Я уничтожил Америку 3 Назад в СССР

Глава 14

За октябрь семидесятого я сделал немало. У меня вынудил «Фракцию» прекратить бессмысленные атаки на гражданских и второстепенные цели. Вместо этого внедрил строгую дисциплину, конспирацию и целеполагание, как у спецслужб. Лозунг остался прежним: «Каждая операция должна иметь не символический, а стратегический смысл!»

После долгих разговоров и споров я смог заставить лидеров «Фракции» сменить идеологию. Под видом «углубления анализа» сместил риторику с чисто антиимпериалистической на антиамериканскую и просоветскую. Так как молодым людям было сперва непривычно такое, то я оставил для отдушины критику «застойных явлений СССР». Это позволяло им думать, что и в СССР не всё хорошо, но всё-таки лучше, чем на Западе.

Своеобразное послабление для молодёжного настроя…

К тому же, это позволило бы потенциально заручиться в дальнейшем поддержкой той же самой Штази и КГБ. В ходе работы с «Фракцией» я добился не просто разделения на десятки, сотни и так далее, но создал ячейки с разными задачами.

Одни ячейки из головастых ребят перевёл в подразделение под названием «Щит». Они занимались политпросвещением, вербовкой, созданием легальных прикрытий. Их курировали Ульрика и Хорст. У одной был опыт журналистской деятельности, а второй как-никак был юристом.

Другие ячейки в подразделении «Меч» были под началом Баадера и Энслин. В их компетенцию входили силовые операции: саботаж, ликвидации, похищения и запугивание.

Я же был мозгом всей этой четвёрки. Их направляющим и оберегающим. Наша «Красная Армия» росла. Воодушевлённые духом свободы и неподчинения устоям молодые люди охотно вступали в наши ряды. Сколько было уже под значком красной звезды с пистолетом-пулемётом НК МР5? Больше десяти тысяч точно. А ещё сочувствующие и соболезнующие граждане, которым «Фракция Красной Армии» помогла материально.

Осень этого года выдалась на удивление душной, словно сама атмосфера была заряжена тем напряжением, что копилось в подполье. Система, выстроенная мной, начинала жить своей собственной жизнью, обретая плоть, кровь и стальной скелет. «Щит» и «Меч» — две стороны одной медали, отчеканенной в тайных типографиях и на конспиративных квартирах.

«Щит» работал тихо, как хороший часовой механизм. Ульрика с её журналистским прошлым оказалась гением пропаганды. Под её началом «головастые ребята» запускали листовки, которые читались как манифесты, и студенческие газеты, где между строк проступали наши тезисы.

Они не агитировали, просвещали, мягко подводя к единственно верному выводу. Хорст, с его юридической изворотливостью, опутывал всю нашу деятельность паутиной легальных фирм-прикрытий, фондов и общественных организаций. Деньги текли рекой, от сочувствующих профессоров и либеральных буржуа, наивно полагавших, что спонсируют «борьбу за социальную справедливость».

Я смотрел на Малера операции и мысленно усмехался: в той, прошлой жизни, его схватили на какой-то мелочёвке, а теперь он, мой подопечный, водил за нос целые отделы политической полиции. Четырнадцать лет тюрьмы? Нет уж, пусть лучше работает.

В моём времени его приговорили при слабой доказательной базе, а сейчас… Сейчас его даже схватить не смогли! «Щит» отстоял своих!

А «Меч»…

«Меч» начал звенеть и собирать свою жатву. Баадер и Энслин, эти неукротимые духи разрушения, нашли наконец своё призвание. Их подразделение жило по своим, жестоким законам. Они уже не были просто радикальными студентами — они превращались в солдат. Учебки в заброшенных ангарах на окраинах, тайные склады с оружием, добытым бог знает откуда, чёткие, выверенные схемы силовых акций.

Первые поджоги автомобилей представителей оккупационной администрации, первые взрывы у зданий ненавистных корпораций. Это был уже не вандализм, а целеустремлённый террор. И он приносил плоды — в газетах началась истерика, власти метались, не понимая, откуда исходит удар. А для тысяч «воодушевлённых духом свободы» эти акции были сигналом: борьба перешла в активную фазу.

Я же был тем, кто сводил воедино усилия «Щита» и «Меча». Мозгом и нервным узлом. Ульрика приносила сводки о настроениях в обществе, я указывал Баадеру на следующую цель. Хорст обеспечивал «Мечу» алиби и каналы отхода.

Я всегда приносил идеологическое обоснование их действий. Антиамериканский крен, который я задал, работал безотказно. Любая наша акция против «американских империалистов» явно находила молчаливую, одобрительную ухмылку в кабинетах восточных спецслужб. Я чувствовал их заинтересованность, ещё неоформленную, но явную. Скоро, очень скоро должны были постучаться.

Иногда по ночам, в своей спартанской комнатушке, я включал радио и ловил сводки. «Террористы из Фракции Красной Армии совершили нападение на…» Голос диктора звучал напряжённо. Я выключал приёмник, и в тишине мне чудился тяжёлый, мерный гул. Гул десяти тысяч пар ног, марширующих под нашим знаком — алой звездой с MP5. Мы росли.

Из кучки спорщиков-идеалистов я лепил настоящую армию. Армию тени. И тень эта становилась всё длиннее и гуще, растекаясь по спящим улицам немецких городов, предвещая грозу.

Рано или поздно агенты разведки должны были на меня выйти. И они выйдут на меня уже не как на знакомого Ульрики, а как на предводителя «Фракции». Или это сделает не БНД, а разведки других стран, которые наблюдали за расширением и укреплением движения «Фракции Красной Армии».

Потому что та деятельность, которую я развил, не должна была остаться без внимания. Вряд ли политические деятели низшего звена, к которым наша группировка подбивала клинья, не сообщат куда следует. Да, сам я не светился, но моё лицо вскоре должно было проявиться на горизонте. Меня должны были выследить и поэтому я решил сделать упреждающий шаг.

Я решил сам пойти на встречу с разведкой ГДР, именуемой «Штази». А конкретно к двум агентам, работающим под прикрытием почти на самой верхушке властных структур.

Поэтому в один из вечеров я постучал в коричневую дверь дома небольшого городка Саарбрюккен. Стоял перед ним в форме почтальона. Даже усики приклеил по такому поводу. И очки надел. Ну, прямо шпион в чистом виде. Хорошо ещё, что меня в это время не видел Семён Абрамович — обхохотал бы с ног до головы.

Сам домик аккуратный, чистенький. Прямо-таки как с картинки. С клумб небольшого палисадника на меня устало взглянули отцветающие ноготки. Стоящий рядом клён приветливо швырнул жёлтый лист. Словно протянул пятерню для рукопожатия.

— Кто там? — прозвенел женский голос за дверью.

— Добрый день. Для господина Гийома посылка! — ответил я так, как будто эта передача посылки была самым важным делом в моей жизни.

Дверь открылась и на пороге возникла фрау среднего возраста. Кристель Гийом. Не скажу, что красавица, да и симпатичной трудно назвать. Кухонный фартук испачкан мукой, на голове алюминиевые бигуди, руки старательно вытираются о тряпку.

— Я его жена. Можете мне передать, — ответила она и протянула руку.

— К сожалению, нет, фрау. Эту посылку я должен передать лично, — покачал я головой.

— Но, не съем же я её. И к тому же, могу расписаться где нужно, — Кристель сдвинула брови.

— Уверен, что не съедите, — улыбнулся я во всю свою почтальонскую широту, — но инструкции есть инструкции. Требуется личное вручение и кое-какие формальности. Служба, понимаете ли.

Я потряс кожаную сумку, висящую через плечо, будто в подтверждение своих слов. Внутри зашуршали бумаги, позвякивала какая-то мелочь. Сыграть роль рьяного служаки, для которого устав важнее здравого смысла — лучший способ вызвать раздражение, но и уважение к процедуре.

Кристель Гийом тяжело вздохнула, оценивая мою непоколебимую глупость. Мука на фартуке казалась символом всей её обыденной, до боли нормальной жизни, в которую я сейчас вламывался.

— Ну, подождите тут. Гюнтер! — крикнула она через плечо вглубь дома. — К тебе! Какой-то очень педантичный человек с посылкой!

«Педантичный человек» — что ж, неплохая характеристика для маскировки. Я терпеливо стоял на пороге, рассматривая щербинку на медном дверном молотке. Изнутри донёсся звук отодвигаемого стула, неспешные шаги. И вот в проёме возник он — Гюнтер Гийом. Человек с лицом чиновника и душой разведчика. Взгляд умный, цепкий, сразу же окинул меня с ног до головы.

— В чём дело? — спросил он спокойно, окидывая меня беглым, но пристальным взглядом. Его глаза задержались на моих начищенных до блеска ботинках — отметил странную деталь для простого почтальона.

— Господин Гийом? — переспросил я, делая вид, что сверяю его с неким мысленным образцом. — Для вас. Срочное и конфиденциальное.

Я протянул ему не посылку, а простой коричневый конверт без марки и обратного адреса.

Гюнтер взял его без колебаний, но пальцы его сжали уголок бумаги так, что побелели костяшки. Он вскрыл пустой конверт, заглянул в нутро. Непонимающе перевёл на меня взгляд.

— Что это? Какая-то шутка?

— От общих друзей с Востока, — так же тихо ответил я. Слова прозвучали неестественно громко в тишине прихожей. — Мне нужно пять минут вашего времени. Ради безопасности двух людей по имени Анита и Ханзен.

Их секретные позывные подействовали как удар током. Его глаза сузились, маска обывателя треснула, и на мгновение я увидел слегка растерянного профессионала, который годами водил за нос целую федеральную разведслужбу. Впрочем, спустя пару вдохов он взял себя в руки и улыбнулся.

— Кристель, дорогая, — не оборачиваясь, сказал Гюнтер, — поставь, пожалуйста, чайник. И принеси нам остатки торта. У нас гость и неизвестно, насколько он задержится. Хотя, если вы немного подождёте, то как раз будете иметь шанс отведать вкуснейшие пироги Кристель.

— Буду счастлив попробовать это произведение кулинарного искусства, — улыбнулся я в ответ.

Он отступил на шаг, приглашая меня войти. Коричневая дверь закрылась за моей спиной, отсекая мир кленовых листьев и увядающих ноготков. Я был внутри. Первый, самый опасный шаг был сделан. Теперь предстояло самое сложное — заставить его поверить и довериться.

Мы прошли в небольшую гостиную.

Мы прошли в небольшую гостиную, уставленную добротной, но неброской мебелью. На полках книжного шкафа аккуратные ряды книг в одинаковых переплетах, на стенах висят безликие пейзажи. Идеальный интерьер для человека, не желающего привлекать внимания.

Вошла Кристель, поставила на низкий столик поднос с чайником и двумя скромными ломтиками торта. Ее взгляд, колючий и недоверчивый, скользнул по мне.

— Спасибо, дорогая, — сказал Гюнтер с теплотой, которой, казалось, не было места в этой напряженной атмосфере. — Мы сами справимся.

Она ушла, бросив на прощание взгляд, полный немых вопросов. Дверь в прихожую притворилась не до конца.

Я взял свою чашку, поднес к лицу, будто наслаждаясь ароматом, и тихо, почти беззвучно, прошептал:

— Позвольте выразить восхищение вашей работой и вашей преданностью Родине. Вы совершили огромный и неоценимый подвиг для блага народа.

Гюнтер не дрогнул. Он отломил кусочек торта вилкой, поднес ко рту.

— Вы кто? — так же тихо спросил он, глядя на свою тарелку. — И что вы знаете?

— Можете называть меня Мюллер. Всего лишь обычный человек по фамилии Мюллер, который предлагает вам и вашему начальству руководство над большой группировкой организованных и мотивированных людей. Вы её знаете под названием «Фракция Красной Армии».

— Вот так вот сразу? И я должен вам поверить с бухты-барахты?

— Что же, тогда позвольте мне рассказать вам одну историю… Позвольте мне рассказать. На дворе стоял пятьдесят пятый год, канун Рождества. Западный Берлин. Представьте себе: глубокая ночь, и в квартире бургомистра Вилли Брандта раздаётся телефонный звонок. Супруга его покоится сном, и он, дабы не потревожить её, на ощупь, босиком пробирается в гостиную. Поднимает трубку… и слышит старческий голос, торопливый, словно гонимый ветром. «Герберт, мой старинный друг, поздравляю с Рождеством… — говорит незнакомец. — Голос мой, быть может, и стёрся в памяти за пятнадцать лет… Но стоит тебе вспомнить пустую пивную бочку в подвале моего дома, и всё прояснится. Молю тебя, не произноси моего имени… Ты понимаешь… Я звоню из автомата…» И здесь, осмелюсь заметить, в дело вступает та самая шестерёнка из прошлого. Упоминание бочки было не просто паролем; это был ключ, отпирающий потайную дверь в чертоги памяти. Вилли Брандт, в миру известный под именем Герберта Фрама, разом вспомнил всё. И «доброго доктора Акселя», что укрывал его от гестапо, рискуя собственной жизнью, и тот самый подвал. «Чем обязан вашему звонку, мой господин?» — спросил он уже совсем другим тоном. Старик объяснил: «У моего сына… затруднения. Не уголовного свойства, нет. Скорее, политического толка. Ему требуется помощь, а здесь, увы, руки связаны. Я подумал… что вы, возможно, сможете ему посодействовать». Брандт, человек чести, не стал вдаваться в подробности. «Я всё понял. Имя сына? Род его занятий?» «Гюнтер. Он… репортер одной газеты». «Хорошо. Я помогу». Крайне любезно с его стороны, не находите? Один короткий разговор и вот слово сдержано. Уже через месяц супруги Гюнтер и Кристель Гийом — оба, между прочим, кадровые офицеры разведки ГДР — оказались во Франкфурте-на-Майне, где с прилежанием, достойным истинных бернардинцев, влились в работу местной парторганизации СДПГ. Поистине, судьба порой ткёт свои кружева из самых тонких, почти незримых нитей.

Гийом медленно пережевывал торт, его лицо было невозмутимо, но в глазах бушевала буря. Он взвешивал. Слишком много деталей, известных лишь в самом узком кругу. Слишком точные даты. Слишком уверенный тон.

— Предположим, я вам поверю, — наконец сказал он, отставляя тарелку. — Но какова моя роль во всём этом?

— Вы, через поверенных лиц, расскажете обо всём начальству. Пусть оно возглавит моё детище. Я бы продолжил руководство «Фракцией», но мне нужно двигаться дальше, — улыбнулся я в ответ. — А без меня они натворят глупостей, распадутся или превратятся в сборище террористов. В конечном итоге их просто всех умертвят в камерах, да и только. Сейчас же они боеспособная единица, готовая исполнять любые… кхм, малоприятные операции.

— Допустим, я передам это всё Штази, но… как мы сможем возглавить руководство? Ведь там уже есть лидеры. И…

— И я сведу их с тем, кого руководство пришлёт. При них передам бразды правления и обязуюсь поддерживать их во всём. Конечно, передача власти пройдёт не совсем гладко, но я думаю, что справлюсь и с этим. Лидеры безоговорочно мне доверяют. Да и поддержка им в скором времени понадобится, так как БНД уже вовсю запускает щупальца в ряды армейцев.

— Значит, вы хотите отстраниться от руководства бомбой с испорченным таймером… И перевесить это руководство на кого-то другого. Занятно. Но я уверен, что ваше предложение не останется без внимания. Ещё что-то нужно от нас? Может, что-то конкретное?

Я понял, что он меня прощупывает. Пытается узнать — что мне известно и до какой степени. Пришла его супруга, поставила на столик обалденно пахнущие пирожки, взяла стул и села рядом. Гийом только покосился на неё, но не сказал ни слова. И так было понятно, что она находилась за дверью и всё слышала.

— Чтобы вы передали в Штази, а потом и в КГБ вот эти документы. Тут досье на разведчиков, внедрённых от ЦРУ как в Германии, так и в СССР, — я вытащил из сумки папку с записями, которые делал по вечерам.

Память порой выдавала такие вещи и такие имена, что я диву давался. Не зря, всё-таки, меня гипнотизировали в спеццентре.

Я посмотрел на чету Гийом. Эти двое были легендами разведки Штази. Способы связи с разведчиками были разработаны с учетом их привычек и маршрутов передвижения по городу. «Ханзен» и «Анита» были заядлыми курильщиками, поэтому посещение ими табачной лавки не вызвало бы ни у кого вопросов. Информацию, добытую согласно полученному от ГУР заданию, супруги превращали в микрофильмы, которые вкладывали в пустые сигарные гильзы и отдавали их агенту, который держал табачную лавку. Последний передавал гильзы курьеру, еженедельно посещавшему Франкфурт под видом коммивояжера.

Для того, чтобы передать разведывательному тандему инструкции, откорректировать линию их поведения и наметить новые цели, Центр использовал односторонние радиопередачи. Все тот же «табачник» принимал их на свой транзисторный приемник, ничем не отличавшийся от тех, что были в свободной продаже, а затем, вложив в сигары расшифрованные радиограммы, «продавал» их Гийомам.

— Что вами движет, герр Мюллер? — спросил Гийом, глядя на папку.

— Я всего лишь хочу уничтожить Америку, — улыбнулся я в ответ.

Улыбнулся и посмотрел на тех, кто помог построить АвтоВАЗ.

В самом начале шестьдесят шестого председатель Совмина Косыгин вновь вытащил на свет старую занозу, подняв на заседании Политбюро вопрос о строительстве завода по производству малолитражек. Страна страдала без колёс. Той горстки «Волг», «Москвичей» и юрких «Запорожцев», что сходили с конвейеров, катастрофически не хватало. Подчеркнул, что хотя технические мощности автопрома ограничены, но золотовалютные запасы страны позволяют кардинально решить проблему.

Брежнев, оторвавшись от созерцания собственных бровей, с ленцой поинтересовался, что именно имеет в виду докладчик.

— Я, Леонид Ильич, — ответил Косыгин, — предлагаю купить иностранный автозавод с полным циклом производства. Вместе с тем все комплектующие части будут изготовляться не за рубежом, а внутри страны. Приобретя иностранный завод, мы станем обладателями новых технологий, которые внедрим на наших автозаводах. Кроме того, на новый уровень развития выйдут смежные отрасли промышленности: химическая, металлургическая, нефтяная…

— И во сколько нам встанет такая покупка? — Брежнев, завзятый автолюбитель, мысленно уже примеривался к рулю блестящей иномарки.

— По подсчётам госплановских экспертов — около миллиарда. Долларов.

— Миллиард… — Лицо Генсека вытянулось, мечтательный блеск в глазах погас. — Многовато, Алексей Николаевич!

Косыгин, не моргнув глазом, отчеканил, вгоняя в столбняк всё Политбюро:

— Прошу прощения, Леонид Ильич, — отчеканил Косыгин, — хотел бы напомнить, что в течение трех последних лет Советский Союз от экспорта нефти, золота и пушнины ежегодно имел десять миллиардов долларов! Прибавьте к ним девять с половиной миллиарда, каждый год перечисляемые в Госбанк арабскими странами за поставку нашего вооружения, и тогда приобретение автозавода будет равняться покупке велосипеда.

— Нет, — упёрся Брежнев, качнув головой. — С покупкой повременим.

Но Косыгин не был бы Косыгиным, если бы сдался так легко. Он сделал паузу, давая этим словам осесть в настороженной тишине, и затем выложил на стол свой последний, самый весомый козырь. Прикуп, против которого уже не могла устоять даже генсековская осторожность.

— Леонид Ильич! Если мы не хотим раскрутить инфляцию, то завод надо покупать, и как можно скорее! Ведь на руках у населения сегодня находится восемьдесят-девяносто миллиардов рублей, то есть по официальному курсу более ста миллиардов долларов, а это — совокупный годовой бюджет таких стран, как Бельгия и Дания… И накопления наших граждан растут из года в год в арифметической прогрессии, причем люди не доверяют сберкассам, а держат деньги в «кубышках»! Для того, чтобы в обращении находились купюры в пятьдесят и сто рублей, Госзнак ни на час не выключает печатный станок. Когда-нибудь вся эта денежная масса лавиной обрушится и раздавит всех… Чтобы изъять из «кубышек» эти миллиарды, надо выбросить на внутренний рынок не ювелирные изделия и импортный ширпотреб, как это делается сегодня, а нечто более весомое. Этим «более весомым» и будет наш новый отечественный автомобиль, созданный на основе западных технологий.

— А как вы подсчитали деньги наших граждан? Они же в «кубышках»!

— Все очень просто, Леонид Ильич! Объем спрятанных в «кубышках» накоплений никогда не являлся для экспертов Госбанка тайной за семью печатями. Ларчик открывается просто. Во все времена люди прятали в «кубышки» купюры только высшего номинала. У нас таковыми являются пятидесяти- и сторублевки. Зная количество выпущенных в обращение «полтинников» и «стольников», банковские служащие, подсчитав в конце года возвратившиеся банкноты этого достоинства, могут с точностью до одного миллиарда сказать, какая сумма осталась на руках у населения.

— Надо же… Хитро! Я бы не додумался… Ну что ж, Алексей Николаевич, убедил! Дай указание своим подчиненным: председателю КГБ и министру Внешторга, чтобы они выяснили, в какой стране можно дешевле приобрести завод… А там, смотришь, поторговавшись, собьем цену… Даем тебе полгода… Управишься?

— Думаю, да.

Первыми о принятом, без преувеличения, эпохальном решении Политбюро узнали американцы. Как? А просто: Совет министров СССР, не говоря уже о Министерстве внешней торговли, были, как дырявый швейцарский сыр, насквозь проедены агентурой ЦРУ. Поэтому уже через месяц после заседания кремлевского ареопага в Москву прибыла американская делегация во главе с владельцем автомобильного концерна Генри Фордом Третьим.

А все потому, что ЦРУ не только зависело от финансовой подпитки Военно-промышленного комплекса США, но и, что важнее, было связано с ним «кровными узами». Достаточно сказать, что директор ЦРУ Аллен Даллес, уволенный президентом Кеннеди, во времена президентства Линдона Джонсона был председателем Совета директоров концерна «Форд».

Попав на прием к Алексею Косыгину, Генри Форд Третий, разумеется, не раскрывая своих источников информации, предложил завод по производству легковых автомобилей малого класса. Добавил, что его концерн разработал две малолитражные модели: «форд-капри» и «форд-таунус», которые в отличие от традиционных американских моделей своим классом соответствуют автомобилям СССР.

Предсовмина как опытный дипломат и коммерсант, сославшись на то, что вопрос о покупке автозавода решается коллегиально на Политбюро, сыграл в игру «да» и «нет» не говорить, «черное» и «белое» не называть. На самом деле Косыгин выжидал, когда поступит информация от председателя КГБ и главы Министерства внешней торговли, которым было дано задание по своим каналам выяснить, какой из западноевропейских автомобильных концернов готов за приемлемую для СССР цену продать автозавод…

Генри Форд Третий по-своему расценил уклончивость председателя Совета министров и, чтобы нейтрализовать предложения потенциальных конкурентов, выложил свой самый весомый аргумент: если СССР приобретет его завод за пять миллиардов долларов, он готов, используя канадские технологии строительства автотрасс (климат Канады схож с климатом Российской Федерации), бесплатно построить автостраду от Москвы до Владивостока.

За всю историю Советского Союза более выгодного предложения от иностранных предпринимателей никогда не поступало. Но… Возобладали чисто политические соображения, и Политбюро в итоге отклонило предложение Генри Форда, каким бы заманчивым оно ни являлось…

Разгадка заключалась в том, что в шестьдесят шестом году Соединенные Штаты стали утрачивать свое влияние на западноевропейские страны. Претендуя на главенствующую роль в Североатлантическом союзе (НАТО), американская администрация во главе с президентом Линдоном Джонсоном, попросту говоря, «перегнула палку».

Президент Франции Шарль де Голль первым восстал против гегемонии США, покинув военную организацию НАТО и оставив там лишь своего наблюдателя. Демарш де Голля отрезвляюще подействовал и на руководителей других стран — членов НАТО. Великобритания, Италия и Испания задались естественным вопросом: «Кто же в Западной Европе хозяин? Американцы, или мы, европейцы⁈»

Среди членов НАТО начались разброд и шатания. Руководство СССР воспользовалось сложившейся политической конъюнктурой и, чтобы сделать разногласия между США и его западноевропейскими партнерами по данному союзу необратимыми, решило купить автозавод в Западной Европе. Вопрос был в том — у кого купить дешевле?

Маркус Вольф был не только талантливым руководителем разведки Штази, но и прозорливым политиком. Анализируя внутриполитическую ситуацию ФРГ и акции правящего союза ХДС/ХСС, генерал пришел к выводу, что этот альянс исчерпал свой потенциал, а для населения Федеративной Республики все более привлекательными становятся идеи социал-демократии, глашатаем которых и была СДПГ.

Поэтому основным заданием «Ханзена» и «Аниты» (четы Гийом) являлся поиск, изучение и вербовка тех руководителей СДПГ, которые были заинтересованы в сближении со странами «восточного блока». Кроме того, супругам вменялось в обязанность своевременно сигнализировать об угрозе обострения международной обстановки, которая могла бы привести к открытому военному конфликту.

Однако основное — не значит единственное. И вот в начале шестьдесят шестого года Гийомам пришлось сделать «шаг в сторону»: заняться экономическим вопросом, хотя для СССР это был даже не вопрос — проблема. Причем как политического, так и экономического свойства. Трудно сказать, какая из составляющих преобладала!

Словом, от своего куратора Маркуса Вольфа супруги-разведчики получили задание выяснить, у какого из западноевропейских концернов Советскому Союзу выгоднее приобрести автозавод.

Из представленного «Ханзеном» донесения следовало, что Советскому Союзу целесообразнее заключить сделку с концерном «ФИАТ», так как последний для производства автомобилей приобретает комплектующие части у западногерманских автогигантов «БМВ» и «Мерседес Бенц», а также у французского концерна «РЕНО».

Таким образом, по заключению Гийома, СССР имеет уникальную возможность «одним выстрелом убить трех зайцев» — надолго «привязать» к себе экономики крупнейших западноевропейских держав: Италии, ФРГ и Франции. Согласно выводам разведчика, укрепление экономических связей СССР с указанными странами будет иметь и политические последствия — они и в дальнейшем будут проводить внешнюю политику без оглядки на Соединенные Штаты.

Наконец, утверждал Гийом, учитывая, что итальянская автомобильная промышленность находится в состоянии стагнации, владельцев «ФИАТ» можно будет без труда склонить к заключению сделки на условиях советской стороны.

Маркус Вольф, оценив важность донесения «Ханзена», немедленно вылетел в Москву, где доложил информацию председателю КГБ Юрию Андропову, а он ознакомил с нею Алексея Косыгина. Последний полностью согласился с доводами «Ханзена» и, высоко оценив усилия ГУР, поставил на Политбюро вопрос о поощрении немецких товарищей. Маркус Вольф был награжден орденом Красного Знамени, Гюнтеру Гийому было досрочно присвоено звание полковника ГУР.

Таким образом, отправной точкой для заключения в шестьдесят седьмом году договора между Советским Союзом и Италией о строительстве Волжского автозавода (ВАЗ) стала аналитическая справка-донесение Гюнтера Гийома. Сделка обошлась СССР в беспрецедентно малую в мировой практике сумму — всего в пятьсот пятьдесят миллионов долларов! Почти в пять раз меньше стоимости цены, заявленной американцами!

Так нужен ли ответ на вопрос — какого хрена я припёрся именно к этим людям и сделал им своё предложение?