Я уничтожил Америку 3 Назад в СССР

Глава 19

— Алексей Николаевич Косыгин должен продолжать свои реформы! — хлопнул ладонью по столу Шелепин. — Ты сам видишь, как его идеи зарубают на корню все эти консерваторы, но по факту людям становится лучше жить. Людям! А не только представителям партии!

Двое товарищей сидели в кабинете Шелепина.

— Я это понимаю, Александр, но как это донести до наших партийных масс? Они как попугаи твердят, что реформы противоречат принципам плановой экономики и дают слишком много свободы предприятиям и производителям, — покачал головой Семичастный.

— Да? У этих самых производителей и так до хрена свобод. Вон, как меховую мафию прижали, так сразу же ниточки потянулись наверх. И почему это один из генералов милиции ни с того, ни с сего решил пустить себе пулю в лоб? Не с того ли, что иначе его схватили бы за жопу вместе с награбленным?

— Может быть и так. Нужно подробнее разузнать у Щёлокова, — поджал губы Семичастный.

— Нужно узнать у Щёлокова… Как будто нам других проблем мало. А партийная верхушка… Они заняли тёплые места и их всё устраивает. Потому что у них есть «Берёзка», есть путёвки заграницу, есть машины… А у простого народа? Что есть у него? Только идея о светлом будущем? А ведь эта самая идея очень сильно меркнет, когда люди видят — для КОГО они отдают силы на строительство. Скинули царя и дворян, чтобы помочь посадить на свою шкирку других оголоедов! Что по реформам…

— Целью новых реформ является переход от «государственного капитализма» к «коллективному». Предложенные Косыгиным меры по изменению системы управления советской экономикой, позволяют расширить самостоятельность предприятий: они могут сами определять номенклатуру и ассортимент продукции, сами формировать за счет прибыли фонды развития производства, материального поощрения, социально-культурного назначения, жилищного строительства и тому подобное, и главное — распоряжаться ими по собственному усмотрению! — зачитал Семичастный.

Реформы тихо ушли в песок. Инициаторы недооценили инерцию системы, а то и прямое противодействие новшествам. Кроме того, Брежнев был недоволен усилением влиятельности Косыгина и исподтишка вставлял ему палки в колёса. На местах партийные чиновники не собирались вмешиваться в борьбу, идущую в высших сферах, и игнорировали реформы, хотя и слали в Москву бодрые реляции. Официально никто не заявлял о прекращении или неудаче реформы, просто стали делать вид, что ничего и не было. Вернулась оценка деятельности по процентам плана, перевыполнение которого поощрялось разного рода символическими наградами: звания передовиков производства, переходящие вымпела и знамёна, дипломы и благодарственные письма. Производительность труда и прибыль в расчёт не принимались. Спрос вообще не фигурировал в качестве фактора — выпускай, сколько тебе сказали и что тебе велели, а потребители перебьются.

— Вот! И что же в этом плохого? Слово «хозрасчет» стало восприниматься людьми не как абстрактная экономическая категория, а как способ изменить свою жизнь к лучшему. Реорганизация сельского хозяйства, предусматривающая повышение закупочных цен на продукцию в полтора-два раза, введение дополнительной оплаты сверхплановой продукции, снижение цен на запчасти и технику, а также уменьшение подоходного налога на крестьян, способствовала наполнению полок магазинов продуктами и исчезновению из лексикона слова «дефицит». Уже в шестьдесят шестом году СССР перестал импортировать хлеб, а реальные доходы населения за пятилетие косыгинской реформы возросли почти на треть! — Шелепин отодвинул листок и взглянул на собеседника. — На треть, Володя! Это же прорыв, мать его! Люди начинают узнавать, что за их труд могут платить деньги! И эти деньги не обязательно складывать в кубышку, чтобы они потом обесценились, а чтобы начать жить!

— Да и «ВАЗ-2101» тоже в этом году начали выпускать тоже во многом благодаря Косыгину, — кивнул Семичастный. — Если так дальше пойдёт, то машина перестанет быть роскошью, а станет средством передвижения. Как у Ильфа и Петрова. Но… Противники реформ выступают против самостоятельности предприятий, опасаясь за их подконтрольность центру. Сыграла роль и либерализация в Чехословакии — Пражская весна года очень сильно напугала членов Политбюро. Возрождение рыночных факторов в развитии экономики посчитали вредными и опасными.

— Что же, тогда мы заставим их изменить своё мнение. Собери материалы по тем людям, которые вставляют палки в колёса «Красной машине».

— Ну, одним из них был Брежнев. До него уже не добраться. Ещё Подгорный и Суслов. Для Суслова слова «прибыль» и «самостоятельность» звучат как ересь.

Шелепин медленно провёл рукой по подбородку, его взгляд стал тяжёлым, сосредоточенным.

— Ты прав, Володя. Бодаться с ними в лоб — очень опасно. Но любая машина, даже самая мощная, ломается не от лобового удара, а от попавшей в механизм песчинки. Найди эти песчинки.

Он подошёл ближе, понизив голос до почти неразличимого шёпота:

— У Суслова — зять, тот самый, что обожает фарфор мейсенский и ковры персидские. При его-то зарплате… А у Подгорного есть помощник, тот, что по хозяйственной части. Помнишь, тот самый дачный кооператив под Загорском? Там цены… не по разнарядке.

Семичастный кивнул, в его глазах вспыхнул холодный, деловой огонёк.

— Понял. Не их самих. Их окружение. Их слабости. Соберу всё — от зарубежных командировок родственников до дефицита в спецраспределителях. Пусть это пока полежит в сейфе. Но когда они снова начнут выступать против реформ…

— Совершенно верно, — тень улыбки тронула губы Шелепина. — Мы просто напомним им, что у всякой ортодоксии есть своя цена. И что за вседозволенность рано или поздно приходится платить. Даже им. И потом посмотри — нет ли среди них контактирующих со скрытыми агентами?

— Это про тот самый список, который передали коллеги из Штази?

— Да, это же прямо-таки золотой подарок. Мы остались должны немцам столько, что вряд ли когда расплатимся за такое.

— Одно дело делаем, Саша! — проговорил Семичастный. — Они и сами заинтересованы в нахождении кротов, так как наша информация может привести к агентам Штази. А это никому не нужно, кроме капиталистических стран. Они всё никак не могут простить нам «Златоуста».

Шелепин усмехнулся в ответ на улыбку Семичастного. Действительно, тогда международный скандал достиг невероятных высот.

Лев Термен, ум, опередивший время, в тридцать восьмом был репрессирован. Но и за колючей проволокой его мысль не угасла. Она была затребована — в особом конструкторском бюро ЦКБ-29, что звалось в обиходе «туполевской шарашкой». Здесь, в этом гибриде тюрьмы и академии, где заключённые инженеры творили будущее, родилось самое совершенное его детище для органов — подслушивающее устройство «Златоуст». Запад позже наречёт его с суеверным трепетом — «The Thing», «Вещь».

«Златоуст» и впрямь был техническим прорывом. Устройство представляло собой полый металлический цилиндр-резонатор с гибкой мембраной и антенной.

Принцип его работы был гениален и прост. Снаружи, из припаркованного фургона, операторы наводили на него луч радиоволн. Когда раздавались голоса в комнате, их звуковые вибрации заставляли мембрану трепетать. Эти вибрации модулировали отраженный сигнал, который считывал специальный приемник. Последующая расшифровка сигнала по определенному алгоритму позволяла восстановить запись разговоров. Пассивный принцип работы делал устройство практически необнаружимым стандартными методами поиска передатчиков.

Случай представился в сорок пятом, после Ялты. Нужно было получить уши в кабинете нового посла США, Аверелла Гарримана. Знали о его слабости к искусству, так и родился ход, изощрённый и простой. Юные артековцы, как символ нерушимой дружбы, вручили дипломату роскошный подарок — панно с гербом Соединённых Штатов. Внутри, в густом теле ценных пород, покоился «Златоуст». Расчёт на психологию посла оказался безошибочным. Гарриман, тронутый жестом, последовал «дружескому» совету и водрузил дар в своём кабинете. Где тот и висел, незримо внимая, долгих восемь лет.

Служил он при четырёх послах, не знающий сбоев. Обнаружили его лишь в пятьдесят втором. Случайно. То ли свой радист уловил в эфире необъяснимую аномалию, то ли нашёлся предатель в недрах самой советской военной разведки, донёсший чужую тайну. История эта обросла версиями, но факт остаётся фактом: великое изобретение Термена, рождённое в неволе, годы спустя было разоблачено, став легендой тайной войны.

Шелепин усмехнулся, коротко и сухо. Закурил. В его кабинете пахнуло табаком и старыми книгами:

— Простить? Они нам этого никогда не простят. Не в «Златоусте» дело, а в принципе. В том, что мы их на их же поле переиграли. Их технократы с их миллиардами не смогли разгадать цилиндрик с мембраной. Это ранит их гордость куда сильнее, чем любая украденная секретная бумага.

Он прошелся по кабинету, остановившись у окна, за которым хмуро темнела московская улица.

— Поэтому их ярость теперь ищет выхода. Они пытаются раскачать лодку изнутри, найти наших «недовольных». Вот тут-то список Штази и становится тем самым подарком, о котором мы даже не смели мечтать. Мы не просто кротов ищем, Володя. Мы предвосхищаем их удар.

Семичастный кивнул, его лицо стало сосредоточенным, деловым.

— Понял. Значит, работаем на опережение. Сопоставляем наших «вставляющих палки» с немецким списком. Найдем хоть одну ниточку, ведущую к ЦРУ или БНД — и это уже будет не просто внутренняя дисциплинарная история. Это будет громкое дело о шпионаже. С очень серьезными последствиями.

— Именно, — Шелепин обернулся от окна, его глаза холодно блеснули. — Пусть они там, за океаном, думают, что мы пока всего лишь зализываем раны. А мы тем временем приготовим для них сюрприз. Не такой изящный, как «Златоуст», но куда более горький на вкус. Горький, как полынь. Но вот откуда у ребят из Штази появился этот список? Кто его им передал?

— Какой-то человек, скрывающийся под фамилией Мюллер. Густав Мюллер. О нём известно только то, что он помог чете Майоровых.

— Кому? — поднял бровь Шелепин.

Семичастный вздохнул и тоже закурил:

— Вадим Майоров — выпускник Ленинградской высшей школы КГБ. Блестяще освоив двухгодичную программу курсов внешней разведки, он в совершенстве овладел английским, французским и греческим. Его оперативный потенциал был оценён столь высоко, что руководство предложило ему уникальную для многих индивидуальную программу подготовки.

— Его готовили к работе за границей?

— Совершенно верно. бракосочетания молодой офицер отбыл в свою первую длительную командировку за рубеж. Перейдя на нелегальное положение, Майоров получил новый оперативный псевдоним — «Вест». Его начали целенаправленно готовить к работе на территории Соединённых Штатов. Для начала требовалось прочно обосноваться в Аргентине, где к тому моменту у власти утвердилась военная хунта. Наиболее надёжным способом легализации была признана служба по контракту в аргентинской армии, гарантировавшая впоследствии получение полного гражданства и всех необходимых документов. Тем временем в Москве его жену, Ларису, вызвали для беседы в органы госбезопасности, где ей наконец раскрыли истинную профессию мужа. Был поставлен чёткий выбор: либо оставаться в неведении и ожидании, которое могло затянуться на годы, либо самой вступить на путь нелегальной работы и последовать за мужем. Лариса сделала свой выбор без колебаний.

— И она выбрала судьбу жены декабриста?

— Да, у нас появилась чета под кодовым названием «Вест». Работали вполне успешно. Даже заново поженились! Аргентинец «Марконис» от всего сердца полюбил немку «Ирму». И после свадьбы открыли в Буэнос-Айресе бар-ресторан.

— Хорошее прикрытие, — кивнул Шелепин. — Много разных разговоров происходит за рюмочкой-другой.

— Да, хорошая. После Второй мировой войны Латинская Америка стала убежищем для нацистских преступников, избежавших правосудия. По так называемым «крысиным тропам» сюда прибыли Йозеф Менгеле, Адольф Эйхман, Франц Штангль и тысячи других. Многие из них пытались установить связи со спецслужбами ФРГ. Этой ситуацией мы и воспользовались. Операция «Скорпион», одна из наиболее результативных, была проведена при непосредственном участии Майорова. «Весты» курировали создание в Латинской Америке фиктивной неонацистской организации. Легенда была отработана настолько безупречно, что западные спецслужбы не только признали её, но и начали оказывать новой структуре активную поддержку.

— КГБ разрабатывали нацистскую организацию?

— Фиктивную. Для расширения связей и вербовки новых членов, в ФРГ срочно отправился руководитель латиноамериканских нацистов барон фон Хоэнштайн. Его роль блестяще исполнил агент нашей разведки Юрий Дроздов. Тогда ему удалось завербовать в Западной Германии ценнейшего агента. А супруги Майоровы сумели раздобыть координаты суперсекретного немецкого поселения на территории Чили под названием Дигнидад. И совсем недавно поступила информация, что Йозеф Менгеле выехал из Чили в ФРГ для встречи со своим сыном.

— Да? Разве это не шанс поймать его?

— Ну… — замялся Семичастный. — Его не задержали, а ликвидировали.

— Даже так? И кто же?

— Те двое, кто помог найти Тоньку-пулемётчицу. При содействии нашей Светланы.

— Но зачем? Можно же было…

— Давай я закончу с Майоровыми? Дальше я обязательно вернусь к Светлане. Уверен, что без предыстории будет не так интересно.

— Хорошо, продолжай.

— Так вот, работа продолжалась. Супруги Мерконисы владели небольшим баром в Буэнос-Айресе и воспитывали маленькую дочь. Эта частная жизнь служила надежным прикрытием для их основной работы. Параллельно с семейными и бытовыми заботами они неукоснительно выполняли задания Центра: регулярно принимали шифрограммы, проводили встречи с офицерами легальной резидентуры, оборудовали и обслуживали тайники, осуществляли перехват оперативной почты. Каждая их операция сопряжена с ежедневным риском. Политическая обстановка в Аргентине оставалась крайне нестабильной. Город насыщен агентурой местной контрразведки СИДЕ и оперативниками ЦРУ, чье присутствие ощущалось повсеместно. Была постоянную угрозу провала.

— Ближе к делу.

— Так вот, в шестьдесят седьмом Майоровы прибыли в СССР в отпуск. Им нужно было переходить к следующему этапу — переходу в США. И тут они встретились с Олегом Гордиевским на промежуточной явке в Копенгагене…

— И что?

— Кто-то предупредил Маойровых, что они находятся в разработке. «Вестов» предупредили о провале миссии. И они успели уйти из Буэнос-Айроса! Их арест был распланирован от и до, но кто-то сумел предупредить Майоровых и они, за пару дней до того, как в их квартиру вломились, успели бросить всё и уйти к нашим. Захватили с собой детей и ушли.

— Так, и что? Кто их сдал?

— Маркус Вульф передал, что Олег Гордиевский работает на британцев. И это было сообщение от человека, который тайно возглавил «Фракцию Красной Армии»!

— Гордиевский? Но…

— Он уже взят в разработку, вызван для дополнительного инструктажа в центр. Майоровы успешно добрались до СССР. И сейчас находятся под нашей защитой. А вот…

— Что за театральная пауза? Майоровы вышли из игры, Гордиевский вскоре будет раскрыт. Как это связано со Светланой? Она же отправилась в Чехословакию для…

— Для добычи информации касательно Петра Жигулёва, — кивнул Семичастный. — Так вот, смерть Менгеле была ключиком к разговору Светланы и двух наших престарелых героев. Она посовещалась с центром, и мы дали разрешение на ликвидацию. Менгеле исчерпал свой резерв и решил выйти изо всех нацистских кругов. После этого он перестал быть интересен для нас. Поэтому я принял решение отдать его тем, кто нам интересен. Те двое пожилых агентов сообщили, что они проводили Петра в ФРГ и… Самое интересное, что новое имя и фамилию Жигулёв поменял на…

Снова возникла театральная пауза. Семичастный смотрел на Шелепина, а тот сперва поднял бровь, потом помотал головой и наконец проговорил:

— У меня возникли некоторые мысли. Но я жду продолжения.

Семичастный ещё немного выдержал паузу, а потом вздохнул и сказал:

— Пётр Жигулёв поменял имя и фамилию на Густава Мюллера.

Шелепин вскочил, в волнении схватил карандаш. Тот щёлкнул в его пальцах и посыпался на стол обломками.

Семичастный смотрел, как его близкий друг хлопает глазами. Он и сам не поверил, когда услышал эту информацию.

— Густав Мюллер… — Шелепин медленно опустился в кресло, его пальцы разжались, и остатки карандаша покатились по полированной столешнице. — Пётр Жигулёв… Ну ни хрена себе…