Застава, к бою! (СИ)

Глава 16

Дух навалился на Матвея, и вместе они опрокинулись на землю. Душман оказался сверху.

Я видел, как он, прижимая одной рукой автомат Матвея к груди пограничнику, второй потянулся куда-то вниз, видимо, за ножом.

Раздумывать долго времени не было. И хотя вокруг свистели шальные пули остальных обороняющихся пограничников и душманов, я кинулся на духа, который собирался зарезать Сергеева.

Сходу, сапогом я пнул его по голове. Дух вздрогнул и словно бы осел, смешно болтая ногами. Я просто отправил его в нокаут одним четким ударом.

Сергеев принялся торопливо отползать, стараясь поскорее выбраться из-под душмана.

Я пнул врага второй раз, но уже по почкам. Когда тот перевернулся на спину, я дважды выстрелил ему в корпус. Дух затих.

Зато рукопашная набирала обороты. Когда я обернулся, уже увидел, как почти все отделение правого фланга сражается с врагом как может и чем придется.

Сагдиев лупасил какого-то духа автоматом, словно дубиной. Малюга работал локтями и прикладом. Парни, которым не досталось места в проеме, постреливали в брешь, в тех духов, что пытались ворваться.

Через пару мгновений новый душман вскочил на заваленную плиту. Вскинул автомат, чтобы расстрелять меня в упор. Я ответил ему быстрее, чем он успел среагировать. Дал очередь в грудь.

Тот грохнулся на плиту, да так и замер там. За ним полез новый.

Я увидел, как Малюга, отделавшийся от прошлого противника, смело подскакивает к вновь вошедшему. Пограничник потерял где-то автомат и теперь бился одними только кулаками, напрочь забыв о штыке в пылу схватки.

Гена вцепился Духу в автомат. Попытался отобрать, но тот просто врезал пограничнику по лицу прикладом.

Малюгу аж отбросило. Боец упал на землю. Я снова вскинул автомат, но тот предательски щелкнул вхолостую.

Видя, что дух собирается обстреливать занятых рукопашной пограничников, я бросился на него, чтобы остановить.

Душман оказался бывалый: высокий, крепкий, с косматой грязной бородой и злым морщинистым лицом. Кажется, я показался ему просто мальчишкой, которого он разделает на раз два.

Ох… Как же он ошибался.

Я подскочил к душману, схватил за автомат и одновременно ударил в живот. Тот от неожиданности сгорбился. Тогда я просто стянул его с плиты. Дух рухнул, но на удивление шустро перекатился и встал на ноги.

Кривясь от боли, посмотрел на меня, а потом достал жутковатого вида точеный-переточеный нож с костяной рукоятью из своих ножен, что он держал за кушаком.

Я вынул свой штык-нож. Стал лицом к лицу с духом. Душман метнулся ко мне, норовя ударить клинком по руке, в которой я зажал свое оружие.

Я ловко перехватил его вооруженный кулак, кинул врага через плечо, оказался над ним, присев на колено. А потом двумя точными ударами поразил душмана прямо в сердце.

Дух задергался. Засучил ногами, лежа на земле. Его простая длинная рубаха, что носил он под импортной армейской курткой, вмиг покраснела от крови.

Когда враг затих, я поднялся. Подобрал и перезарядил автомат.

Пограничники все еще ожесточенно бились с духами. Однако врагов осталось человек семь. Бой шел суровый. И наши, и духи, валялись кто где. Яростно боролись. Кто-то в парах, кто-то втроем, они били друг друга, душили, боролись за ножи и автоматы. То и дело звучали стоны боли и приглушенные вопли ярости.

«Они не заходят внутрь» — Пролетела у меня мысль в голове.

И правда, духи не заходили. Будто бы их главной целью было не прорвать нашу защиту, а что-то совершенно другое. Лишь небольшая группа душманья ворвалась к нам и связала боем. Но что означал этот маневр? Чего они хотели?

Я подскочил к Малюге. На нем лежал душман и, нацелив нож в сердце парня, давил изо всех сил, стараясь зарезать. Малюга со стоном сопротивлялся, схватившись за руки врага и стараясь отвести острие ножа от своей груди. Одним ударом я снял с него противника. Пнул духа по голове, и от просто слетел с Гены.

Пограничник не растерялся: он сам напал на духа, схватил его нож и принялся бить врага куда придется.

Также я выручил и Кандижева, которого душил другой дух.

Я схватил дущмана за шею, сдавил изо всех сил так, что уже через несколько мгновений тот опал, лишенный кислорода. Я завалил врага на спину, схватил автомат, болтавшийся у меня на ремне, и добил противника двумя выстрелами в живот.

Вместе с Канджиевым мы помогли еще одному пограничнику, а потом и другому. Не прошло и минуты, как наши стали переламывать ход рукопашной.

— Не щадить врага! — Кричал я, когда духи дрогнули, и вместо ожесточенной борьбы, принялись отбрыкиваться от погранцов и спасаться бегством, уходя куда-то на территорию заставы.

— Не щадить! Они нас не щадили, и мы их не будем!

Распаленные жаром рукопашной погранцы, принялись добивать троих или четверых душманов, которые дали деру во двор заставы.

Однако я не стал смотреть, как враги гибнут. Вместо этого бросился в брешь. Все потому, что, кажется, стал понимать, к чему был весь этот отчаянный рывок душманья.

— Сашка! Сашка, ты куда⁈ — Кричал мне Канджиев.

Когда я оказался за забором, увидел, то, чего и ожидал. Вот, значит, что за «маневр» они решили провести. Мои догадки оказались верны.

Меньше десятка духов уходили вдоль забора к берегу Пянджа. Они приближались к системе, чьи нити обрезали или оборвали во время наступления.

Тогда я закричал:

— Внимание! Отделение, за мной!

Несколько бойцов, кто услышал мой приказ, без страха выскочили следом.

— В атаку! — Я указал на отходящих, — уничтожить врага!

Стрелковой цепью мы направились вперед и открыли огонь. Потом залегли.

Я быстро раскусил замысел противника. Духи пытались уйти. Их небольшая группа последовала вдоль забора, потом ее часть связала нас ближним боем, чтобы другие смогли отойти к берегу. Слишком решительный прорыв в таких условиях. Это неспроста.

Вопрос оставался лишь в том, зачем духи так рисковали? Чего такого важного они пытались уберечь? Или кого?

Душманы у системы даже не сразу поняли, откуда их убивают. Не поняли, откуда началась стрельба, и просто дрогнули, запаниковали. Стали разбегаться врассыпную. Пограничники выцеливали и уничтожали их.

Видя, что духи уже не способны к сопротивлению, я приказал:

— В атаку! Захватить врага!

Пограничники, все как один, поднялись. Мы пошли вперед, отстреливая каждого, кто подавал хоть какой-то намек на то, чтобы начать защищаться.

Когда приблизились к ним, двое оставшихся бросили оружие. Кинулись на колени и задрали руки. Один из них, высокий, но худощавый что-то забормотал на пушту. Говорил он торопливо и испуганно.

Я не стал его слушать. Просто врезал прикладом по лицу, а когда он упал, принялся вязать ему руки его же арафаткой.

Духи не взяли укреп. Не прошло и пяти минут после того, как мы втянули двоих пленных на территорию заставы, как они не выдержали натиска и стали отступать.

Некоторое время мы провожали отходящих душманов автоматным огнем.

Темнота больше не была их союзником. Все потому, что она мало помалу рассеивалась. Окружающий мир из непроглядно-черного, превратился в темно-серый.

Проступили очертания потрепанных боем строений заставы и самого ее здания. Стали видны холмы и неровности долины Дастиджумсокго ущелья, близь берега Пянджа. А вместе с ними и многочисленные тела душманов, оставшиеся лежать на поле боя.

— Этих двоих охранять! — Приказал я, указывая на ставших на колени, под стеной, духов.

Один из них был явно совершенно простым солдатом. Это был худощавый и очень смуглый юноша. Его борода едва-едва начинала расти и топорщилась на подбородке нелепыми, очень редкими, но длинными волосками.

А вот другой оказался непрост. Если остальные были наряжены кто как. То этот носил военную форму. Должно быть, импортную. На груди его красовался разгрузочный жилет, по всей видимости, китайского производства.

Плененный дух был высоким, но тонкокостным. У него была длинноватая шея, которую он обмотал арафаткой, вытянутое скуластое лицо и очень черные брови. Кроме всего прочего, он носил плащ-палатку советского производства, капюшон которой болтался у него за плечами. Куртку защитного цвета он подпоясал советским солдатским ремнем.

Шум боя стих, и я хотел направиться к Тарану, чтобы доложить о задержанных врагах. Не успел я отойти, как услышал Малюгу.

— М-м-м-м… М-м-м-м… — Стонал он от боли.

— Да не шевелись ты! Дай гляну! Дай гляну, говорю! — успокаивал его, сидящего под стеной, рядовой Матузный, — не дергайся!

Малюга держался за лицо, что-то мычал и отмахивался от товарища.

Я приблизился к ним.

— В чем дело, бойцы?

Матузный глянул на меня дурными после рукопашной глазами. На скуле его кровоточило серьезное рассечение, но, казалось, пограничник этого даже не замечал. Просто не чувствовал того, как кровь из ранения мажет ему почти всю щеку.

— Саша, Генке челюсть сломали. Я прошу посмотреть, а он не дает!

— Гена, — опустился я. — Покажи-ка.

Малюга снова что-то промычал и отмахнулся, пряча от меня нижнюю часть лица.

— Покажи-покажи. Не бойся.

Гена зыркнул на меня волчьим взглядом. На миг мы с ним застыли, сверля друг друга глазами. Отрывистое дыхание перепуганного человека, выдавало в его взгляде скорее страх, чем какую-то злость.

— Да дай ты посмотреть, что прячешься? — Спросил я беззлобно.

Малюга зыркнул уже на Матузного, потом снова на меня, и опустил предплечье, которым прикрывался.

— М-д-а-а… Дела… — Сказал я, всматриваясь ему в лицо.

Половина нижней части его лица страшно опухла. На щеке открылись многочисленные ссадины от удара прикладом. Но это были семечки. Челюсть солдата выскочила из суставов и неестественно сдвинулась влево так, что он не мог ни открыть ее, ни закрыть.

— Дай посмотреть, открой рот, как сможешь, — сказал я.

Малюга приоткрыл рот, скривили от боли. Я заметил там только несколько выбитых зубов, но перелома самой челюсти, по всей видимости, не было. По крайней мере, по внешним признакам.

— Вставай, — бросил я, — давай.

Малюга тут же замычал, замахал руками.

— Вставай, говорю. Нормально все будет.

Он недоуменно и даже с каким-то удивлением посмотрел на меня. Под заинтересованными взглядами еще нескольких бойцов поднялся.

— Стой ровно.

Малюга выпрямился. Не успел он моргнуть, как я просто дал ему с левой прямо в челюсть. Отчетливо щелкнуло. Малюга замычал, согнулся. Мы с Матузным поспешили поддержать его, что б тот не упал.

— Тихо… Тихо-тихо… — Успокаивал его я.

— М-м-м-м… Сука! — Заорал Малюга и резко выпрямился, вырвал у нас с Матузным руки.

А потом разразился чудовищным матом, схватился за лицо от боли. Когда закончил и успокоился, стал на меня кричать:

— Ты че творишь⁈ Добить меня решил! Мне душман и так чуть челюсть не свернул, а ты решил все! Прикончить меня, что б не мучился⁈

— Че, встала на место? — Пропустив его претензии мимо ушей, ухмыльнулся я и сложил руки на груди.

Злое лицо Гены медленно изменило выражение на изумленное. Малюга просто застыл в каком-то шоке. Физиономия его удивленно вытянулась, а глаза расширились. Он пооткрывал рот, подвигал челюстью. Покривился от боли. Потом, уставившись на меня, сказал:

— Кажись, встала.

— Ну и хорошо, — я хлопнул его по плечу, — воевать сподручней, когда все кости на месте, да?

— С-спасибо, — изумленно проговорил Гена заикнувшись.

— Ану, клацни зубами, — пристал к нему удивленный Матузный.

— Чего⁈

— Зубами, говорю, клацни! По-моему, все равно она у тебя чуть кривая.

— Да иди ты в баню! — Разозлился на него Малюга, — уже не кривая! Я ж чувствую! Все на месте!

— А мне кажется, косит чутка.

— Да иди ты!

— Косит-косит! Генка всех девок распугает, как домой приедет! — Рассмеялся кто-то из погранцов.

Малюга обернулся и послал шутника матом. Бойцы, что находились рядом, дружно рассмеялись.

— Не косит. Все у тебя там нормально. — Сказал я.

У забора, с левой стороны бреши вдруг пограничники вдруг забеспокоились.

— Это что на нем⁈ — Крикнул вдруг Миша Солодов, схватив пленного душмана за капюшон плащ-палатки.

Дух в ответ странно, даже с какой-то надменностью покосился на пограничника.

— С кого эта падла ее сняла⁈

— И ремень, — мрачно сказал Сагдиев, кивнув стволом висевшего на ремне автомата на душмана, — ремень с советской бляхой.

Сагдиев, Солодов и еще двое погранцов окружили обоих духов, стоявших на коленях со связанными за спиной руками.

Остальные, кто был свободен от наблюдения, смотрели на товарищей с недоумением.

— Снял с кого-то, сучий сын, — повторил Солодов, сквозь зубы, — снял с кого-то из наших. С погибшего!

Он подошел к худощавому, схватила его за ворот рубахи.

— Признавайся, скотина, с наших погибших снял, а?

Душман, не понимавший русской речи, волком уставился на Солодова.

— Чего вылупился⁈

— Что вы тут галдеж разводите? — подошел к ним я.

— Душманье нарядилось в вещи советских солдат, — угрюмо сказал Сагдиев, снова указывая на ремень худощавого.

Один из пограничников обошел молодого духа. Увидев что-то, он опустился к душману за спиной. Поковырялся немного, а потом поднялся, держа в руках наручные часы на ремешке.

— Наши. Советского производства! — Сказал он и торопливо подошел ко мне, сунул часы.

Я взял. Это была старинная «Юность» на рваном кожаном ремешке и с лопнутым циферблатом.

Я приложил часы к уху. Они стояли. Кажется, сломались. Либо дух такими уже их нашел, либо часы встали уже после того, как душман стал их носить.

Солодов сплюнул.

— Мародерствуют, падлы. Обирают наших погибших солдат!

Я посмотрел на бойцов.

— Снимите с него пояс и плащ-палатку, — сказал я, — обыщите обоих еще раз. Если что трофейное найдете — отобрать.

Погранцы принялись выполнять приказ.

Потом я увидел, как со стороны дувала к нам идут несколько пограничников. Это были Стас Алейников и Семипалов. Вел их Мартынов.

Когда они подошли, старший сержант хотел что-то мне сказать, но уставился на пленных душманов.

— Задержали? — Спросил он.

— Этот не простой, — я кивнул на худощавого, — побогаче остальных одет. Нужно, чтобы Алим с Тараном его допросили. Вдруг, что полезного скажет.

Мартынов кивнул.

— Эти суки — мародеры, — вдруг влез Миша Солодов, — мы при них нашли ремень солдатский. Наш.

— Еще плащ-палатки, — подтвердил Сагдиев. — И часы.

Малюга, продолжавший обыскивать задержанных, достал из-за пояса у молодого советский штык-нож.

— Трофеи собирают, — сказал он, пережевывая слова недавно вставшей на место челюстью.

Лицо пограничника опухло еще сильнее, однако, казалось, Гена этого и не замечал.

Мартынов сделался вдруг мрачным. Глянул на меня.

— Таких убивают без вопросов, — сказал он, — они наших бойцов обдирают. Если б до Тохиного тела добрались, тоже бы с него все стянули, даже сапоги.

— Я знаю, что они мародеры, Витя, — сказал я, выдержав взгляд старшего сержанта, — но сейчас они нужны. Могут сказать что-то важное.

— Я бы на твоем месте их сразу пострелял, как собак, — мрачно заметил он.

— Я знаю, как бы ты поступил на моем месте, — ответил я не менее мрачно.

Мартынов вздохнул, успокаиваясь и беря себя в руки. Поджав губы, покивал.

— Их надо допросить, — проговорил я, — потом, пусть Таран решает, что с ними делать.

Витя снова покивал. Проговорил:

— Если б кто другой такой самодеятельностью занялся бы, я б не одобрил. По мне, так надо бить их без всякой жалости. Но тебя, Саша, я уважаю. Знаю, что ты глупостей не делаешь. Давай отволочем их Тарану. Он как раз тебя ждет. Хочет доклад услышать о том, как у тебя тут дела идут.

Канджиев, отставил винтовку СВД с установленным на нее массивным ночным прицелом НСПУМ. Опер ее о стену заставы.

Снайперский расчет во главе с Канджиевым все это время действовал на снайперской позиции. Они засели на чердаке здания заставы и выщелкивали пулеметчиков и командиров наступавших духов.

Мы собрались у навеса. Оба захваченных душмана уже стояли на коленях перед начзаставы. Молчаливые и грозные пограничники окружили их. Буравили плененных врагов суровыми, тяжелыми взглядами.

— Ты их взял? — Спросил Таран, глядя, как Канджиев опускается рядом с задержанными и что-то у них спрашивает на пушту.

Я кивнул.

Таран ухмыльнулся. Приблизился ко мне и проговорил:

— Хорошая работа, Саша. Они нам пригодятся.

Старлей выглядел неважно. Ранение давало о себе знать. Китель его на груди уже немного пропитался кровью. Красное пятно выступило рядом с пуговицами.

И хотя начальник заставы вида не подавал, я понимал, каких усилий ему стоит просто держаться на ногах.

— Товарищ старший лейтенант, — вдруг позвал его Кандижиев.

Мы с Тараном почти синхронно посмотрели на Алима.

— Этот — не простой человек, — Канджиев указал на худощавого, одетого в форму душмана.

— Да? И что ж в нем непростого? — Спросил Таран.

— По мне, так обычный душманский выродок, — сплюнул Витя Мартынов, — разве что приоделся побогаче.

— Ну, — подтвердил Стас, — хочет, видать, в наших глазах значительнее смотреться. Подороже нам себя продает.

— И кто же он? — Покривившись от боли, спросил Таран.

Канджиев пару мгновений молчал. Потом посмотрел, но почему-то не на Тарана, а на меня.

— Он говорит, что его зовут Наби. И он один из сыновей Юсуфзы.

Мы с Тараном переглянулись.

— А еще говорит, — продолжил Канджиев немного погодя, — что ему есть что нам сказать.