Вперед в прошлое 13

Глава 5 Проклятое место

Человек из будущего, рожденный в конце девяностых и позднее, с трудом представляет, что такое нынешний курортный городок или поселок. А это несколько санаториев — или советской эпохи, или те, что обустроили в имениях аристократов во время советской власти — одна или две крупные гостиницы, которым далеко до апартаментов из будущего, десяток многоквартирных домой разной этажности и частный сектор, состоящий из разнокалиберных кособоких халабуд, сколоченных из чего придется. Летом тут гудела жизнь, и отдыхающие теснились по крошечным сарайчикам, как куры на насесте. Те, что побогаче, селились в комнатах хозяйских домов. Сами хозяева или переезжали на дачи, или спали вповалку в одной из комнат, чтобы зимой торжествовать.

Ну и каждый год после лета к домику прилеплялись странные постройки: то кособокая мансарда из досок, то скворечник для отдыхающих на втором этаже. Таким образом практически все дома частного сектора походили на создания Франкенштейна от архитектуры.

На фоне этого современный придорожный отель с удобствами на этаже казался Лувром, а номера — императорскими опочивальнями. Сейчас все, что светило отдыхающим: газовая плита в отдельно стоящем сарае, один холодильник на всех, откуда все постоянно исчезает, летный душ, тоже отдельно стоящий, где вода нагревается от солнца, и туалет-скворечник, такой вонючий, что после него желательно бы помыться.

Из этого всего архитектурного разнообразия отапливался только хозяйский дом, обычно — печью. Так что мы рассчитывали заселиться в какую-нибудь мазанку с двумя кроватями и обогреться масляным радиатором. Ясно, что будет холодно, но нам многого не надо.

Потому мы выехали на главную дорогу Лазорева, свернули на параллельную улицу, Каналья остановил грузовик, вылез и постучал в ближайшие зеленые ворота, за которыми залаял крупный пес. Донесся встревоженный женский голос:

— Кто там?

— Постояльцы! — крикнул Каналья.

Из калитки вышка усатая пожилая женщина в цветном халате — то ли черкеска, то ли еще кто, я плохо различал представителей народностей Кавказа — вытерла руки о передник, что-то спросила. Каналья принялся излагать суть проблемы, я опустил стекло, чтобы слышать разговор.

— … гостиница, — женщина махнула рукой, указывая направление. — Столько же стоит, но там — удобства.

Каналья тоже махнул рукой — на наш грузовик.

— Мы бы уже давно, но боюсь оставить машину, чего доброго колеса снимут. В прошлый раз стекло выбили, ничего не украли, потому что нечего, но нагадили.

Местная развела руками, и на ее лице отразилась вся скорбь кавказского народа.

— Не влезет. — Она приоткрыла ворота, и я увидел дворик, состоящий из множества лестниц, ведущих в скворечники для отдыхающих.

— А у кого влезет? — спросил Каналья.

— Не знаю, — вздохнула она. — Дальше поезжайте, деньги хорошие, кто-то да пустит.

Каналья вернулся в салон и отчитался:

— На постой взять согласна, но нет стоянки для машины, сильно маленький двор.

— Похоже, это будет проблемой, — предположил я.

— Давай припаркуемся, чтобы никому не мешать, и я по домам пойду, а ты в машине подожди.

Я кивнул. Каналья оставил грузовик на пятачке возле разваленного дома и, заглядывая через заборы, пошел вдоль улицы, кое-где останавливаясь и вызывая хозяев. Вскоре он исчез из виду, а я смотрел на заросли лавровишен во дворах и бамбуковые рощицы, на пальмы и жалел, что все это вымерзает у нас. Только юкка нормально себя чувствует — эдакая мини-пальма с острыми листьями.

Память взрослого любезно подсунула банановые рощицы в Лазорево. Интересно, бананы всегда тут росли, но не вызревали? Или стали расти недавно, когда потеплело? Или вывели морозостойкие сорта? Жаль, в прошлом, то есть в будущем, не узнал этого, а теперь не загуглить.

Каналья вернулся, когда уже совсем стемнело, открыл дверцу и отчитался:

— Уф, еле нашел, поехали! Это ближе к горам и дальше от моря. Знаешь, что я понял? — спросил он, заводя мотор. — Когда что-то ищешь, достаточно найти армянина, а уж тот наверняка знает, у кого из соотечественников есть нужное нам. — Он огляделся с блаженной улыбкой. — Эх, ностальгические места! Я в юности отдыхал вот в этом… — он указал пальцем. — Нет, в этом доме… Короче говоря, где-то здесь. Это был август, мы курсанты, в карманах голяк. Так хозяйка сдала нам с другом две койки в огороде под инжиром. Мылись мы из поливочного шланга там же, в огороде. Питаться ходили в санаторскую столовую, где нас подкармливали девчонки-поварихи. Трудно было, безденежно, но хорошо-то как! Наив какой-то был, уверенность, что все впереди и все горы по плечу. А потом… — Он махнул рукой и повторил: — Миром правит Сатана, и ничего сделать нельзя, увы.

— Да? А ты не думал, что маленькая свечка освещает огромную темную комнату. Может, нам достаточно просто быть. Нам и миллионам таким же, тем, кто согласен светить. Вот ты сегодня пропустил колонну машин раз, два, три… и жизнь этих людей стала чуть лучше.

— Хрен его знает, как оно на самом деле, — вздохнул Каналья и остановил машину напротив ворот, крашеных серебрянкой, где на колоннах, держащих их, сидели два гипсовых орла.

Ворота дрогнули, распахнулись, и мы заехали в просторный двор. Зилок встал под беседку, увитую виноградом, и Каналья заглушил мотор.

Тут было то же самое, что и везде, только просторнее, потому что, видимо, объединили два участка. Клумба, где соседствовали розы, сбросившие листья, и молодые банановые пальмы. Монодомик буквой П с покатой крышей и шестью коричневыми дверями, возле каждой — по окошку. Но тут хотя бы соблюдалась целостность архитектурного ансамбля, если это можно так назвать. Позади домиков справа и слева возвышались типовые дома застройки шестидесятых-семидесятых.

Нас вышел встречать пожилой армянин, совершенно седой, но с черной монобровью, и молодая женщина-красавица, высокая и длинноногая, похожая на Пенелопу Крус. Интересно, жена или дочь? Вскоре из-за монодомика показалась пожилая армянка, белокожая, с носом-пуговкой и газельими черными как ночь глазами.

— За десятку пускают, — сказал мне Каналья и вылез из машины, не спуская глаз с красавицы.

Не часто вижу, чтобы он так реагировал на женщин. А у нее-то — кольцо на пальце! Вскоре появился ее муж — лысый качок со свернутым набок носом, похожий на гоблина, но с умными глазами. Славянин. Он нес ключи и масляный радиатор.

— Вот здесь проходите, — пожилой армянин открыл дверь в середине монодома. — Там отопления нет, холодно будет, но батарея нагреет хорошо. Меня Вазген Тигранович зовут, а ты? — Он в упор уставился на меня.

— Павел, — ответил я, вылезая из салона.

— Не похож на отца. Наверное, в мать весь. — Он обратился к Каналье: — Обидно, наверное.

— Он скорее в деда, — улыбнулся Каналья. — А сноровкой — в меня.

Постояльцы в мертвый сезон были такой невидалью, что все обитатели вылезли на нас посмотреть. Выбежала девочка лет пяти и воскликнула:

— У нас гости! У нас гости! Ура! Мы будем жарить мясо или форель?

— Мари, угомонись, — проговорила красавица ласково и увела дочку в дом слева.

Гоблин отнес масляный радиатор и, пока он нагревал помещение, Вазген Тигранович воскликнул:

— Почему нет? Хотите шашлык?

— Спасибо. Мы устали с дороги, нам в душ и поспать бы.

— Андрей, растопи титан, — распорядился хозяин. — А за стол вы с нами пойдете. И никаких отказов! Обижусь.

А ведь и правда обидится! Неудобно, ну да ладно, будем считать, что тут все включено, и у нас ужин. Потому раскрасневшиеся и довольные в семь вечера мы сидели за огромным деревянным столом, если мясо с картошкой, слушали, как тяжко с отдыхающими, как они напиваются и буянят, а один раз жил профессиональный вор. Залез в хозяйский дом и вынес все накопления и драгоценности. Нашли его через полгода, но, понятное дело — ни золота, ни денег. Все лето впустую.

Мы рассказали нашу историю, получили одобрение — хозяин считал, что тут лучше. Потом обсудили осенний норд-ост, который и сюда добрался. Вазген похвастался самодельным вином, мы с Канальей отказались. Хозяин начал настаивать, и я вызвал огонь на себя: наклонил бокал, посмотрев на вино. Оно было фиолетово-черным, непрозрачным. Сделал глоток и решил уважить старика, пользуясь знаниями взрослого.

— Сухое. Плотное. Во вкусе, как и в букете — черная смородина, чернослив и черный перец. Все черное!

Хозяйка хлопнула в ладоши.

— Парень-то разбирается! Ай, молодец!

— Саперави! — Хозяин указал пальцем в потолок, намекая на виноград, оплетающий беседку. — Знаете, где настоящая родина винограда?

Я ответил:

— За право называться родиной винограда соревнуются Египет, Шумер и Армения с Грузией. Греки и французы с этим не согласны.

— Армения! — воздел перст Вазген. — Ной причалил к горе Арарат, нашел там виноград и стал его выращивать. Так-то!

— Не знал, — сказал Каналья.

Так мы просидели до десяти вечера, узнали, что банановые пальмы на Кавказе растут давно, но только один вид, декоративный. Им тут холодно, и плоды не вызревают.

Когда вернулись в свою каморку, она нагрелась до приемлемой температуры. И кровати, все четыре, тут были приличные, деревянные, а не железные с сеткой. И тумбочки имелись, и даже шкаф. Одним словом, лакшери. Мы улеглись спать, чтобы утром, часов в восемь, стартовать в Сочи.

После беседы с этими людьми тревогу как рукой сняло.

Утром, едва мы проснулись, в дверь постучала хозяйка, принесла огромный пирог с творогом и чай. Перекусив, мы выдвинулись в путь.

Немного отъехав, Каналья проверил, на месте ли груз, я был уверен, что на месте. Так и оказалось.

Все-таки дома будто бы сама земля помогала, здесь же мы чувствовали себя на чужой территории, потому было тревожно. Полчаса пути — и вот идеальное место для торговли, богатый курортный поселок.

— У нас всего-то сто мешков, — сказал Каналья, доставая рупор и останавливая машину на проселочной дороге. — Все сегодня продадим и домой поедем.

— Девяносто семь, — напомнил я.

— Значит, будем продавать мешок за сорок, а не за тридцать восемь тысяч, — предложил Каналья. — Так вернем то, что отжали менты. И счет ровный, удобно сдачу давать… Точнее, ее давать вообще не придется. А если будут торговаться, эти две тысячи можно скинуть.

— Сорок тысяч мешок, — задумчиво проговорил я. — Килограмм — почти тысяча. С ума сойти! А зарплаты или нет, или ее задерживают.

— Тут, во-первых, все дороже, — попытался утешить меня Каналья, — а во-вторых, у людей есть деньги. Наверное. Ну, должно что-то остаться после сезона. Вряд ли все подъели.

— Надо приготовиться, что будут расплачиваться долларами, — предположил я. — У кого есть мозги, тот покупает доллары и хранит их.

— А какой курс? Полторы тысячи за один доллар? — уточнил Каналья.

— Тысячу шестьсот не хочешь?

— Уже? Только ж было…

— А будет еще больше, — сказал я и попытался сосчитать, сорок тысяч рублей — это сколько долларов. — Двадцать пять баксов мешок. Прям ровненько!

Я вылез из салона с картонкой, где было огромными красными буквами написано «МУКА», забрал рупор у Канальи, подошел к дому, где на гараже висела запыленная вывеска «Столовая», и прокричал:

— Мука высшего сорта! Мешками! С доставкой на дом. Недорого.

Подождал немного и повторил. За ограждением залаяли собаки, все окрестные псы всполошились, и вскоре поднялся гвалт. За дощатым забором появилась розовощекая хозяйка, кивнула мне, я показал ей рекламный плакат. Тетка заинтересовалась, засеменила ко мне и спросила, перекрикивая своих дворняг:

— Продаешь?

«Нет, показываю», — пронеслось в голове.

— Да. В машине. — Я указал назад, туда, где стоял грузовичок. — Сорок тысяч мешок в пятьдесят килограммов. Или двадцать пять долларов.

Женщина округлила глаза.

— Сколько-сколько? Ты с ума сошел?

Так я и знал. Ну а что делать, если цена поднялась за несколько месяцев почти вдвое?

— Будет еще дороже, увы. Можете на рынок сходить, сравнить цену. Сколько сейчас мука стоит на рынке?

— В последний раз я покупала за пятьсот рублей!

— Летом? Да, так и было. У нас низкие цены, мы прямо с завода.

— Ты издеваешься, мальчик? Ехай отсюда. Тут миллионеров нет. А громко орать будешь, пинками прогонят.

Развернувшись, она зашагала прочь.

Во втором, в третьем, в пятом дворе я был мягко послан. Вернулся к машине злой и разочарованный, сказал Каналье:

— Им дорого. Что-то тут не так. Пойдем в магазине посмотрим, по чем тут мука.

Сельский магазин находился в середине поселка. Как и везде, немного молочки, сахар, сизые макароны и сероватая мука за 600 рублей, где угадывался трупик черного жучка. Наверное, просрочка, которая завалялась где-то на складе.

— Нечего тут ловить, — проворчал Каналья, и мы покатили дальше.

Поселки тянулись вдоль всего побережья, и во всех магазинах была эта мука с жуками, по 600–700 рублей. Ясное дело, что скоро ее разберут, это явно какой-то начальник воинской части распотрошил запасы, хранившиеся с семидесятых годов на случай ядерной войны, и развез по магазинам. Второй сорт без жуков у нас стоил бы столько же, с той только разницей, что мы продаем свежайший товар!

Пришлось тратить полтора часа, добираясь до Сочи. Первым делом я заглянул в местный магазин, здесь мука, конечно, тоже была, второй сорт — 800 рублей, высший — 1000.

— Можно работать! — крикнул я Каналье, и мы съехали на проселочную дорогу.

Настроение было подпорчено, но делать нечего, работать надо, и я подошел к ближайшему дому, крикнул через забор, что продаем муку. Никто, кроме собак, не отреагировал, хотя дома хозяева были. И из следующего дома никто не вышел. Повезло только в середине улицы… Ну как сказать повезло — вышла старушка и принялась жаловаться на жизнь.

Одиннадцать часов — и ни копейки в кармане! Вот тебе и курортный богатый Сочи. Я уже охрип от крика, а толку ноль.

— Похоже, ты прав. Стало слишком дорого. Люди не готовы столько отдавать сразу, — сказал Каналья.

— Но наши-то берут! Это просто место проклятое какое-то, — возразил я и, охваченный злым азартом, зашагал по улице, зазывая покупателей и драконя собак.

Наконец нами заинтересовался хозяин двухэтажного домика, купил два мешка со скидкой, по тридцать восемь тысяч. А после — снова тишина. И на следующей улице тишина. На третьей мы продали три мешка армянам, но у этих, в отличие от армян Воронова Гая, родственников, нуждающихся в муке, не оказалось.

— И правда место проклятое, — вздохнул Каналья. — Хрен с ними! Поехали в Адлер.

Я понимал, что бывает и так, не все коту масленица, но накатывало отчаянье и мысли, что все пропало, накрылся хороший источник дохода, теперь придется перебиваться с копейки на копейку.

В Адлере дело пошло. Ну как пошло — там мешок, через полчаса еще один.

К трем дня продали двадцать семь штук, осталось семьдесят, и мой взгляд упал на здание санаторного комплекса.

— А если туда оптом сдать? — предложил я. — В столовую. Им нужно много. Хоть за тридцатку, чтобы свое вернуть. Давай я схожу.

Каналья остановил меня жестом.

— Нет уж. Скорее всего, взрослый нужен и все наши печати, там документы, отчетность и все серьезно.

Я пожелал ему удачи и остался в салоне грузовика, припаркованного возле забора санатория. Солнце опускалось все ниже, Канальи все не было, а возле машины начала собираться алкашня. Сперва их было двое, потом стало четверо. Где, интересно, Каналья дробовик спрятал?

И тут ворота открылись, выбежал Каналья, сел за руль и отчитался:

— Готовы забрать сорок мешков по тридцать тысяч. Останется десять мешков, уж их мы как-нибудь раскидаем.

— Документы… — собрался спросить я, но Каналья сразу ответил:

— Нет. Купят как есть, напишут другую сумму, а разницу себе в карман, закупают-то муку они явно дороже.

— Но и мы не в убытке: двенадцать тысяч с мешка. Да, заработали меньше, чем хотели, но — заработали же! Уже два лимона у нас…

— Два двести пятьдесят, — спустил меня на землю Каналья. — Заработали мы триста тысяч, а учитывая расходы, чуть больше двухсот. Основной наш доход будет с этих десяти мешков. То есть если шестьсот поднимем, это хорошо.

— Это хорошо, — кивнул я. — Хуже, чем могло быть, но все-таки неплохо.

Колесить по окрестностям ночью было опасно, потому мы решили встать возле какого-нибудь магазина в оживленном районе. Если торговать с грузовика, могут нагрянуть менты и забрать все вместе с грузовиком, потому Каналья взял два мешка и понес к магазину, встал под пальму, закурил, положил на мешки табличку с надписью, где добавил: «1 кг. — 800 ₽ Высший сорт».

Поначалу все проходили мимо. Потом напротив остановилась бабуля с тросточкой и завела беседу. Странное дело, она будто примагнитила покупателей. Сперва один мешок купили, увезли на машине, потом второй. Машина стояла в тени лавровишен, Каналья — под фонарем, и отсюда, из засады, все было отлично видно.

Каналья отнес на место торговли еще два мешка и крикнул:

— Хозяюшки-красавицы! Вашему вниманию — свежайшая мука высшего сорта по цене второго!

Женщины начали оборачиваться. А еще я заметил пронырливого сутулого человечка в кепке. Казалось, вся его голова — кепка и торчащий из-под нее огромный нос, будто эту кепку надели на грача. Он в одном месте постоял, посмотрел на Каналью, потом — в другом. Зашел в магазин и вышел оттуда.

К этому времени напарник продал еще два мешка, понес на свое место следующую партию. Я продолжил наблюдать за «грачом». Тот отправился к телефонной будке, позвонил кому-то поглядывая точно на Каналью, и только потом подошел к нему, начал приценяться и торговаться. Я пренебрег установкой сторожить товар, закрыл машину и направился к ним.

— Три мешок! — говорил «грач», показывая три узловатых пальца с тату. — Туда, домой. Донести не могу, машина нет! Тысяча плачу за доставка, брат.

В нос шибануло падалью. «Грач» — гнилушка, теперь сомнений в его намерениях нет.

Каналья посмотрел на меня. Пока «грач» не обернулся, я кивнул на него, чиркнул себе по горлу и вывалил язык. Напарник закрыл глаза — понял, мол, и ответил:

— Конечно привезу! Только остатки продам — и сразу, а твои три мешка оставлю.

«Грач» уселся рядом с ним на корточки, закурил. Может, конечно, я ошибаюсь, и урка не пытается нас заманить в темный закоулок, где ждут его друзья. Но, скорее всего, все-таки я прав. Иначе он сперва узнал бы цену, а потом побежал звонить.

Да и золотые зубы, и тату на пальцах, и манера сидеть на корточках выдавала в нем не совсем благополучного товарища. А еще от него нестерпимо воняло падалью, и это было главным маркером.

Продав и эти два мешка (итого шесть), Каналья направился к машине, я — за ним, запрыгнул в кузов, готовый подать следующие мешки.

— Ты уверен, что этот человек опасен? — прошептал напарник.

Я кивнул.

— Он за тобой давно наблюдает. До того, как узнал цену муки, звонил кому-то. Давай валить, а?

«Грач» насторожился, подошел к нам.

— Ви там весь мука не продайте, да.

— Четыре мешка осталось, — улыбнулся Каналья, делая мне знак, чтобы вылезал из кузова. — Купишь еще один? Если да, поехали прямо сейчас.

«Грач» согласился не торгуясь, видно было, что спешит товарищ. Каналья перевел на меня взгляд и едва заметно кивнул, а потом спросил у потенциального грабителя:

— Куда ехать-то?

— Давай в салон сяду, дорогу покажу, — окончательно себя выдал этот нерусский. — Не обяснить. Долго!

— Там всего два места, брат. Ты так расскажи, я найду. Ну, или проведи, мы медленно поедем за тобой.

— Пусть сын здесь подождет, это близко, — настаивал «грач».

Мне аж стыдно стало за его плохую работу. Так и подмывало это сказать, на место тварь поставить. Но, судя по тому, как он воровато оглядывался, где-то могли быть его подельники.

Каналья помотал головой, уселся за руль. Я устроился рядом.

— Веди, — скомандовал напарник и завел мотор.

«Грач» засеменил по дороге, мы покатились за ним, а когда выехали на главную, Каналья дал газу и промчался мимо него. Нерусский всплеснул руками, начал материться и топтать брошенную на землю кепку.

— Главное, чтобы он номер машины подельникам не сказал, — насторожился Каналья.

— Поехали назад, — предложил я и подумал, что бизнес в девяностые — ходьба по минному полю. Нас поджидают тысячи опасностей.

Будь на нашем месте кто-то более легковерный, попаля бы и, скорее всего, лишился не только денег, но и жизни.