Наша встреча закончилась на довольно-таки приятной ноте. Маркус Вульф поблагодарил меня за содействие. Правда, поинтересовался — откуда у меня столько информации, а также, почему я обратился именно к нему, а не напрямую в КГБ?
Пришлось соврать, что с КГБ я работаю по другим делам и не хотелось переносить туда ещё и эту информацию. К тому же, Маркус ближе, а пока дойдёт до вышестоящего руководства… И мою информацию могли перехватить по дороге, всё-таки среди эшелона власти хватало шпионов.
— Кого-то конкретно имеете в виду? — задал невинным тоном вопрос Вульф.
— Могу посоветовать вам обратить внимание на Гордиевского Олега Антоновича. Он сейчас работает под прикрытием сотрудника консульского отдела посольства СССР в Дании. Как раз сейчас его взяла в разработку британская разведка, а Олег Антонович, разочарованный методами подавления Пражской весны, переметнулся к британцам. Этот крот может немало выдать секретов как бриттам, так и янки. Так что если хотите подарить англичанам «пустышку» и пускать дезинформацию, то лучшего кандидата вам не найти. Правда, он попутно будет сливать всех агентов, действующих под прикрытием, так что могу порекомендовать взвесить все «за» и «против» прежде, чем пускать этого человека в расход или же поднимать его вверх.
В 1970−80-х годах Гордиевский на протяжении 15 лет курировал Великобританию и Скандинавию в Первом главном управлении КГБ. В СССР полковник Гордиевский был заочно приговорен к расстрелу, а в современной России объявлен предателем за передачу британцам большого объема секретной информации. Бывшие сослуживцы называли его «отвратительным типом» и «талантливым подлецом».
На Западе он был оценен совсем иначе. Считается, что он помог изменить ход холодной войны, объяснив западным структурам, что на самом деле думают в СССР, и как лучше общаться с советским режимом.
В 2007 году за заслуги в обеспечении национальной безопасности Великобритании Олег Гордиевский был награжден орденом Святых Михаила и Георгия, одной из высших наград Соединенного Королевства. И ведь помер своей смертью, засранец, на восемьдесят шестом году жизни. Помер весной, четвёртого марта двадцать пятого года.
Но его деятельность ещё можно было упредить…
— Гордиевский… Хм, что же, мы его тоже проверим, — раздалось за ширмой. — Всё-таки интересный вы человек, герр Мюллер. Так много знаете и… до сих пор живы.
— Может быть потому, что живой я нужнее, — улыбнулся я в ответ.
— Что же, всё может быть. У вас ко мне ещё есть какие-нибудь вопросы?
— Есть просьба. Если будете приставлять ко мне наблюдателя, то только опытного. Чтобы его ребята из «Фракции Красной Армии» не срисовали. А то они нервные — могут и пальнуть ненароком.
— Я постараюсь исполнить вашу просьбу, — раздалось в ответ.
— Что же, тогда на этом пока всё. Кто примет у меня «Фракцию». Как я его узнаю?
— Я могу вам назвать только имя. Его будут звать Яном. Как узнаете? Это молодой человек, примерно одного возраста с вашими лидерами фракции. Но он весьма неординарная личность, через него и будем вести диалог с ребятами. Уверен, что он найдёт с ними общий язык. А вам нужно будет только представить всё так, чтобы они его начали слушаться. Впрочем, вы уже должны были с ним познакомиться. Он вас привёз сюда.
Я на миг представил, как улыбается за шторкой Маркус Вульф. Как будто сделал сюрприз и сейчас представляет мою слегка удивлённую рожу. Ну, пусть представляет. Мне даже несложно бровь поднять, чтобы выказать удивление на случай, если тут где-нибудь спрятана камера.
Сделать мину, что вот какой хитрец этот Вульф. Сыграл на опережение.
— Что он умеет?
— Почти что всё. Но любит машины. Ковыряется в них при каждом удобном случае.
Насколько я помню, Яном звали последнего человека из фракции. Яном Карлом-Распе. И он в самом деле был молод. Только-только исполнилось двадцать шесть лет.
Ха! Молод! А мне сколько? Если не брать во внимание семьдесят с лишним лет жизни в другом времени и другом мире, то почти мой погодка. Вот и считай…
Впрочем, если вспомнить, что я в самом деле срисовал двух агентов, а слежку Яна не распознал, то он и в самом деле достаточно неординарная личность. В моём времени Баадера, Распе и Энслин найдут мёртвыми в один день. Восемнадцатого августа семьдесят седьмого года. Причём по официальной версии, Распе и Баадер застрелятся из пистолетов, которые принесут к ним в камеры адвокаты, а Энслин повесится на кабеле.
Но это официальная версия. И от неё жутко несло подлогом…
— Что же, тогда прикрытием станет эта его любовь к транспорту. Будет водителем и при случае ремонтником. Вряд ли кто догадается в чумазом парнишке заподозрить ретранслятора ваших идей, — проговорил я.
— Согласен. Что мы можем сделать взамен на вашу информацию и передачу партии? Есть какие-то пожелания?
— Да. Я хочу чистый паспорт и способ переехать в Канаду. Дальше мои следы должны потеряться.
— А почему не сразу в Америку?
Я усмехнулся. Конечно, был в его словах резон. Если хочешь уничтожить страну, то дёргай сразу же в неё и начинай свою деятельность, но у меня был другой план.
— Есть у меня на этот счёт другие намётки. Другие планы, другие мысли. Так что лучше сперва в Канаду.
— Хорошо! Сделаем всё в лучшем виде. Комар носа не подточит.
— На том и закончим. Меня могут отвезти туда, куда я попрошу?
— Да. И вас отвезёт именно тот самый человек, которого зовут Яном.
— Прекрасно. Заодно познакомлю его со своими ребятами. Тогда желаю вам только процветать и здравствовать.
— Спасибо за пожелание. Я могу в ответ пожелать вам того же, герр Мюллер.
Я вышел из католической церкви не то, чтобы с осветлённой душой, но с каким-то небольшим чувством удовлетворения. У меня получилось сделать очень хороший ход в своей партии. После такого хода получится выиграть не только темп, но и качество.
Эх, как бы сейчас злился Флик, увидь он меня сейчас. А может быть и злится где-то в аду, подпрыгивая на сковородке и разбрызгивая прогорклое масло на чертей.
К машине подошёл неспешно. А куда мне торопиться? Ведь я уже знал, кто меня повезёт. Знакомиться? Да как-то без этого можно обойтись. Уверен, что Яну дали все инструкции, как насчёт меня, так и относительно лидеров фракции.
Водитель так и сидел в серой «Шкоде». Неприметный человек внутри неприметной машины.
— Куда едем, герр Мюллер? — спросил без малейшей тени усмешки человек по имени Ян.
Ну что же, я сейчас тебя тоже удивлю слегка. А то ишь ты, показывают свою крутость на ровном месте. Прямо открывай рот от удивления и распахивай широко глаза, восхищённый их непередаваемым искусством.
Нет, что касается Вульфа — я восхищён им в полной мере. Создать такую сеть и всё время оставаться в тени… Это дорогого стоит. Если бы не предательство одного из своих перебежавших агентов, то и вовсе бы мог уйти в небытие нераскрытым.
А вот Яна надо слегка опустить с небе на Землю. Посмотрим на его реакцию!
— А поедем мы в Бонн. Неподалёку от дома Бетховена остановимся и познакомимся с нужными людьми, герр Ян-Карл Распе, — улыбнулся я в ответ. — Или нужно называть как-то иначе?
— Можно просто Яном, — кивнул тот в зеркало заднего вида.
Да уж, по сравнению с Баадером, который любил выглядеть щеголевато и стильно, Ян проигрывал по всем фронтам. Но, он и не должен выигрывать. По сути, лидером должен быть именно Баадер, но «серым кардиналом» другой, менее импульсивный, более сосредоточенный и серьёзный.
Машина аккуратно выехала и покатила по улицам Кёльна. Я видел быстрые взгляды Яна, бросаемые им в стороны зеркал. Взглянет и снова на дорогу. Взглянет и на дорогу. Уверен, что и на дороге он оглядывал всех людей и машин, которые нам попадались по пути.
— Ну что же, Ян, родившийся двадцать четвёртого июля сорок четвёртого года, в австрийском Зефельде. Я читал вашего предка, Рудольфа Эриха Распе. Не думаю, что создатель барона Мюнхгаузена будет рад увидеть такого потомка, когда вы встретитесь на небесах!
— Мой предок был ещё тем весельчаком, — последовал бесстрастный ответ. — Много же вам про меня рассказал наш общий знакомый.
— Вообще-то, он назвал только ваше имя. Всё остальное я получил из высших сфер, — хмыкнул я, слегка разочарованный ответом.
— Ну да. Они-то про меня немало знают, — взглянули на меня спокойные глаза Яна Распе. — Только треплются очень много. Рассказывают всем, кому не попадя.
— Да? Что же, я запомню вашу последнюю фразу.
— Мы можем даже перейти на «ты», чтобы соблюсти вид старых добрых знакомых.
— Что же, я не против. Вижу, что человек ты серьёзный. Как сам думаешь — потянешь руководство фракцией? Они же наполовину безбашенные.
— Зато на другую половину думают правильно и в нужном русле. А что до безбашенности… Порой без неё не обойтись. Аккуратно посмотрите назад. За нами уже пять километров едет «Фольксваген». Не обгоняет и не отдаляется, как приклеенный. Кажется, что за рулём ваш знакомый. Один из двух, которые недавно были на хвосте.
Я неторопливо повернул голову, сделал вид, что прикуриваю и в тот короткий миг, когда светлый автомобиль вынырнул из-за другого, увидел лицо молодого агента. Да, действительно, один из двух…
Только второй остался лежать в закоулке, а этот преследует нас! И ведь не успокоятся никак!
Но как он выследил нас?
— Ты готов к гонке?
Ян не стал дожидаться моего ответа. Резко крутанул руль, отправляя «Шкоду» в узкий коридор между двумя фурами. Мотор взвыл раненным зверем, бросая автомобиль вперёд.
— Держись крепче, — его голос был спокоен, но в нём появилась стальная струна.
«Фольксваген» последовал за нами, не отставая. Он был мощнее, легче. Светло-бежевое пятно в зеркалах увеличивалось в размерах. Агент понял, что мы хотим от него оторваться.
В какой-то момент мы поравнялись. Скрестились взглядами, и я понял, чего он хотел.
— Он не просто преследует, — сквозь зубы процедил я. — Он хочет таран.
Молодое искажённое яростью лицо в лобовом стекле преследователя казалось размытым пятном. Он мстил. За напарника. И эта слепая злоба делала его одновременно опасным и предсказуемым.
Ян резко затормозил, вынудив «Фольксваген» пронестись мимо, и тут же дал газ, вновь обогнав преследователя. Но агент просчитал манёвр и не стал тормозить, как этого ожидалось. Двигатель «Фольксвагена» взревел, и он рванул на нас, набирая скорость для тарана.
— Врёшь, не возьмёшь, — прошипел Ян.
«Шкода» рыкнула двигателем, рванув вперёд, но «Фольксваген» был уже рядом, его капот мелькнул в опасной близости от нашего бампера. Ещё секунда и…
— Держись, — бросил Ян, и мир за окном резко накренился.
Удар!
В салон проник яростный рёв мотора и скрежет металла.
Ян не стал уходить от удара, а на долю секунды отпустил тормоз, позволив «Фольксвагену» врезаться нам в корму не по центру, а под углом. Искры посыпались из-под колёс. В тот же миг Ян вывернул руль, используя энергию столкновения, и наша «Шкода», визжа шинами, ушла в контролируемый занос.
Пару раз резко мотнуло, потом машина вновь встала как на рельсы и помчалась вдаль.
Фольксваген рванул следом. Он начал обходить нас справа, чтобы ударом выбросить на встречную полосу.
— Эх, зря я пистолет выбросил, — хмыкнул я, глядя на преследователя. — Сейчас бы хоть пугнуть этого шута…
— Он снова заходит! — бросил Ян. — Держись!
В тот миг, когда светло-бежевый капот был уже в метре от нашей двери, его переднее правое колесо на полной скорости наскочило на кирпич, валявшийся на обочине. Раздался оглушительный хлопок резины.
«Фольксваген» подпрыгнул, словно подброшенный. Агент отчаянно выкрутил руль, но было поздно. Машина, описала неуклюжую дугу, снесла пару хлипких дорожных столбиков и со скрежетом ушла в глубокий придорожный кювет, подняв фонтан брызг из грязной лужи.
Я видел, как тело водителя вылетело через разбитое стекло и шлёпнулось на капот.
Наша «Шкода» тем временем, не сбавляя хода, прошла ещё с полкилометра. Ян бросил бесстрастный взгляд в зеркало.
— Интересно, а высшие сферы предвидели такой расклад — наконец сказал он, глядя на дорогу.
— Думаю, что предвидели. И если делали ставки, то повезло тому, кто ставил на нас, — ухмыльнулся я в ответ.
Мы добрались до указанного места без дальнейших проблем. «Хвост» сняли, дальше была только чистая дорога. Возле дома под номером двадцать, где жил молодой Бетховен, на улице Боннгассе, мы свернули налево и проехали ещё полквартала. После этого запарковались и двинули в одну из квартир, которая использовалась для временного убежища участников фракции.
Бедно обставленная квартира встретила отклеенными обоями и валяющимися на полу пустыми бутылками. В комнате урчал телевизор и раздавались смешки. Я узнал голос Баадера и Энслин. Сладкая парочка, мать их… ладно хоть одетые.
В квартире было накурено. Причём запах состоял нетолько из табачного дыма. Я сурово посмотрел на полулежащего Баадера:
— Что за свинарник тут развели?
— Не порть биополе, Мюллер. От твоего вечного нытья портится аура, и я потом заколебусь чакры чистить, — весело ответил подопечный.
— Морду бы тебе начистить за такие дела, а уж тем более за слова! — буркнул я в ответ.
— А смысл? Дела и слова останутся прежними, — хохотнула Энслин.
— Да, нас уже не перевоспитать. С нами можно только смириться! — с вызовом заметил Андреас.
— Или ликвидировать, — буркнул я.
— Нас не задушишь, не убьёшь. А кто это с тобой? Что за мышастый типчик?
— Это мой связной. Ян-Карл Распе. Свой товарищ. Чёткий. Через него я в скором времени буду общаться с вами и давать задания. Это Андреас Баадер, а это Энслин Гудрун.
— Чего? Приводишь какого-то чудика и говоришь, что он будет нам указывать — что делать? Да мы с тобой-то не всегда соглашаемся, а уж с ним и подавно! — хохотнул Андреас.
— Если не будете соглашаться, то в скором времени скатитесь из организованной группировки в хаос и анархию. А это прямой путь в никуда. Правительственные ставленники только того и ждут. Надо быть сильнее. Надо быть заодно с товарищами! — процедил я.
— А мы заодно. Мы всегда заодно! — с вызовом взглянул Андреас.
Я выдержал его взгляд. В конце нашей дуэли он отвёл глаза и затянулся сигаретой. Я слегка усмехнулся. Вот то-то! Знай своё место, дружок!
— Ладно, хватит трепаться. Что случилось с грузом?
Баадер лениво поднялся с кресла, сдувая пепел с заношенной футболки.
— Груз в порядке. Всё на месте, в соседней комнате. Но были моменты, — он многозначительно посмотрел на Энслин.
— Были «моменты»? — я почувствовал, как у меня начинает дергаться глаз. — Я вас просил — без самодеятельности. Чётким немецким языком. Что непонятного?
Энслин, игнорируя мой тон, протянула мне смятый листок бумаги.
— Мы сделали небольшой крюк через правительственный квартал. Решили провести маленькую акцию. Информационную.
Я развернул листок. Это была листовка, отпечатанная на дешёвой копировальной машине. Заголовок кричал: «Власть капиталистов — это насилие! Сопротивляйся!». Внизу узнаваемый логотип фракции.
— Вы… вы разбросали это по правительственному кварталу? — спросил я. — С грузом оружия в багажнике?
— Народ должен проснуться, Мюллер! — в глазах Энслин вспыхнул знакомый фанатичный огонёк. — Мы не просто курьеры! Мы — искра от которой может разгореться огромный костёр!
Андреас одобрительно хмыкнул и затянулся снова. Дым был густой, терпкий, с явным привкусом марихуаны.
Я скомкал листовку и швырнул её в угол. Внутри всё закипало. Эти благородные революционеры-идиоты могли угробить всю операцию, всех нас, ради жеста, ради «искры».
— Слушайте меня внимательно, вы оба, — я сказал тихо, но так, что даже Баадер выпрямился. — В следующий раз, когда вы решите «просвещать народ», я сдам вас в БНД. И буду с удовольствием наблюдать, как они чистят ваши чакры электрошокером. Понятно?
В комнате на секунду повисла тишина, нарушаемая лишь треском телевизора. Даже Энслин смущённо отвела взгляд.
— Понятно, — буркнул Баадер, а потом ощерился. — Ты всегда рад нас сдать, старик! И яйца у тебя не того размера, чтобы ощутить красоту риска!
Это был прямой вызов. И если сейчас не дать ему укорот, то дальше будет хуже. Я усмехнулся и поднял с заставленного бутылками и грязными тарелками стола револьвер. Краем глаза зацепил, как Баадер напрягся.
— Говоришь, не могу ощутить красоту риска? — спросил я, неторопливо выщёлкивая патроны из барабана. — А ты можешь? Ты состоишь из сплошной опасности?
— Я могу! — Баадер смотрел, как патроны ложатся в мою ладонь.
— Тогда сыграем в «русскую рулетку»? — подмигнул я и крутанул барабан. — Ощутим риск и… может быть решим возникшую дилемму? Решим прямо здесь и сейчас — стоит ли меня слушать или нет?
— А можно я с вами? — подал голос молчавший до этого Ян.
Не скажу, что он был бледен или смущён. Ян смотрел ровно также, как на дорогу — спокойно и даже как-то лениво.
— Можно! Как раз проверим и этого перца, которого ты нам навязываешь! — хохотнул Андреас.
А вот у него как раз краска отлила от лица. Хоть он и хорохорился, но было видно, что ему эта затея не по нутру.
Я оставил в барабане один патрон, щёлкнул его на место. Звук был сухой и металлический, финальный.
— По правилам, или без? — спросил я, глядя на Яна.
— Какая разница? — он пожал плечами, его спокойствие начинало действовать на нервы сильнее, чем истерика.
— По правилам: крутим барабан перед каждым выстрелом. Шанс всегда один к шести. Без правил: крутим один раз в начале. Шанс с каждым ходом растёт.
— Давайте без правил, — Ян улыбнулся уголками губ. — Так будет даже интереснее.
— Решено.
Я резко дёрнул барабан, защёлкнул его. Механизм с жужжанием прокрутился, замер. Теперь смерть была в одной из шести каморок. Я поднёс дуло к своему виску. Глаза Баадера стали круглыми. Он уже хотел что-то сказать, запротестовать, но было поздно.
— За послушание, — сказал я, глядя на него, и спустил курок.
Щёлк.
Я переложил револьвер в другую руку и протянул его Яну.
— Твоя очередь. За доверие.
Ян взял оружие так же спокойно, как взял бы стакан с водой. Он не стал приставлять его к голове сразу. Он посмотрел на Баадера.
— Ты говорил, что я чудик? Ну, может быть и так. Что же, может быть сейчас одним чудиком станет меньше.
— Ян, не надо… — начал Андреас, но тот уже поднял револьвер.
— Давайте проверим.
Ян приставил холодный металл к своему виску. Его взгляд был пустым и ясным. Он смотрел на Баадера, а палец плавно, без малейшей дрожи, нажал на курок.
Щёлк.
Снова пусто.
В комнате стояла гробовая тишина. Даже телевизор словно притих. Энслин широко раскрыв глаза следила за нами. Ян медленно опустил револьвер и положил его на стол, толкнув в сторону побледневшего Баадера.
— Твоя очередь, Андреас. За… принципы, кажется.
Баадер смотрел на револьвер, как на гремучую змею. Его бравада испарилась, оставив лишь животное чувство самосохранения. Он облизнул пересохшие губы.
— Это… это безумие, — прохрипел он.
— Это риск, — поправил я тихо. — Ты же его так любишь. Ты же состоишь из сплошной опасности. Докажи!
Он не двигался. Его рука лежала на столе, сжатая в кулак, костяшки побелели.
— А давай снова я попробую? Ты пока подумаешь, товарищ, — улыбнулся я.
Глаза Энслин стали ещё больше. Она что-то пискнула, но слова явно не хотели покидать её обкуренное горло.
Я приставил револьвер к виску и…
Щёлк.
Выстрела не последовало.
— Пятьдесят на пятьдесят, Андреас, — проговорил я, положив револьвер на стол. — Испытаешь удачу?
— А можно мне? — поднял руку Ян.
Андреас перевёл взгляд на связного. Тот кивнул, подмигнул Энслин и…
Щёлк…
Выстрела снова не последовало.
Мы уставились на Андреаса. По логике, в барабане остался только один патрон. Сделать сейчас выстрел — самоубийство чистой воды. Молчание затянулось.
— Хватит, — сдавленно сказал Андреас наконец, отводя взгляд. — Хватит игр.
Я не спускал с него глаз, прожигая насквозь. Пусть почувствует всю глубину унижения. Чтобы не распахивал пасть попусту. Полминуты смотрел, потом медленно кивнул.
— Правильно. Игр действительно хватит. С этого момента никакой самодеятельности. Никаких листовок. Никаких «искр». Выполняешь приказ, задаешь вопросы потом. Понял?
Он кивнул, не глядя на меня. Быстро, почти судорожно. Урок был усвоен. Ценой, которую он не был готов заплатить.
Я взял со стола револьвер, отщёлкнул барабан и вытряхнул единственный патрон себе в ладонь.
— И на будущее, — добавил я, подбрасывая и ловя блестящий цилиндрик. — Я никогда не рискую понапрасну. Риск, ведь это не всегда смерть. Иногда это просто позор.
Я видел, как по лицу Баадера прокатилась волна стыда и злости. Но он промолчал. Молчание было его капитуляцией.
Ян протянул руку Андреасу:
— Приятно познакомиться!
— Взаимно, — буркнул тот в ответ.
— Вдвойне приятно познакомиться, — сказал Ян в сторону Энслин.
— Мне тоже, — кивнула она, всё ещё не отошедшая от недавней сцены.
Ян повернулся ко мне, чуть улыбнулся и одними губами прошептал: «Я видел».
Ну да, пришлось изобразить, что в барабане был патрон, хотя я вытащил все. Пусть Андреас думает, что внутри был цилиндрик, только мы с Яном будем знать правду.
А что? Вдруг госпоже Фортуне надоест подыгрывать мне, и она решит повернуться жопой? Или же обидится на ребят? Ну его на хрен. А так… «ловкость рук и никакого мошенства» — как говорил один ловкий вор из первого советского фильма со звуком.
— Ну что же, теперь давайте разберём наши дальнейшие действия, друзья-товарищи! — хлопнул я в ладоши.