Застава, к бою! (СИ)

Глава 25

Майор, вопреки моим ожиданиям, не стал подзывать меня к себе. Вместо этого он приблизился сам.

Оказался он ниже меня на полголовы. Хоть и невысокий, он тем не менее мог похвастаться широким торсом и крепкими руками, что говорило об отличной физической форме.

Его лицо его, хотя в нем и угадывался возраст, казалось очень гладким. Не единой морщинки. Только едва заметные шрамы на лбу от, должно быть, перенесенной в детстве оспы, говорили о том, что это все же живое лицо, а не безэмоциональная маска.

Майор снял фуражку и обнажил седые короткостриженые волосы.

— Значит, ты у нас Саша Селихов, — начал он холодновато, — слышал о тебе. Слышал о твоих заслугах. Еще даже первого года службы не минуло, а уже младший сержант.

С этими словами он очень оценивающе уставился на меня. Взгляд его маленьких, глубоко посаженных глаз был внимательным и я бы даже сказал, требовательным. Во взгляде этом сложно было распознать какие-либо эмоции, которые я, как правило, легко считывал и анализировал, если речь шла о любом другом человеке.

— Да только представлял тебя себе немного по-другому, — продолжил он. — Почему-то думал, что ты будешь смотреться постарше. Покрупнее, что ли.

— Уже не в первый раз такое слышу, — сказал я ровным тоном, — товарищ майор.

Майор поджал очень тонкие и почему-то бледные губы. А потом, внезапно, протянул мне свою широкую ладонь.

— Пуганьков доложил мне, — сказал он, — сказал, что ты ему помог с руководством обороной в его первом бою. Что не дал духам прорвать защиту заставы. Взял на себя командование отделением, когда командира контузило. Признаться, я восхищен этим, Саша.

Майор усмехнулся, когда я пожал ему руку. Продолжил:

— Ни раз не видел, что б боец первого года службы работал вот прям так. Как профессионал. Это ж откуда ты такой взялся? На моем веку, как не молодой солдат, так обязательно набедокурит.

— Нам бедокурить нельзя, — ухмыльнулся я в ответ, — мы тут Границу защищаем.

— Эх… взять бы такое твое понимание, да переложить в головы другим солдатикам… И все ж, как ты это так умудрился?

— Немножко удачи и смелости, товарищ майор.

— М-да-а-а-а-а… — Протянул он, — Тут не немножко, я б сказал. Ну да ладно. Я человек простой. После армии работал мотористом. Вот и думаю, что если уж работает, то нечего в рабочую схему нос пихать. И раз у тебя все так ладно получается, то делай, как получается. Одно мне жаль — что у нас не все такие Селиховы. Я б даже сказал, очень уж их «Селиховых» мало.

— В одиночку я Шамабад бы не отбил, — возразил я, — мы все сегодня сработали в едином кулаке. Оттого и удержались.

— Скромничаешь? — Ухмыльнулся майор.

— И не думаю, — сказал я. — Вот, скажем, рядовой Алейников…

Я кивнул на Стаса.

— Он в бою лично уничтожил не меньше семи душманов. Это только тех, что видел я. А сколько там по-настоящему было, я и не считал.

Я хитровато глянул на Алейникова, которого, казалось, майор поначалу и не заметил. Тем не менее сейчас майор тоже заинтересованно глянул и на него. Смерил смутившегося Стаса взглядом.

— Алейников, говоришь?

— Так точно, товарищ майор, — зачем-то ответил ему немного удивленный Стас.

— Молодец, Алейников, — кивнул белоголовый.

— У нас сегодня на Шамабаде много отличившихся, — продолжил я, — парни выдержали немало. Рукопашную выдержали. Что тут еще говорить?

— Знаешь, Селихов, — вздохнул майор, — вот слушаю я тебя, и мне с каждым словом за себя все стыднее становится. Стыднее, что мы вовремя не поспели. Шли быстро, как могли, но вязли постоянно. Дороги в ущелье размыло. Распутица. Продвигались, как черепахи. Хотя и делали что могли. Спешили.

— Ну, летать БТРы пока что не научились, — улыбнулся я.

— И то верно, — майор вздохнул. Потом усмехнулся, показав золотую коронку на зубах — Да и какие полеты? Ночь, дождь. Погода не летная. В общем, ладно. Я чего хотел тебе сказать…

Майор прочистил горло.

— Звать меня Гринем Андреем Санычем. Будем, кстати, знакомы.

— Будем, товарищ майор. Меня Сашей.

Он не ответил, но кивнул. Потом продолжил свою мысль:

— В общем, чего я хотел-то? У нас в мангруппе служба суровая. Сложная. Нам нужны парни типа тебя, крепкие и умелые. О тебе я давно слыхал. Начотряда тебя даже упоминал. Отмечал отдельно, как умелого, несмотря на возраст, бойца. На так вот. Не хочешь ко мне пойти? Я тебя в моей мангруппе с радостью приму, стоит только тебе рапорт подать. Получишь звание сержанта и отделение стрелков под свое руководство. Опыт в таком деле у тебя уже имеется. Да и в принципе ты себя проявил отлично. А у лейтенанта первой заставы Моржина как раз сейчас проблемы с младшим командирским составом. Некомплект. Нам бы такой боец, как ты, очень пригодился.

Предложение майора не сказать, что застало меня врасплох, скорее несколько удивило. По обескураженному взгляду Алейникова, я понял, что удивило оно не только меня.

Ну что тут можно сказать? Афганская война только набирала свои обороты. В ближайшие несколько лет на долю Советской армии выпадет немало тяжелых испытаний.

И если говорить о пограничниках, именно мотоманевренные и десантно-штурмовые группы станут вытягивать на своих плечах большую часть бремени, что наложит на ПВ КГБ СССР эта война.

Именно они в скором времени пойдут «За речку» и бок о бок со сводными отрядами, а потом и, потеснив их, станут выполнять нелегкую задачу по охране Государственной Границы. Станут охранять ее уже не на рубежах нашей Родины, но на чужой, вражеской земле.

Считал ли я, что могу принести немало пользы в мангруппе? Определенно да. Считал. Но… Имею ли я право оставить мою заставу сейчас? В такой сложный для моих товарищей период, когда только прошлой ночью отгремели над Шамабадом последние выстрелы? Нет. Так я не мог. Слишком рано.

Как любила повторять нам с Сашкой мама: «Любишь кататься, люби и саночки возить». Это, можно сказать, была главная ее поговорка, которую использовала она и к месту, и не к месту. Вот и сейчас, на саночках я покатался. Предотвратил печальный конец Шамабада то есть. Теперь пришло время и повозить саночки. Помочь парням возобновить штатную работу заставы. А дел тут будет о-го-го.

Это еще не говоря о том, что у нас с Шариповым была договоренность. Когда-нибудь особист придет и попросит у нас какой-то помощи. И что тогда? Таран останется расхлебывать все один? Нет. Мои принципы бы не позволили мне бросить товарищей в такой сложной ситуации.

— Ну? — Хмыкнул майор Гринь и уставился мне прямо в глаза. — Чего ты молчишь, Саша? Чего задумался?

Рюмшин, матерясь изо всех сил, хлопнул крышкой капота УАЗика. Пробираясь по перепаханным колхозными самосвалами и гужевыми повозками раскисшей дороге, прошел к обочине.

Шарипов, стоявший там вместе с Аминой и афганцем Фазиром, вздохнул. Уставился на заглохшую машину. Потом на дорогу, которая под дождями превратилась в жуткое грязевое месиво с глубокими колеями, заполненными водой.

— Какой черт нам эту рухлядь подставил? — Пробурчал Рюмшин и добавил матом.

Заметив, что Амина смутилась, Шарипов недовольно бросил:

— Не выражайся при ребенке.

— Да ситуация такая, что без выражений ну никак не обойтись! — Развел Рюмшин руками, — что, не могли нормальную машину дать⁈ Приписали какую-то рухлядь страшную!

— Машина пограничная, заставская, — спокойно сказал Шарипов, — служила долго на Границе. Видать, дергали ее на холодную. Вот двигатель и застучал.

— Застучал… — Рюмшин недовольно сплюнул. — Тоже мне… Так. Ладно. Сколько там до ближайшего кишлака?

— Километра четыре, — прикинул Шарипов, — пойдем пешими. Оттуда позвоним в отряд. Нас заберут.

— Всю ночь по этой грязюке пробирались! У меня все брюки мокрые насквозь! — Не унимался Рюмшин.

Особист показал Шарипову свои сапоги и брюки, покрытые коркой сырой грязи.

Дорога с Границы далась им тяжело. Ливень, ночь. Видимость отвратительная.

Не раз и не два они топли в этой грязи, и почти намертво застревали на дороге. Не раз и не два Рюмшин или Шарипов, поочередно с ним, становились за карму УАЗика вместе с афганцем Фазиром, чтобы попытаться вытолкать машину и отправиться дальше. И выталкивали. Выталкивали, пока многострадальный УАЗик просто не стукнул движком и не умер с концами.

— Не умеешь ты быть оптимистом, товарищ Рюмшин, — сказал Шарипов кисловато. — Дождь, вон, закончился. Хотя бы сверху не намочит.

— Мне уже, везде где надо все намочило! — Рюмшин бесстыдно указал себе на промежность.

Молчаливая Амина спрятала свой смущенный взгляд.

— Ну я ж просил тебя не выражаться, — насупился Шарипов. — Не все так плохо.

— Ай… — Рюмшин отмахнулся, — тоже мне, оптимист нашелся.

— В конце концов, всех своих целей мы добились, — сказал Шарипов, — девушку вытащили. Информатора тоже. Дойдем теперь спокойненько до кишлака. Там почта есть. Позвонить сможем.

— Вот у меня настрой совершенно небоевой, Хаким, — кисло пробурчал особист, — а, напротив, очень даже раздражительный. Грязь эта… Машине каюк, да еще и на гранате чуть было ночью не подорвался!

— Ну не подорвался же, — ухмыльнувшись, глянул на Рюмшина Шарипов. — Селихов тебя вытащил.

— Да еще и Селихов вытащил! Мальчишка какой-то! Я чуть в штаны не навалил от страха, а Селихов, как каменный был! Даже не вспотел!

Только на этот раз Рюмшин вдруг осекся, глянув на девушку, и кисло сказал:

— Пардоньте.

— Ну ладно, — Шарипов вздохнул. — Кончаем лясы точить. Нужно в путь.

Шли они молча.

Около получаса просто топали по сырой бровке у дороги, прислушиваясь к тому, как шелестит под ногами влажная трава.

Шарипов все это время думал. Думал он о Селихове.

«Может, не так и не прав был Сорокин? — Вертелось у него в голове, — может, действительно Селихов этот не так прост?»

Почти все мысли Хакима были направлены именно в эту сторону. В голове его постоянно всплывали одни и те же вопросы: а действительно ли заслуги Селихова были плодом исключительно его безрассудной храбрости и таланта к воинскому делу?

Ведь в настоящем деле Шарипов его ни разу не видел. За исключением, конечно, того случая, когда, еще осенью, сцепился он с Селиховым в лесу, что лежал вблизи Границы. Ну, когда пограничники приняли Шарипова за душмана.

Там Александр проявил себя решительным, смелым бойцом. Но просто бойцом. А вот сегодня ночью… Сегодня ночью Шарипов лично видел, как простой солдат-первогодка, простой младший сержант Селихов, показал необычные для обыкновенного пограничника знания.

«Откуда он знал о том, как работает мина-итальянка? — Думал Хаким, — далеко не каждый офицер, что в Афгане служит, сталкивался с такими хитрыми приблудами. А Селихов про них определенно знал. Знал, как себя вести с такими минами, знал, как они работают. Но откуда?»

Сомнения съедали Шарипова. Он не мог смириться с такой странной тайной. А Шарипов очень не любил тайны, к разгадке которых не видел зацепок.

Он натерпелся нервов еще с этим пресловутым последним схроном оружия, который все же отыскали с горем пополам, а вот еще одна… Новая тайна.

«А что от него ждать, от этого Селихова?» — Думалось особисту.

По долгу службы любая неизвестность казалась Шарипову опасной. Все, что ты не можешь понять, не можешь и контролировать. А что еще хуже, не знаешь, что от этой неизвестности ждать.

Так что же ждать от Селихова? Может ли этот молодой парень, почти юноша, таить за собой какую-то опасность?

Мысль эта не давала Шарипову покоя. Она просто свербела у него в мозгу, словно туда загнали неприятную занозу.

Масла в огонь подевало и то обстоятельство, что Шарипов не мог понять и характер этой угрозы. Если она, конечно, была.

«Нет, на авось нельзя полагаться в таких делах, — подумал Шарипов, — Теперь я вижу, что случайностей в деле с Селиховым быть не может. Тут что-то таится. Но что? Кто такой этот парень?».

Но Хаким понимал, что с плеча рубить тоже нельзя. Что к Селихову нужно подступиться как-то грамотно. Спокойно. Так, чтобы он ничего не понял и не затаился.

Тогда особист решил действовать, но пока что в частном порядке. И если ему удастся раскопать что-то более весомое, нежели его собственное странное предчувствие, то тогда уже взяться за Александра Селихова как надо.

С этими мыслями Хаким вмиг отбросил любые личные симпатии. Шарипов уже давно питал к Селихову покровительственную симпатию. Видя, как парень продвигается по службе, ловил себя на мысли, что рад за него. Ему импонировала живость и острота ума, которыми обладал этот простой с виду деревенский парень.

Шарипов привык радоваться мелочам. Он радовался даже тому, что окружающие его солдаты и офицеры просто не вредят. Вполне удовлетворялся хотя бы этим обстоятельством. В Селихове же он видел определенную надежду.

До сегодняшней ночи он был убежден — Селихов далеко пойдет. Принесет много пользы.

«А пользы ли?» — Сомневался теперь особист.

— Товарищ капитан?

Из раздумий Шарипова вырвал голос девочки Амины, что вдруг оказалась с ним рядом. Почти все это время она шла в середине их немного растянувшейся группы. Топала бог о бок с Фазиром, но, ускорив шаг, догнала особиста.

Не ответив ей, Шарипов только глянул на Амину. Глянул беззлобно, очень теплым и доброжелательным взглядом.

Девушка выглядела уставшей и немного напуганной. Но еще больше — обеспокоенной.

— Можно у вас кое-что спросить? — Проговорила она тихо.

— Можно.

— Я рассказывала вам о моем отце. Очень рада, что вы и без меня о нем знаете.

Шарипов молча покивал.

— Знаете… Я очень боюсь… — Девушка недоговорила. Осеклась.

— Что с ним что-нибудь случиться? — Предвосхитил ее вопрос Шарипов, — я читал о нем. Он тертый калач. Продержится.

— Значит, вы поможете переправить его в Союз? Можете спасти?

Шарипов, сохранив теплоту своего взгляда, несколько мгновений помолчал, не зная, солгать ей или сказать правду. Когда открыл было рот, услышал:

— Э! Эй!

Они с Аминой почти одновременно обернулись. Обернулся и Фазир, что словно квочка, не отходил от девушки далеко и топал почти за ней по пятам.

Кричал Рюмшин. А все потому, что он увидел, как за ними, вдали следует трактор «Белорус». Синяя коробочка маячила где-то далеко-далеко и казалась с такого расстояния совсем игрушечной.

Рюмшин свистнул. Замахал руками.

— Эй! Э-э-э-э-й!

Потом обернулся к остальным, сказал:

— Он недалеко! Ну ему навстречу! О! Видать, дальше пешими идти не придется!

К концу пограных суток мы так почти ни разу не присели. Застава мангруппы, что прибыла к нам на подмогу, выставила заслон на участке, где был совершен прорыв, а также нескольких соседних участках.

Часам к десяти утра подошла подмога с соседних застав. Эти ребята и сами были недавно из боя, но без устали бросились исполнять свой долг и на Шамабаде.

Пуганьков вместе с майором Гринем, помогавшим ему организовать работу заставы, выпустили на участки несколько поисковых групп. В одной из них, до самой темноты, находился и я.

Только к семи часам вечера вернулись мы на заставу, не обнаружив признаков нарушителей Границы.

Работа кипела. Из отряда к нам вскоре должны были направить системщиков, чтобы помочь Бричкину наладить работу сигнализации.

В бою враг не только оборвал нити заграждения. Под минометным обстрелом и гранатами, а также гусеницами танков Жукова, пострадали столбы системы. Теперь они требовали замены.

— А ты чего отказался-то в мангруппу идти? — Спросил Алейников, когда мы с ним сидели в окопах и уплетали положенные нам консервы с копченой колбасой. — Должность хорошая. Сержантская. Командир отделения.

— А что? — Я ухмыльнулся и поудобнее устроился на краю окопа, — по-твоему, надо было соглашаться?

У сырых от дождя окопах было людно. Тут и там сидели бойцы. Большинство сейчас отдыхало. На дне опорника до сих пор стояла вода, и погранцы не спешили спускаться в окопы, чтобы не намочить ног. Они ходили вокруг, кто-то сидел на краю, свесив ноги. Кто-то в ДЗОТе или старом ДОТе, где у нас хранился боезапас.

— Ну да, — Алейников отправил в рот полную ложку холодной тушенки, закусил лепешкой, — я думаю, там бы тебе было сподручней, чем тут, на заставе киснуть.

— Киснуть? — Хмыкнул я, — духи нам закиснуть не позволят.

— Это сегодня. А потом снова рутина, все дела. Мне кажется, тебе за речкой интереснее будет.

— Стас, — улыбнулся я беззлобно, — интересно, не интересно… Если дело касается службы, тут такие понятия неприменимы.

— Ну не знаю, — пожал плечами Стасик, — я б, наверное, в стройбате каком-нибудь скис с концами. Хотя и тут вою, время от времени. А в строительных войсках и подавно завыл бы.

— Если уж ты воешь, чего решил на сверхсрочку? — Хитровато зыркнул я не него.

— А вот решил! — Стас даже приосанился, сидя рядом со мной, и вдобавок выпятил грудь, — Но даже так, святого моего права жаловаться на жизнь у меня никто не отымет!

— Дорогие! Чаек! Чаек горячий! — Послышался звонкий голос поварёнка Гии.

Он еще с одним бойцом тащили большую кастрюлю.

— Давай, дорогие! Сейчас чайку вам налью, быстро просохните!

Третий боец шел за ними и нес таз, полный кружек.

— О, горяченькое! — Встал Алейников, — вот это дело!

Я было хотел тоже встать, но Стас меня остановил.

— Ты сиди-сиди. Я тебе тоже принесу! — Сказал Стас.

Быстро, в три ложки, он доел свои консервы, умудрился сунуть в рот оставшийся кусочек колбасы и помчался к Гие, к которому уже принялись стягиваться все бойцы, кто был в опорнике.

Я хмыкнул, провожая Алейникова взглядом. Принялся доедать свой ужин.

Когда боковым зрением увидел, как что-то мелькнуло слева, у старого ДОТа, то сделался чутким, словно сторожевой пес.

Уже давно стемнело, и я заметил, как какая-то странная тень и правда маячила за бетонным сооружением. Маячила она как-то скрытно, словно бы хотела спрятаться. Это меня насторожило.

Я отложил почти пустую банку. Взял свой автомат и медленно, очень тихо направился к ДОТу.

Когда подошел ближе, окончательно убедился в том, что за ним прятался человек. Я пошел обходить ДОТ, стараясь не обнаружить свое присутствие и тщательно выбирая место, куда наступить.

Когда резко заглянул за его стену. Клим Вавилов вздрогнул.

— Ой!

Он схватился за сердце, оперся о наружную стену ДОТа рукой.

— Напугал ты меня, Сашка!

— Чего ты тут прячешься? — Спросил я.

Клим выпрямился отдышавшись. Отступил и глянул куда-то почти себе под ноги. Я быстро понял, что именно он тут проверяет.

— Убежала, — с грустью сказал Клим. — Напугали ее духи. Вот и убежала…