда. Вести нас должен был Черепанов.

— Здорова, Саша. Ты же, Саша, да?

Подошел ко мне старший сержант Вова, фамилии которого я не знал. У Вовы были острые скулы и узковатая челюсть. Такой же острый нос и тонкие губы. Глаза тоже были узковатыми. А еще маленькими. Белые его волосы светлым ежиком топорщились на голове, и от этого он казался каким-то лысым.

Вова перехватил меня, когда я шел с питомника после чистки Булата.

— Здорова, — ответил я суховато. — Саша, да. А ты?

— Владимир. Владимир Паулускус, — сказал Вова таким тоном, будто хвастался именем, — командир стрелкового отделения.

Ребята из резервной роты были у нас совсем недавно, и почти ни с кем из них я не общался. Времени не было. Служба. Потому я искренне не понимал, чего от меня хотел Паулускус.

Старший сержант говорил приветливо. Тон его был вполне беззлобным. Однако взгляд… Взгляд оставался несколько неприязненным. Вова смотрел на меня как-то свысока. Я сразу понял это, стоило только посмотреть ему в маленькие глазки.

— Ты ведь солдат первого года службы, так? — Спросил он.

— А что, в этом есть проблема? — Приподнял я бровь вопросительно.

Паулускус помолчал немного, потом, наконец, заговорил:

— По правде сказать — да. В засаду обычно старики ходят. Молодым там не место. Потому мне и интересно стало, зачем это старший лейтенант Таран тебя к нам засунул. Мне кажется, это не дело.

— Когда, кажется, креститься надо, — пожал я плечами и пошел было по своим делам.

— Стой. Старший по званию с тобой еще недоговорил! — Бросил мне вслед Паулускус.

— Сержантам вредно выделываться при младших по званию, — я даже не оглянулся на него, — особенно званием «козырять».

— Ты молодой солдат, — сказал Паулускус, — еще и года не отслужил. Уж не знаю, как ты умудрился дослужиться до младшего сержанта, но такое бывает, только когда боец — карьерист. А я карьеристов на дух не переношу и ни капли им не доверяю!

Я, наконец, обернулся к Вове Паулускусу. Наградил его суровым взглядом.

— Карьерист, не карьерист, — начал я. — можешь считать, как тебе нравится. Но моя служба тебя не касается. Точка. Твоего мнения, сержантик, тут никто не спрашивает.

— Сержантик? Да ты, боец, обурел! — Зло выдал Паулускус.

Однако видя, что его «наезд» меня ни капли не впечатлил, торопливо добавил:

— Да как ты не поймешь? Там, может, случится бой, — выступил на шаг вперед Паулускус, — вполне себе настоящий бой, Селихов. И в таком бою, в условиях, когда мы будим сами за себя, молодому места нету.

— Можешь изложить свои претензии товарищу старшему лейтенанту Тарану, — сказал я холодновато, — поспрашивать его обо мне поподробнее. Тогда и посмотрим, куда он тебя пошлет. Скорее всего, туда же, куда и я.

— Чего? — Удивился Паулускус.

— Того. Нечего по незнанию лезть в чужой монастырь со своими правилами. Потому, Вова, иди-ка ты в баню со своими претензиями.

— Тоже мне, умник… — Ругаясь себе под нос, Паулускус пошел прочь от питомника.

Отделение его должно было сидеть на заставе всего несколько суток, а потому ночевали они кто в БТР, кто в палатках, а кто прямо в укрепрайоне. Только принимать пищу ходили на заставу.

Паулускус подошел к своим, плюнул себе под сапоги и сел прямо на мешки капонира, в котором покоилась его бронемашина.

— Ты че, Вовка, горюешь сидишь? — Высунулся из люка мехвод Владик Хворостинин. — Че тебе опять не так?

— А че мне не так? — Мрачно глянул на него Паулускус. — Да все так.

— Врешь, сержант. Чего я, не знаю, что ль тебя? Рассказывай уж, чего ходил к ним на заставу?

Паулускус осмотрелся, нет ли кого еще из его парней поблизости. Потом вздохнул.

— Да душа у меня не на месте. А вдруг правда бой нынче будет?

— А может, и будет, — пожал узковатыми плечами Хворостинин. — Ну и что с того? Мало ли боев нынче бывает?

— Да предчувствие у меня дурное, — признался старший сержант. — Будто кошки на душе скребут. Будто сегодня в наряде у нас случится беда.

Хворостинин задумался. Потом поднапрягся и выкарабкался из люка, перешагнул с брони на землю.

— Ну, тут, я б сказал, — продолжил улыбчивый мехвод, — это нормальная ситуация. Бог знает, придут сегодня эти духи, или нет. Вот все и ходят нервные, как черти. Вон, Мишка Северин уже трижды с Мухиным ругались. Вот и немудрено, что и ты сам не свой ходишь.

— Да я-то че? — Паулускус махнул рукой. Потом снова закурил. — Я б так может быть, и не маялся бы, если б не сон этот дурацкий. Да и Таран, как на зло засунул к нам зеленого сержантика. Зеленого, а наглого! Сразу видать — шкурник. А вдруг он подведет? Вдруг будет бой, а он дров наломает?

— Эт ты про которого? — Застелив свой люк маскировочной сеткой, спросил Хворостинин.

— Про младшего сержанта Селихова, — кисловато проговорил Паулускус, — с ним явно что-то не так. Еще и года не прослужил, а уже лычки сержантские нацепил! Я вон, что б их носить, полгода жопу в училище рвал! А он что?

Хворостинин удивленно посмотрел на Паулускуса.

— Сержант, да ты никак шутишь? — Спросил мехвод, приподняв бровь.

— Чего? — не понял Паулускус.

— Ты че, про Селихова не слыхал?

— А че мне про него слыхать-то? — Помрачнел Вова.

— Вов, ну ты чудак, конечно.

Мехвод сел на мешки рядом со своих командиром. Попросил огня и тоже закурил.

— В отряде одно время про Селихова только и болтали. Уж не знаю, где ты тогда был.

— Где-где… На службе. И че болтали? — Заинтересовался Вова.

Обычно улыбчивый и веселый Владик Хворостинин стал вдруг серьезным. Его не очень красивая, немного похожая на обезьянью рожица приобрела жесткие, даже суровые черты.

— Селихов в первый день на службе в одиночку увел душманов от своего наряда, — начал он серьезным, ровным тоном, — увел, что б спасти от окружения.

Внезапно Хворостинин погрустнел. Продолжил:

— В том наряде был мой друг. Миша Глушко. Его Селихов тоже спас.

Паулускус даже открыл рот от удивления.

Все больше и больше дивился старший сержант, когда мехвод рассказывал ему истории, что сам слышал про Селихова. О том, как он вытащил командира хвостов из-под вражеского огня. О том, как гранатой пугал душманов. Как добровольно пошел к ним в плен, чтобы его наряд отпустили. Как собственными портянками навел на духов поисковую группу, что б тех взяли пограничники.

— Это все вот этот? Вот этот парень? — Округлил глаза Вова. — Да Селихову ж и двадцати лет не дашь! Пацан пацаном!

— Вот этот парень, — пожал плечами Хворостинин.

— Да врешь! Байки это все! Кто-то просто так шутит!

Мехвод пожал плечами.

— Да я б, Вова, и сам бы подумал, что байки. Если б лично не видал, как Селихову начотряда вручал медаль «За Отвагу».

Паулускус удивленно поднял брови. Потом снова помрачнел и задумался. Не по себе ему стало. В душе у старшего сержанта зашевелились сомнения: а справедливо ли он на Селихова напал со всеми этими обвинениями в «зелености»?

— Слышь, Вов?

Голос Хворостинина вырвал Вову из собственных мыслей.

— М-м-м?

— А что тебе за сон такой приснился-то?

Паулускус вздохнул. Поджал губы.

— Очень неприятный сон, Владик.

— Какой?

Старший сержант Паулускус мрачно глянул на мехвода. Тот моргнул большими любопытными глазами.

— Что я, брат, — ответил Вова, — нынче ночью на гранате взорвался. А может быть, и на мине.

— М-д-а-а-а-а… — Протянул Хворостинин. — И правда, тот еще сончик…

Над Шамабадом клубился густой черный дым. Даже на фоне ночного черного от тяжелых туч неба его можно было увидеть невооруженным взглядом.

Такая картина стояла у нас перед глазами, когда отделение загружалось в Шишигу.

С Шамабада нас было шестеро. В засаду уезжали я, Стас Алейников, Ваня Мартынов, вооруженный пулеметом ПКМ, Алим Канджиев и Марат Сагдиев. Командовать нами должен был прапорщик Черепанов.

Остальную часть отделения составляли ребята из резервной заставы.

Шишига высадила нас у первых ворот на участке, там где находился Волчий камень. Это был скалистый левый фланг.

Дальше наряду предполагалось идти в пешем порядке, применяя меры маскировки.

К двум часам ночи, двенадцатого мая, сомнения многих в том, будет ли атака, стали потихоньку развиваться. Все потому, что на том участке, куда мы направлялись, секрет этим вечером уничтожил двух душманов, пытавшихся пронести к системе противопехотную мину «итальянку».

Духи оказали серьезно сопротивление, потому пограничники их просто уничтожили. А жаль. Живыми, боевики могли рассказать что-нибудь интересное.

Когда мы добрались до Волчьего камня, плоским навесом растущего у подножья отвесной скалы, то быстро распределились по местности.

Сагдиев, Мартынов и парень из отделения резервной заставы по имени Саша Богдинь обошли скалы по крутой тропе, чтобы забраться наверх и составить группу огневого обеспечения.

Стас Алейников и Алим Канджиев, назначенные наблюдателями, ушли вперед, ближе к берегу и спрятались там, чтобы сообщить о возможном приближении духов и девушки.

Остальные, в том числе и я, остались в группе нападения и залегли в зарослях молодой акации, которыми поросла сопка напротив скалы. Там нам предстояло выждать некоторое время и проверить, придет ли кто из-за реки.

— Саша? — Подлез ко мне Вова Паулускус.

Я оторвал взгляд от ониксово-черного в темноте Волчьего камня и каменистой тропы, что тянулась рядом с ним и уходила вдоль скалы к берегу Пянджа.

— М-м-м-м?

— Я… Это… Хотел извиниться.

— Поговорил с Тараном? — Хмыкнул я.

— Да не, — старший сержант покачал головой. — Мне про тебя мои же бойцы рассказали. Это правда, что про тебя говорят? И про гранату? И про то, что ты душманов в одиночку задерживал?

— Было дело, — суховато сказал я.

— А чего ж ты молчал? — Удивился Вова.

— Вова, — я глянул на него бесстрастным взглядом. — Больше бессмысленной болтовни я не люблю только хвастовство.

— Принял, — кивнул Паулускус. — Но ты все равно прости, что я так к тебе несправедливо…

Он не договорил. Все потому, что где-то вдали прозвучали хлопки выстрелов.

— Который час? — Бросил я Вове.

Тот быстро глянул на свои часы, которые носил по-солдатски, циферблатом к телу. Разглядев зеленые точечки фосфорных стрелок, он быстро ответил:

— Два часа тридцать минут.

«Началось, — подумал я, — они все-таки пришли».

Позади едва слышно зашуршало. Это к нам подлез прапорщик Черепанов.

Он нес с собой рацию и нацепил на уши гарнитуру. Сейчас, приложив к круглому наушнику пальцы, прапорщик слушал передачу и кивал.

— Да. Понял. Есть.

Договорив с заставой, он тихо начал:

— Плохо дело. Правда, эти сукины дети перешли Пяндж. Уже три наряда на границе вступили с ними в бой. Сейчас отступают до заставы.

— Были какие-то указания, товарищ прапорщик? — Спросил я.

— Ждать, — на выдохе сказал он. — Пока что ждать. Когда надо будет, я прикажу, что делать.

Минут десять мы слушали хлопки далекой стрельбы. С каждым новым выстрелом я все сильнее сжимал цевье автомата. Душа моя все сильнее рвалась к заставе, стать плечом к плечу с товарищами.

— Чего ж они, сукины дети, не идут? — Процедил Черепанов, глядя в темноту, что окутывала тропу, бегущую от берега.

— Посмотрим, что дальше будет, — сказал я.

В следующий момент где-то вдали засвистело и бабахнуло так, что Черепанов с Вовой Паулускусом аж вздрогнули.

Я приподнял голову, прислушался к остаточному гулу взрыва.

— Шарашат из миномета, — сказал Черепанов мрачно.

— С того берега, — ответил я. — И не прицельно.

Мы сидели в засаде, а где-то у заставы свистели и рвались мины. Я насчитал еще два минометных выстрела.

Буквально спустя минуту после первого, бабахнуло громче, но уже без свиста. Я быстро догадался, что это наши ответили из танка. Тогда минометный огонь прекратился.

Вряд ли точку накрыли. Возможно, спугнули расчет.

— На связи, да, прием — тронул вдруг Черепанов наушник гарнитуры. — Да. Понял, товарищ старший лейтенант. Есть.

Прапорщик стянул гарнитуру на шею, поправил фуражку.

— Значит, слушай мою команду, — начал он. — Таран приказал осмотреть местность у Волчьего камня. Если ничего странного не найдем — отходим. Возвращаемся на заставу. Душманы подходят. Наших всех по приказу «к бою» уже подняли. Нам надо к ним.

Прапорщик поочередно глянул на меня и на Паулускуса.

— Значит так. Бойцы, вы вдвоем спускаетесь к камню. Осматриваете все там и докладываете. Дальше — снимаемся и уходим. А мы за вами присмотрим.

— Есть.

— Есть.

С этими словами мы с Вовой, не нарушая маскировки, медленно спустились вниз по сопке. Вышли на каменистую тропу. Держа оружие наготове, стали красться к Волчьему камню.

Широкая устланная мелкими скальными осколками тропа, что пробегала тут, тянулась от тыла и Системы к берегу Пянджа.

Мы аккуратно пересекли ее. Чутко слушали тишину Границы, далекие хлопки стрелкового боя и неприятный сырой предгрозовой ветер, что шумел в верхушках деревьев.

Подойдя к камню, мы замерли у него. Бегло осмотрели все вокруг. Никаких следов того, что до нас тут ходила хоть одна душа, не было. Казалось, никто это место сегодня не посещал.

— Загляни под плиту, — шепнул я Вове. — Я понаблюдаю за тылами.

Тот кивнул. Осмотрелся. Потом достал большой следовой фонарь и лег на гравий. Быстро дал свет под плоский камень, где была нора. Тут же выключил фонарь.

Тем временем я что-то услышал. С тыла доносились, чужие шаги.

— Внимание, там кто-то есть, — шепнул я, напрягшись и указывая стволом автомата в тыл.

— Где? — Подскочил Паулускус и вдруг как-то странно споткнулся, выругался себе под нос. — А, зараза, на что это я наступил⁈

— С берега тоже… — Сказал я, услышав неразборчивую человеческую речь, доносящуюся от реки.

Люди приближались к нам с обеих сторон. И явно все еще не знали, что мы тут.

— Сука… чуть ногу не вывихнул, — жаловался Паулускус, стараясь вырвать сапог из какой-то ямины, в которую попала его нога.

Внезапно мысль, словно электроток пронзила мне мозг.

— Вытягивай ногу, быстрее! — Вполголоса бросил я и кинулся к Вове, чтобы помочь ему.

— Чего⁈ — Удивился тот.

«Эти сукины дети подготовились, — промелькнуло у меня в голове, — душманы, которых уничтожил сегодня наряд, приходили сюда не зря. Они добились своего и устроили нам ловушку».

— Мина! Ты стоишь на мине!

Подскочив к Вове, я схватил его за одежду. А потом изо всех сил дернул на себя.