Выбор золотого бога

Глава 17

Михаил Верховский застыл с протянутой к звонку рукой около двери в квартиру, где разместили Армелию. Вчера всю ночь заснуть не мог, ворочался, вспоминал о прошлом. Тогда он был еще обычным работягой, обожал жену и двоих ребятишек. Армелия еще не была известной певицей, он ласково называл ее Медвежонком и убеждал, что она обязательно пройдет тест и сможет поступить в университет. Светочка. Она всегда была папиной дочкой, бежала за советом к нему, а не к матери. А Пашка наоборот, добрый и ласковый мальчик, тянулся к маме. Михаил стиснул зубы – к прошлому возврата нет, нужно с этим смириться. И сейчас он здесь не для того, чтобы повидать дочь, а чтобы узнать у нее правду. Несколько месяцев Света провела в убежище вардоков, наверняка, могла знать их планы.

Глубоко вдохнув воздух, Михаил все же позвонил в дверь и отошел на шаг, скрестив руки на груди. Спустя пару минут щелкнул замок и в образовавшейся щели он разглядел бледное лицо с лихорадочно горящими голубыми глазами. В них пылала такая ненависть, что если бы не железная воля, Верховский бы отпрянул. Впустит или захлопнет дверь перед носом? Щель расширилась, образуя достаточный проем для того, чтобы туда мог протиснуться человек.

– Входи, – сквозь зубы бросила Армелия, развернулась и двинулась внутрь квартиры.

Михаил не заставил себя упрашивать, вошел и запер за собой дверь. Пройдя темный коридор, он вошел в комнату. Здесь царил тусклый полумрак, несмотря на то, что за окном уже наступило утро. Плотные шторы были плотно задвинуты, почти не пропуская света. Михаил обежал взглядом комнату – стандартная для жилищ «змеиного небоскреба» обстановка с викторианскими мотивами, на изящном столике из красного дерева, стоящем около дивана, початая бутылка виски, а рядом с ней пузатый бокал. Армелия уже сидела на диване, поджав под себя ноги, и недружелюбно смотрела на гостя.

– Чего стоишь? Проходи, – процедила она. – Или ждешь особого приглашения?

– Здравствуй, Света, – он старался говорить спокойным и ничего не выражающим голосом, но что-то сжалось внутри, слова прозвучали сдавленно.

Как мало она сейчас напоминала ту жизнерадостную, веселую девочку, никогда не унывающую и верящую в то, что всего добьется. Исхудавшая, изможденная, под глазами темные круги, на лице застыло брезгливо-разочарованное выражение. И почему-то Михаил знал, что оно относится не только к нему, но и к себе самой. Лучше не думать об этом, он не собирается просить прощения. То, что он сделал, он совершил ради великой цели. Ради этого можно пожертвовать всем, даже собственной семьей. На приветствие она не ответила, он и не ждал другого отклика. Молча прошел, сел на другой конец дивана.

– Выпьешь? – Армелия кивнула на виски.

– Нет, мне сейчас на работу нужно.

– Да, конечно, – хмыкнула она. – На работу.

Язык слегка заплетался, взгляд с трудом фокусировался на нем, но ненависть, бушевавшая в нем, не становилась от этого менее острой.

– А явился зачем? Соскучился, что ли?

– Нет… – его слова прозвучали резко и он попытался смягчить: – То есть, не совсем.

Света откинулась на спинку дивана и визгливо расхохоталась.

– Ну, конечно, соскучился он… А как же! Вот я дура…

– Сколько ты выпила? – сухо проронил он.

– Тебе какое дело? Запомни, право меня воспитывать ты потерял оч-чень давно, – она икнула и потянулась за бутылкой.

Подлив себе еще виски, она сделала глоток, поморщилась и снова отпила.

– Мне жаль, – пробормотал он.

– Жаль? Тебе меня жаль? – эти слова разбудили в ней тигрицу. Она отшвырнула бокал, так что он шмякнулся о стоящий напротив комод, молниеносным движением напрыгнула на Верховского и вцепилась ему в воротник. От нее нестерпимо разило спиртным и потом. – Не смей меня жалеть, понял? Себя лучше пожалей! Ты – моральный урод!

Она отпустила его, брезгливо обтерла руки о грязную тунику и отошла к стене.

– Пашка мне все рассказал, понял? Я поверить не могла, что ты так… А я-то дура все эти годы гордилась тобой, во всем мать обвиняла. Думала, если бы не она, ты бы не ушел. Мне тебя до смерти не хватало, но я радовалась, что ты стал бороться, возглавил «неотмеченных». Все эти годы ждала, что ты все-таки свяжешься со мной. Думала, что ты этого не делаешь, потому что боишься подвергнуть меня опасности. А на самом деле… – Армелия осеклась, словно из нее выпустили воздух, но все же заставила себя закончить: – На самом деле тебе дела не было ни до меня, ни до Пашки.

– Послушай, – ему вдруг стало трудно дышать, он ослабил воротничок и хрипло проговорил. – Это не так. Я любил и тебя и Пашу, но, пойми, когда борешься за лучшую жизнь для всех, личные привязанности отступают на второй план.

– Психолог объяснила мне это по-другому, – хохотнула Армелия. – Да, я говорила с ней о тебе, это ведь всю жизнь меня грызло. Она сказала, что измена жены настолько тебя потрясла, что в психике образовался защитный барьер. Ты перестал испытывать личные симпатии из-за того, что больше не верил людям, думал, что они все тебя предадут рано или поздно. Но разум упорно хватался за жизнь, искал для нее смысл – и им стала для тебя борьба. Вот почему ты так одержим этим. Просто ты эмоциональный импотент, вот ты кто! – она словно плюнула в него этими словами. – А знаешь, мать ведь не по своей воле изменила тебе. Но ты ведь даже не спросил, не попытался услышать ее версию. Она мне рассказала, когда я в очередной раз стала обвинять ее в твоем бегстве. Полукровка угрожал убить и тебя и нас, если она не станет спать с ним. Каждый раз ложась с ним в постель, она содрогалась от омерзения, но утешала себя тем, что с нами все будет в порядке.

В душе Михаила что-то скапливалось все сильнее, давило, мучило. Он расстегнул еще две пуговицы, жадно хватал ртом воздух, но дышать по-прежнему было тяжело. Каждое слово дочери врезалось внутрь глубоко и безжалостно. Он уже отвык так сильно чувствовать, оказался не готов к этому сейчас. Словно что-то треснуло в голове, перед глазами все заволокло туманом. Михаил снова вернулся в тот день, когда застал жену в постели с зеленокожим монстром. Он ведь тогда мог попытаться убить эту тварь или хотя бы ударить. Нет, испугался, поступил, как жалкий трус. Вышел за дверь и бродил до поздней ночи неподалеку от бараков. Значит, себе он простил беспомощность перед тем, кто сильнее, а жене – нет. А ведь она была бессильна перед полукровкой. Не смог, не захотел подумать, понять. Света права… Во всем права…

И то, что он творил потом, не задумываясь, посылал людей не смерть, забывая про то, что они тоже люди, им тоже страшно… Он сам перестал чувствовать и отказывал в этом праве другим. Пашка. Его маленький сынишка, с доверчивым робким взглядом. Когда Пашка нашел его, как же радовался, как пытался заслужить хоть одно доброе отцовское слово. А он что сделал? Устроил ему испытание: пусть докажет, что достоин находиться с «неотмеченными», находиться рядом с ним. Сделал сына сексуальной игрушкой извращенного вардока. Эмоции возвращались, их было так много, что сердце не выдерживало. Колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. К лицу прилила кровь, Михаил схватился за горло, не в силах сделать даже глотка воздуха.

Над собой различил встревоженное лицо Светы. В ее глазах уже не было ненависти, только боль и растерянность.

– Отец! Отец, что с тобой? – она трясла его, тормошила, а он чувствовал, как из глаз катятся тяжелые капли, и не мог вымолвить ни слова.

Света бросилась к окну, раздвинула шторы, рванула оконную раму, впуская в комнату порыв свежего воздуха. Постепенно, с трудом тонкая струйка воздуха начала проникать в его горло. Сердце унималось, но вместе с ним приходила горечь от осознания, что же он наделал. Будто с глаз сдернули черную повязку, он прозрел и впервые четко увидел, как же много зла причинил тем, кого любил больше всех.

– Светочка, – он протянул руку, хотел встать и подойти к ней, но силы оставили. Его крепкое, никогда не подводившее тело, на этот раз оказалось бессильно.

Она имела полное право с презрением отвернуться, оставить его наедине с собственной совестью. Но дочь бросилась к нему, схватила протянутую руку и крепко сжала.

– Ты… как? Тебе лучше уже?

– Мой Медвежонок… – он стиснул ее пальцы так крепко, насколько смог, ее лицо расплывалось из-за непрерывно текущих из глаз слез. – Пожалуйста, прости меня…

Она обняла его, спряталась на его груди и зарыдала, мучительно тяжело, надрывно. Из ее горла раздавались звуки, больше напоминающие крик дикого зверя. Бедная девочка, сколько же ей пришлось пережить.

– Я больше не оставлю тебя, слышишь? – бормотал он, гладя ее по спутавшимся каштановым волосам. – Ни тебя, ни Пашку… Может быть, когда-нибудь вы оба сможете меня простить. И я сам…

***

Михаил появился в здании правительства около полудня. За прошедшие несколько часов он словно возродился к жизни. Разговор с дочерью вывернул его душу наизнанку. Они о многом рассказали друг другу, поделились тем, что их тревожило. Он давно уже ни с кем не был так откровенен. Надеялся только, что дочь была так же откровенна с ним. По крайней мере, обещала больше не пить и постараться смириться с тем, что ей пришлось пережить. Единственное, чем она не захотела с ним поделиться, – смерть Сергея Суморокова. Стоило ему завести разговор на эту тему, Армелия менялась в лице и замолкала. Видимо, рана настолько сильная, что ей все еще больно об этом говорить. Может, Арнорд поможет разобраться, как лучше помочь Армелии.

Непривычно рассеянный и погруженный в свои мысли, Михаил не сразу замечал, что с ним здороваются или пытаются заговорить. Видел всех этих людей словно впервые. Он будто утратил какой-то внутренний стержень, дающий ему право стоять во главе «неотмеченных». Потерянный, мучающийся чувством вины и желанием облегчить страдания самых близких, сейчас Михаил не мог думать о государственных делах и военной угрозе.

Вместо того, чтобы пройти в свой кабинет, Верховский двинулся к кабинету Арнорда и Паши. Золотого Бога еще не было, вероятно, никак не мог расстаться со своей девушкой. Еще вчера это бы вызвало в Михаиле раздражение и неприятие, теперь он прекрасно его понимал. Нет ничего важнее семьи и людей, которых любишь. Жаль, что он так поздно осознал это.

Застыв на пороге, Михаил смотрел, как Пашка с высунутым от напряжения кончиком языка что-то пишет на листке бумаги. Тощий, белобрысый, совсем еще мальчишка, усики едва начали пробиваться. От непривычной нежности у Верховского защемило сердце. Он вспомнил, как пятилетний Пашка боялся темноты и прибегал в родительскую спальню. Они с женой ложили его между собой, обнимали и он тут же засыпал, засунув в рот большой палец.

– Командующий? – оклик сына вывел Верховского из состояния задумчивости.

Паша вытянулся по струнке и вопросительно смотрел на него.

– Что-нибудь случилось?

Михаил вошел в кабинет, остановился около парня и ласково потрепал по вихрастой шевелюре.

– Ничего, сын. Просто захотелось повидать тебя.

Глаза Пашки превратились в две круглые монеты, потом на лицо наползла неуверенная улыбка. Тут же вся его физиономия засветилась таким неприкрытым счастьем, что Михаила что-то будто кольнуло в сердце. Все, что нужно этому мальчику – его одобрение, скупое проявление отеческой любви. Как же кощунственно он использовал это светлое чувство сына.

– Пашка, ты сможешь меня простить когда-нибудь? – дрожащим голосом спросил Верховский.

Ему не нужно было пояснять, за что. Лицо сына потемнело, он опустил голову, шмыгнул носом, но тут же выдавил:

– Я простил… Я понимаю, так было нужно. Ради общего дела.

– Если бы я мог все вернуть обратно, – Михаил покачал головой. – Но теперь все будет по-другому. Ты, я и твоя сестра. Мы снова постараемся стать семьей. Я очень этого хочу.

– Я тоже, папа, – Паша поднял на него увлажнившиеся глаза. – Слышал, что Света вернулась. Как она?

– Ей плохо. – Верховский тяжело опустился на соседний стул. – Но боюсь, все, что мы можем, это помочь ей пережить утрату. Я не знаю, что ей говорить, как утешать.

– Да, я слышал, что Суморокова убили. Она его очень любила. Может, мне поехать к ней?

– Конечно. Ей сейчас нельзя долго оставаться одной.

– С ней будет Лиза, – раздался с порога бархатистый голос Арнорда. – А у нас есть дела поважнее.

Верховский вздрогнул, пораженный непривычной неделикатностью Золотого Бога. Обычно он чутко сопереживал чужим эмоциям, знал, как поддержать и утешить. Теперь же от него веяло холодом и даже презрением.

– Мне нужно кое-что обсудить с тобой, Верховский. Ты очень кстати зашел, – бросил он и уставился на Павла. – Не оставишь нас?

Парень с готовностью кивнул и, не задавая лишних вопросов, пулей вылетел из кабинета. Арнорд прошел к своему столу и опустился на стул. Поставил локти на столешницу, сцепил пальцы в замок и оперся на них подбородком. Его янтарные глаза уставились на Михаила, вызывая смутную тревогу.

– Ты хотел поговорить о похищении Лизы? – первым заговорил Верховский, не выдержав молчания.

– Не совсем. Скорее о результате моих размышлений, – вкрадчиво заметил Золотой Бог. – То, что я узнал, побывав в бункере, где держали Лизу.

– Я внимательно слушаю, – Михаил откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, пытаясь унять накатывающее волнение. Арнорд и раньше вызывал у него нечто вроде преклонения, но раньше к нему не примешивалось страха. Сейчас же Михаил ловил себя на мысли, что Золотой Бог внушает ему именно это чувство. Словно при виде подобравшейся для броска змеи.

– Итак, как мы и предполагали, вардокам удалось найти вакцину от вируса. Притом, они сумели распространить ее почти во все убежища, где сейчас скрываются беглецы. И мне не нравятся их настроения.

– Что ты имеешь в виду?

– Они не собираются скрываться. В их распоряжении тайники с мощнейшим оружием: химическим, бактериологическим, ядерным. Если понадобится, они готовы в качестве острастки уничтожить половину населения Земли. И я не думаю, что людишки станут особо сопротивляться. Большинство сдадутся без боя, как только об этом станет известно. Ты – умный человек, думаю, и сам это прекрасно понимаешь.

– Как ни прискорбно, – кивнул Михаил. – Ты прав. Что мы можем сделать? Раскрыть все их убежища раньше, чем они начнут действовать, напасть первыми?

– Тогда все начнется еще раньше. Это будет концом… – протянул Арнорд.

– Что же ты предлагаешь? – напряженно спросил Верховский.

– Я попробую договориться с ними.

– Что? – Михаил подался вперед, непонимающе глядя на Золотого Бога. – Как договориться? Что мы можем им предложить? Вернуться к власти? Это невозможно!

– Разве я сказал о возврате власти? – рявкнул Арнорд. – Прекрати паниковать.

Снова Верховский поймал себя на мысли, что совершенно не знает и даже предположить не может, что творится в голове этого древнего существа. Может, зря он так ему доверял все это время? Золотой Бог поднялся и прошел по комнате, остановился у окна. Задумчиво глядя на разворачивающуюся из окна панораму города, проговорил:

– Я говорю о Зоне Икс.

– Что? – Михаил все так же непонимающе смотрел на него.

– Выделить им определенную территорию, к примеру, Сибирь подойдет, – стал пояснять Арнорд. – Согнать туда всех, в ком течет кровь вардоков. Установить там строгие правила и запрет покидать Зону.

– Вряд ли они согласятся, – рассудил Верховский. – Они могли бы править миром, а станут по сути заключенными. С какой стати им на такое идти?

– Я смогу убедить их главарей… – лениво протянул Золотой Бог. – Но и от нас потребуется кое-что взамен.

Он обернулся и смерил Михаила надменным взглядом.

– Поставлять им необходимую пищу.

– Ты же не хочешь сказать?.. – едва не задохнулся Верховский. – Об этом и речи быть не может!

– Мы будем отдавать им неизлечимо больных и преступников, – словно не слыша возражений, заявил Арнорд. – Сейчас популяция вардоков значительно сократилась. Им этого хватит. Понимаю, решение тяжелое, но подумай, что на кону: жизнь миллиардов и жестокая война, которая вполне может закончиться нашим поражением, или небольшой компромисс.

– В твоих словах есть определенная логика, – после долгого молчания сказал Верховский. – Но это как-то… Чем мы тогда будем отличаться от вардоков? Они по сути поступали также.

– Прошу тебя, хватит этого морализаторства, – поморщился Арнорд. – Насколько я помню, вопросы этики тебя мало интересовали раньше. Павел мог бы многое об этом рассказать.

Верховского обдало горячей волной, он с трудом сохранил контроль над собой. Арнорд безошибочно бил по самому больному.

– Люди не согласятся на это, – попытался он снова найти аргументы против такого чудовищного решения проблемы.

– Люди? – Золотой Бог расхохотался. – Да они сделают все, что скажешь им ты или я. Они – стадо, не имеющее собственного мнения.

– Если бы я не знал, что это ты, то подумал бы… – Михаил потрясенно тряхнул головой.

– Что подумал? – Арнорд с молниеносной скоростью оказался рядом и приблизил к нему лицо. Два сгустка пламени впились в глаза, пальцы Золотого Бога сжали плечи. – Скажем так, до определенного момента у меня были причины разыгрывать из себя спасителя человечества. Но всегда нужно знать, когда остановиться.

Верховский поежился, желая сейчас оказаться отсюда как можно дальше. Но Арнорд не отпустит его без четкого ответа, притом такого, который бы его устраивал. Что, если отказаться?

– Попробуй, – прошипел оллин, читая малейшие порывы его души. – И ты поймешь, что без меня ты – ничто. Люди пойдут за мной, а не за тобой. Неужели, ты еще этого не понял?

– Ты сам объяснишь им, зачем так нужно? – по лицу Верховского градом катился пот. Он ненавидел себя за ужас, который сейчас испытывал. Такого с ним еще никогда не было. Это демоническое существо парализовывало всякую способность к сопротивлению.

– Конечно, объясню, – по смуглому лицу мелькнула легкая улыбка. – И переговоры с вардоками тоже беру на себя. Не беспокойся, друг, – он снисходительно потрепал его по плечу. – Иди созывай Верховный Совет. И я очень надеюсь, что на нем ты во всем меня поддержишь. Иначе мне придется причислить тебя к своим врагам. А мне бы этого очень не хотелось, – ласково закончил Арнорд и покинул кабинет.

После его ухода Верховский долго еще сидел на месте, уставившись в одну точку, и пытался понять, какие же цели преследует Арнорд. Да, то, что он предлагает, чудовищно. Но с другой стороны, все вардоки окажутся под колпаком и будут обезврежены. Не нужно будет ждать от них какой-нибудь каверзы. Может, это, действительно, лучший выход в сложившейся ситуации? Но почему тогда сердце сжимается в тревожном предчувствии, будто он упустил нечто важное? Михаил вздохнул и устало потер лоб. Как бы то ни было, от него сейчас и правда мало что зависело.