Застава, к бою! (СИ)

Глава 6

— Ну как ты, Клим? Разговаривал с отцом? — Спросил я.

Клим утер чумазое после земляных работ лицо. Вздохнул, наблюдая за тем, как бойцы выбираются из, недавно вырытого ими капонира для БТР-70, что должен был остаться на Шамабаде на следующие несколько дней.

Это была та самая машина, что присутствовала у моста, в момент обмена пленными. Вместе с ней на Шамабаде осталось и стрелковое отделение под командованием белобрысого старшего сержанта с очень хищным, тонкокостным лицом и узковатыми глазами.

После того как Мухтаар побывал в руках особого отдела, начальство окончательно убедилось в том, что на нашу заставу может осуществиться нападение.

И хотя, душманам и самим стало ясно, что всякий эффект неожиданности их план по вторжению потерял, наши все равно решили лишний раз перестраховаться. Потому Тарану поступил приказ, что приданное подразделение стрелков на БТР на время поступает под его командование.

Соседние заставы также были предупреждены о возможном нападении, потому им приказали принять соответствующие меры. А в случае чего — немедленно выдвинуться на помощь Шамабаду.

Хотя, по правде сказать, мало кто верил в то, что какое-то нападение действительно случится. Банда Юсуфзы оказалась в слишком уж невыгодных условиях для таких решительных действий.

Тем не менее риск все же был. Лично я считал, что вторжение все еще может состояться, но, скорее всего, в другой день и в другой час.

— Видел, — едва заметно улыбнулся Клим, — я счастлив, что он жив.

Внезапно двигатели БТР завелись. Выхлопные трубы машины, тяжелыми бронированными валами, растущие по обе стороны кормы, выбросили облачка выхлопных газов.

Большие колеса стали медленно вращаться, заставляя мощную машину сдать назад.

Сержант с хищным лицом, звали которого, вроде бы Вовкой, жестами стал показывать мехводу, насколько нужно продвинуться назад, чтобы БТР мог въехать в новый танковый окоп.

Вырыли его, к слову, на господствующей позиции, над самым укрепом. Там БТР предполагалось замаскировать. В случае нападения, его крупнокалиберный пулемет должен был сослужить заставе хорошую службу.

— Но я!.. — Решил было перекричать двигатель БТРа Клим, но замолчал. Отвернулся.

— Боишься за Амину⁈ — Спросил я, тоже перекрикивая гул мотора.

— Ее не поменяли!.. Я не могу понять, почему!

Он хотел сказать еще что-то, но передумав, махнул рукой. Пошел к заехавшему на свое место бронетранспортеру.

Клим очень ждал, что девушку привезут на заставу вместе с его отцом. Однако этого так и не произошло.

К слову, старшего прапорщика Вавилова продержали на Шамабаде совсем недолго. Ему дали увидеться с сыном, а поворенок Гия попытался накормить побывавшего в плену человека нажористыми макаронами с тушенкой и копченой колбасой.

Мне даже пришлось отругать его за это.

— Саша, генацвале, — удивился тога Гия, — да откуда, дорогой, я знать могу, что голодающих плотно кормить нельзя⁈ Что им от такого плохо будет! Тут, на товарища старшего прапорщика посмотришь, первым делом накормить его хочется!

Конечно, прапорщика покормили, однако более приемлемой для слабого организма пищей — легкой похлебкой без специй. А после увезли в отряд, где ему окажут первую медицинскую помощь и переправят в госпиталь.

Когда БТР тяжело вкатился в капонир, над землей осталась его крыша и бронированная башенка пулемета. Старший сержант приказал своему отделению уложить вокруг брони машины мешки, а сам бронетранспортер накрыть маскировочной сеткой.

Мы со Стасом, Климом и Синицыным тоже принялись им в этом помогать.

— Я думаю, зря они все это затеяли, — пробурчал Стас Алейников, когда мы с ним подошли к мешкам с песком, которые свалили вблизи окопа другие бойцы. Мешки надо было оттащить к окопу, в котором стоял БТР.

— Душманы не придут, — продолжал Стас, — кишка у них тонка! Только лишнюю работу нам подкинули.

Я взял двадцатипятикилограммовый мешок, взвалил его на плечо.

— Начальство так распорядилось, — сказал я. — Значит, считают, что риск есть. Жаловаться нет никакого смысла.

— Ну знаешь что? — Алейников тоже поднапрягся, взял мешок, прижав его к груди, — Уж что-что, а жаловаться я право имею! Ты меня такого удовольствия не лишишь!

— Жаловаться ему захотелось, — хмыкнул Синицын, — вон, Васю Уткина ранили, а он и то не жалуется! Лежит в госпитале да лечится молча.

— А может быть, если б был тут, и мешки эти сраные с нами таскал… — Сквозь зубы процедил Стас, скидывая мешок у борта БТР и размещая его получше, чтобы прикрыть броню, — так жаловался бы пуще меня!

— Васька никогда не жалуется, — я ухмыльнулся, укладывая свой мешок рядом со Стасовым. — Он в таких вещах удовольствия ну совсем не находит. Не то что ты.

— Так Васе хорошо! Его может быть, раньше домой теперь отпустят! — Ответил Стас, когда мы пошли за новыми мешками.

Стрелковое отделение старшего сержанта Вовы, тем временем, суетилось с другой стороны капонира. Кто-то из них выкидывал лишнюю землю, что осыпалась, когда большая машина заехала внутрь, другие разворачивали маскировочную сетку, чтобы укрыть ею БТР.

Я заметил, что командир отделения Вова, фамилии, которого, я не знал, очень странно на меня поглядывает. Взгляд его был холодным и каким-то неприязненным. Рассуждать о том, обидел ли я чем-то командира стрелков отделения резервной заставы, или же у него было просто плохое настроение, мне было совершенно недосуг.

— Вася, может быть, останется инвалидом на всю жизнь, — грустно добавил Синицын, — бог знает насколько у него ранение серьезное. Лучше мешки потаскать, чем как он.

— Семипалов, Малюга! — Крикнул прапорщик Черепанов, — я вас че сюда пригнал⁈ Кончаем перекуры! Вон мешки! Давай их к окопу!

Малюгу с Семипаловым он поймал аккурат в окопе укрепа. Видя его сердитое лицо, они явно расстроились. Потому лениво повылазили из окопа и отправились к нам на помощь.

Прапорщик пошел с ними и остался следить за нашей работой, и при этом демонстративно и даже немного нахально закурил сигарету, поглядывая на Малюгу с Семипаловым, которых застукал за куревом.

— Резче! Резче, говорю! До боевого расчета работы все надо закончить! — Подгонял он.

— Чего вы? Таскаете? — задал очень глупый вопрос Малюга, подходя к нам.

— Очевидно — таскаем, — без особого энтузиазма сказал Синицын и взвалил новый мешок себе на плечи. Пошел к БТРу.

— Вот скажи, Малюга, а ты, как думаешь? — Пристал к вновь прибывшему пограничнику Стас, — правильно ли я говорю, что вся эта возня в земле — пустая трата времени. Никакие душманы к нам завтра ночью не придут.

— Да мне почем знать? — Пожал плечами Малюга, выбирая себе мешок, — может, придут, а может и нет.

— А я тоже думаю — не придут, — сказал Семипалов и схватился за один из мешков, сдвинул его, потом примерился к другому так, будто выбирал себе, какой полегче.

— Ну вот! Хоть один здравомыслящий человек в нашем дружном коллективе! — Обрадовался Стас.

— Если Богдан такой же любитель пожаловаться, как и ты, это не говорит, что он, видите ли, здравомыслящий, — поморщился Малюга.

— А ты че⁈ — Стас даже удивился, — хочешь, чтобы душманы к нам все-таки пришли?

— А может быть, и хочу! — Малюга нахмурился, взял мешок и, в раскоряку, на согнутых локтях, потащил его к окопу.

— Тоже мне, чудак человек, — хмыкнул Стас. — Под пули ему лезть охота, что ли?

Я вздохнул. Взял новый мешок. Думалось мне кое-что сказать Стасу. Однако решил я, что нет никакого смысла переубеждать Алейникова. А ведь я знал, почему Малюга дал именно такой ответ.

Белорус Малюга за время пребывания в учебке и потом, на заставе, очень сдружился с Васей Уткиным. Были эти ребята очень друг на друга похожи.

Оба крупнотелые, высокие. Со спины их можно было даже принять за братьев. Да и норов у обоих был чем-то схож. Хотя, конечно, Вася гораздо спокойнее и уравновешение Малюги. Объединяло их другое — простота мыслей.

Оба они: и детдомовец Вася Уткин, и обычный деревенский парень Гена Малюга отличались по-детски простым, совершенно бесхитростным нравом. Оба были прямые как палка. Как говорят, «что в уме, то и на языке».

Потому и сдружились. Потому Малюга так сильно переживал за Васю Уткина.

Не раз, и не два я слышал от него такие вот слова:

— Жалко мне, Сашка, что ты там был, а не я. Что ты того бармалея застрелил, который Ваську ранил. Пусть, я тебе за это и благодарен, да только места себе не нахожу! Если уж буду в бою, бить стану этих сукиных сынов беспощадно!

Ну что ж. В этом я Гену понимал. В этом и мне Гена был близок, хотя таким крепким другом, как для Васи, он мне так и не стал.

— Вот я под пулями уже не раз бывал. И не два, — похвалился Алейников, — и что-то обратно под обстрелы мне совсем не хочется. По мне, так нету ничего лучше, чем в рабочей группе горячий шиповник из котелка потягивать да любоваться закатом на Границе!

— Хех… Романтик, блин, — хмыкнул Синицын, вернувшись от боевой машины и услышав «философские» размышления Стаса.

— Радуйся, Стас, — улыбнулся я, — что тебе пока что такого пережить не довелось.

— Какого, такого? — Удивился Алейников.

Я очень пристально глянул на Стаса, да так, что Алейников даже удивился, округлив глаза. Улыбочку, как ветром сдуло с его губ.

— Ты чего это, Сашка? — Приоткрыв рот, пробормотал он.

— Такого, когда близкий человек в беду попал, а ты сделать ничего можешь. Тогда душа свербит так, что места себе не находишь. Вот и Малюга не находит.

— Саша, — посерьезнел Стасик, — ты ж знаешь, что я за каждого из наших душманам буду грызть глотки до последнего, если придется.

— Знаю, — сказал я, — будешь. А если случиться так, что окажешься ты бессилен по каким-то причинам? Если не сможешь прямо тут, прямо сейчас, обидчику «горло перегрызть». Что тогда?

Глаза Стаса сделались грустными и задумчивыми. Он отвел взгляд.

— А тогда ты будешь, как Малюга, — сказал я. — Тогда ты его точно поймешь. И тех, кто под пули идут, тоже поймешь.

Парни, что стояли у кучи мешков, притихли, слушая мои слова. Все они погрустнели и задумались о чем-то своем. И, показалось мне, что Клим Вавилов погрустнел сильнее всех остальных.

— Так, бойцы, чего застыли⁈ — Заметил нашу заминку Черепанов, — давайте, за работу! У мешков от вашей лени ноги не поотрастают!

Когда далеко в ущелье зазвучвла стрельба, Юсуфза остановил караван.

Лошади его верховых, что шли в голове колонны, заволновались. Имран придержал своего большого вороного жеребца, когда тот стал непокорно топтаться на месте.

— Что это было? — Удивленно спросил второй сын Юсуфзы, стараясь напрячь слух сквозь громкий храп и ржание многочисленных лошадей и крики обеспокоенных мулов и ишаков.

— Нападение, — мрачно проговорил Мухтаар, ехавший по правую руку от отца. — Там идет стрелковый бой!

Юсуфза нахмурился. Он быстро понял, что к чему.

Когда закончился утренний намаз, его лагерь снялся с места, и колонна людей, лошадей и вьючных животных двинулась в путь, Юсуфза послал вперед себя конный разъезд с Аллах-Дадом во главе.

Второй отряд, который возглавил Наби, отделился от каравана, когда они вошли в скалистое ущелье.

Меры предосторожности были необходимы. Что ни говори, а подразделения сводных отрядов советских пограничников все еще могли охотиться за моджахеддин Захид-Хана. Это не говоря о других бандах, что тоже захотят позариться на добро, которое Юсуфза вез с собой.

— Они напали на конный разъезд! — Крикнул разгорячившийся Имран, повторяя мысли Захид-Хана.

Стрельба нарастала. Захид-Хан обернулся, глянул на своих сыновей, оставшихся при нем.

Имран ехал рядом с ним. Мухтаар и Аббас чуть позади.

— Мы не видели тут шурави, — проговорил задумавшийся Мухтаар, — ни вертолетов, ни самолетов, ни колонн. Ничего такого. Маленький отряд русских не зашел бы так далеко!

Юсуфза нахмурился. Глянул теперь на длинную колонну своих людей. Конные и пешие войны, слуги, что вели ишаков и верблюдов — все волновались, кричали. Кто-то схватился за оружие. Другие вопрошали, чтобы понять, что же происходит. Спрашивали у своего лидера, как им быть.

— Захид-Хан, — поправив очки, к нему обратился Фазир, ехавший на спокойном муле, — мы в ущелье! Нас могут взять врасплох!

— Я говорил тебе, отец, что без связи отправлять разъезд нельзя! — Крикнул Мухтаар, — ты же знал, что у нас в рациях не осталось заряженных батарей!

— Ты ничего не сделаешь, отец⁈ — Прокричал Юсуфзе Имран, — а что, если мои братья, твои сыновья умирают прямо там! Прямо сейчас!

Юсуфза встретился взглядом с Имраном. В глазах его сына бурлила настоящая ярость.

— Я был прав! Ты стал слишком слабым! — Заявил Имран, — если ты медлишь, я поеду сам!

— Стоять! — Зло крикнул ему Юсуфза, — стоять, Имран!

Имран сделал вид, что уже готов пришпорить коня, но остановил его, натянул поводья. Красивый жеребец своенравно заплясал под ним от этого.

— Готовь людей к обороне, — Юсуфза стянул с плеча автомат, — ждите гонца от меня. Как дождетесь — следуйте приказу.

С этими словами Юсуфза крикнул своим доверенным людям скакать за ним и пришпорил коня.

Отряд из пятнадцати человек, в котором был и Мухтаар, помчались по дну ущелья, усыпанному мелким битым камнем.

Они шли галопом несколько минут. Все это время впереди звучали выстрелы. Потом появились первые следы перестрелки.

На дне ущелья, среди камней, лежали убитая лошадь и несколько мертвых моджахеддин из отряда Аллах-Дада.

Юсуфза осмотрел их, не слезая с коня. Мухтаар же спрыгнул на ходу, подбежал к трупам и опустился рядом с ними.

— Застрелены! Их расстреляли в упор!

Захид-Хан нахмурил густые черные брови. Злым, внимательным взглядом повел по вершинам скал.

— Всем держать ухо востро, — сказал он, — враг может быть неподалеку.

— Что будем делать? — Поднялся Мухтаар.

— Малек! — Крикнул Юсуфза одному из своих.

Моджахед, ехавшей на небольшой белой в яблоках лошади подступил к нему с правого крупа.

— Езжай к колонне. Скажи, чтобы Имран выводил их из ущелья.

— Как прикажешь, — кивнул воин, — а ты, господин?

— Я найду моих сыновей. Ну! Скачи!

Малек снова поклонился, развернул беспокойную лошадь и пустился с места в карьер.

Отряд поехал дальше. Очень скоро наткнулись на Наби и троих его людей. К счастью, живых.

Те выглядели потрепанными. Один из моджахедов ощупывал окровавленное лицо. Его арафатка тоже пропиталась кровью.

— Отец! — Наби, пришпорил коня, и его люди последовали за ним.

Четверо всадников быстро приблизились.

— Спецназ шурави! Мы попали в засаду! — Крикнул он.

— Где твой брат? Ты его видел? — Грозно спросил Юсуфза.

— Они, и часть моих людей попали в окружение! Я помчался назад, чтобы предупредить!

— Где⁈

— Дальше, на том конце ущелья! Но… — Наби помрачнел, — больше не стреляют. Кажется, бой кончился.

Не проронив ни слова Юсуфза бросился в галоп. Остальные помчались за ним вслед.

Там, где ущелье переходило в широкие тропы, что вели выше в горы, Юсуфза нашел остальных воинов из разъездов.

Больше десятка мертвых людей и коней лежали на широкой дороге, что тянулась по дну ущелья. Они просто валялись тут и там: кое-где сгрудившись в кучи, а кое-где по-одному, по два.

— Аллах, спаси и сохрани, — ошарашенно проговорил Наби. — Они все погибли!

— Где? Где ты видел шурави? — Судорожно перебирая удела, бросил ему Юсуфза.

— Всюду! Они появились из-за скал! Открыли огонь с возвышенностей!

— Шурави так по горам не ходят, — с сомнением сказал Мухтаар.

— Глупец! На нас могут напасть в любую секунду! — Закричал на него Наби.

Братья принялись браниться, пока молчавший и смотревший на тела погибших Захид-Хан не крикнул:

— Молчать!

Перебранка тут же прекратилась. Братья уставились на отца.

— Где Аллах-Дад?.. — Медленно проговорил Юсуфза.

— Вон! Вон его мертвый конь, отец! Его сразила пуля шурави! — Поторопился ответить Наби и указал на павшего могучего жеребца, под брюхом которого лежало мертвое тело.

— Всем быть начеку, — приказал Захид-Хан ледяным тоном и спешился.

— Отец! — Крикнул Мухтаар и тоже слез с коня.

Юсуфза медленно пошел к мертвым телам, чтобы отыскать среди них Аллах-Дада. «Если мой сын пал, — думал он, — я должен забрать его, чтобы похоронить, как праведного моджахеда».

Переступая кучно лежащие трупы людей, он повел по всем погибшим взглядом.

— Отец! Здесь что-то не так! — Догнал его Мухтаар, — Шурави так по горам не ходят! Они не знают этих мест!

— Возвращайся к остальным, Мухтаар, — хрипловато бросил ему Юсуфза.

— Но отец!

— Я сказал, — обернувшись, зло крикнул ему Захид-Хан, — возвращайся! Кто бы не был повинен в смерти моего сына, он за это ответит!

И потом добавил едва слышно:

— Но сейчас я должен позаботиться о тех, кто отдал души Аллаху.

Мухтаар застыл на месте в нерешительности. Захид-Хан подошел к коню Аллах-Дада. Опустился у человеческого тела, лежавшего под ним.

— Аллах-Дад… Мой первенец… — протянул Юсуфза.

— Отец?.. — Мухтаар прошел за отцом, ослушавшись его приказа. Встал за его плечом.

— Мой первенец… — Захид-Хан поднял полный боли и скорби взгляд на Мухтаара. — Мой наследник… Да примет твою душу Аллах…

Мухтаар видел могучее тело Аллах-Дада лежавшее на животе. На его одежде на спине красовались несколько грязно-красных отметин от кровоточивших ран. Казалось, кто-то выпустил в спину Аллах-Дада целую очередь.

— Мой сын… Мой наследник, — хрипло повторил Захид-Хан и потянулся к нему.

Аккуратно даже нежно взял за плечо погрубевшей рукой. Забормотав молитву полушепотом, он попытался перевернуть погибшего сына на спину, чтобы посмотреть ему в лицо.

Когда ухо Мухтаара уловило знакомый хлопок капсюля-воспламенителя гранаты, было уже поздно.

Захид-Хан не успел ничего сказать.

Как только мертвый Аллах-Дад оказался лицом к солнцу, Мухтаар увидел связку гранат у него на груди.

— Отец! — Только и смог крикнуть он, протягивая Захид-Хану руку.

Спустя мгновение эхо взрыва прокатилось по всему ущелью.

— Саш?

— М-м-м?

Клим подошел ко мне после ужина. Сегодня меня ждал ночной наряд, а потому нужно было еще кое-что сделать в питомнике.

По пути туда меня Вавилов и перехватил.

На заставе работала светомаскировка. Фонари, которыми обычно освещали двор, выключили. Сумерки все загустевали, медленно сменяясь привычной пограничной теменью.

— Да я тут… Сказать кое-что тебе хотел, — замялся Клим.

Вавилов выглядел каким-то обеспокоенным. Даже нервным. Он мялся на месте, вздыхал. Движения его были суетливыми и дергаными.

— Что? — Глянул я на него вопросительно.

Клим в очередной раз вздохнул.

— Я уже несколько дней сам не свой хожу. Не знаю, что мне делать. Думал, что если не замечать, само собой, пройдет. А вот не проходит.

— Говори уже яснее, чего тебе не так? — Я сложил руки на груди.

— Короче, я помню, что ты сегодня сказал. Ну, когда мы мешками капонир укрепляли. Сказал о том, что душа бывает не на месте, если хочешь близкому человеку помочь, а не можешь, — Клим опустил глаза. Добавил: — Или не если знаешь, не поздно ли оказывать ему помощь.

— Клим, — сказал я требовательно, слыша, как Вавилов ходит вокруг да около.

— Короче… Короче, это про Амину. Ее же так и не поменяли.

— И не поменяют. Я догадывался об этом, — кивнул я.

— В смысле, догадывался? — Округлил глаза Вавилов.

— Вот встретишь капитана Шарипова, у него расспроси, если получится. Может, и поделится секретной информацией. А сейчас скажи наконец толком: что тебя беспокоит?

— Короче, — решился Клим, — мне душманы сказали, если все сделаю, как они требуют, она будет жить. А иначе — ее обещали убить.

Я молчал, ожидая, пока Вавилов закончит.

— А вдруг, — он поднял на меня взгляд, — а вдруг действительно они нападут? Вдруг ждут от меня того, что я… Подожгу заставу? От особого отдела поэтому поводу небыло ни слова. А вдруг капитан Шарипов в этом направлении вообще не работал? Вдруг…

Клим осекся. Лицо его, выделяющееся светловатой кожей в темноте, внезапно сделалось очень мрачным.

— Вдруг я буду сидеть в укрепе и ждать атаку бандитов, — хрипловатым, каким-то низким голосом заговорил Вавилов, — а Амину, в этот момент, где-то там будут убивать?

— Это ведь не все. Так? — повременив пару мгновений, спросил я, — ты ведь поделился этим не просто так. У тебя ведь есть повод мне все это рассказывать. Так?

— Да, — Клим кивнул. — Тебе я могу доверять. Даже… Хочу доверять. Если бы не ты… Отца бы не на кого было бы обменять…

Он осекся. Сглотнул. Потом начал уже решительнее:

— Короче. Тогда, на берегу, Мухтаар рассказал мне, где именно я смогу найти Амину, когда сделаю то, что они от меня требовали.