Вперед в прошлое 13

Глава 17 Почему я?

— Когда приедете? Что? Ему плохо… очень плохо! Он умирает! Скорее! — прокричала женщина и привалилась к телефонной будке — так аж вздрогнула.

— Ма-а-ам! — донеслось из темноты, и к матери выбежал парень лет пятнадцати, которого я не знал. Он жил в Николаевке, но в нашей школе не учился.

— Что? — пролепетала женщина обреченно.

Парень затрясся, схватил женщину за рукав и потянул за собой.

— Он не дышит, мам!

Женщина упала на землю, вскинула руки и завыла, хватаясь за голову. Парень сел на корточки и погладил ее по голове. Все происходило как во сне, где два человека будто бы разыгрывали для меня спектакль на единственном освещенном пятачке, похожем на сцену.

Лет в тринадцать у меня было несбыточное желание: собрать всех гопников, которые не давали мне жизни, малолетних шлюх типа Фадеевой, преступников, садистов, наркоманов и отправить на Марс, на рудники. Теперь же я не просто видел — ощущал, что за каждой мразью типа Мороза и Пацюка стоят люди, которые их искренне любят и зависят от них. Теперь я — причина вдовьего и сиротского горя.

Запрокинув голову, я мысленно закричал: «Кто я такой, чтобы решать, кому жить, кому умирать? Это непосильная ноша для меня! Я отказываюсь быть палачом, пусть даже вы там решили, что этот человек достоин смерти! Пусть даже он десять раз ее достоин!»

И прошлый я, и будущий были сторонниками смертной казни: мне казалось правильным, когда жизнь за жизнь — но ровно до того момента, пока я не имел никакого отношения к исполнению приговора. Теперь же пришлось взглянуть на проблему под другим углом, и в поле зрения попали люди, которые ни в чем не виноваты, например, эти женщина и парень.

На вой из подъезда выбежал знакомый алкаш, пожевал губами, почесал в затылке и отступил в тень — не хотел прикасаться к чужому горю, словно оно было заразным.

Во мне же насмерть сцепились чувство вины, гонящее прочь отсюда, и желание помочь женщине, теряющей кормильца, и подростку, который мог осиротеть, — вдруг Мороз не умер, и его удастся откачать?

— Помогите, — прохрипела женщина и проорала в пустоту: — Сделайте что-нибудь!

Нежелание стать палачом заставило меня выйти из тени и крикнуть:

— Скорее к нему! Вдруг еще не поздно.

Парень говорил, что отец не дышит, но вдруг он ошибся?

Женщина подобралась, вскочила, указала направление.

— Артем, проведи!

Она ухватилась за призрачную надежду, наплевав на то, что я — мальчишка. А вот парень посмотрел скептически, качнул головой, и мы побежали, а его мать заковыляла следом, подвывая и причитая. Мы неслись по грунтовке не чуя ног. Артем чуть не упал, но устоял.

И вот мы на месте.

Груды железа, наваленные вдоль забора, золотятся в свете двух фонарей, установленных на железных столбах, тянет ржавчиной. Заливается лаем носящаяся вдоль железного забора крупная псина. Вот арматура, вот остов разбитого «Москвича», велосипедная рама, табличка с памятника, могильная оградка…

Артем со скрежетом открыл калитку, схватил пса за цепь, оттащил в сторону и кивнул на распахнутую дверь приземистой хижины, откуда лился свет.

Я вбежал внутрь. В два прыжка преодолел прихожую и замер перед распластавшимся на кухонном полу чернобородым мужчиной, похожим на лесника. Остекленевшие глаза смотрели в потолок, рот приоткрыт, губы посинели, кожа бледная.

Стоящий за моей спиной Артем судорожно вздохнул. Я сел на корточки; зная, что без толку, пощупал пульс на шее и закрыл глаза покойнику, принюхался. Удивительное дело: умерев, Мороз вонять перестал.

— Поздно, — сказал я, поднимаясь, и в этот момент в дом ворвалась вдова, упала на Мороза и завыла, а на улице замигали проблесковые маячки «скорой». Мимо Артема, упершегося лбом в дверной косяк, я протиснулся к выходу и зашагал по узкой дорожке между нагромождениями металла.

Пропустил шагающего к дому тощего врача, говоря:

— Поздно. Он умер.

Врач сбился с шага, кивнул мне и исчез в доме.

Казалось, кошки изодрали мою душу в клочья. Выходит, мои детские желания услышаны, и меня наделили меня способностью карать и миловать? На фиг такое счастье! Хотелось кого-нибудь ударить.

Домой я приехал расстроенным и разбитым. Навстречу выбежал Боря.

— Ты где так долго был?

— На участке был, потом — у Лялиных.

Я снял куртку, сбросил ботинки и шагнул на кухню, выложил пирожные позвал:

— Боря! Наташа! Идите сюда. — Я поставил на огонь чайник.

Первым пришел Борис, увидел гостинцы, потер руки. Потом — всклокоченная Наташка.

— Ух ты! — Не дожидаясь чая, она схватила эклер, вгрызлась в него. — М-м-м! Офигенно! Где купил?

— Сколько бы ты заплатила за него? — спросил я.

— Все деньги мира! Половину души продала бы.

— Согласен! — кивнул Боря, жующий свой эклер.

— А если серьезно? — поинтересовался я. — Это важный вопрос. Сколько вы бы отдали за этот эклер?

— Пятьсот! — сказал Боря. — Не, шестьсот!

Натка постучала себе по лбу.

— Дебил, нормальный хлеб сейчас столько стоит. Полторы тысячи. — Она обратилась ко мне: — А ты за сколько купил?

— Мне они даром достались. Это бабушка Лялиной пекла. Мы хотим открывать кофейню. Точнее, кондитерскую.

— Вау! — воскликнул Боря.

Наташка покачала остатком эклера:

— Это очень достойно.

— Я ща посчитаю! — вызвался Боря и убежал.

Наташка доела пирожное, пригорюнилась, задумавшись о своем. Меня тоже накрыли мысли о Морозе. Странно все-таки работает человеческая психика: пока движешься, докучливые мысли отстают, стоит остановиться — и они обрушиваются с новой силой. Мы с Наташкой — два таких беглеца. Она спасается от мыслей об Андрее, я — от мыслей о своей избранности, будь она неладна.

— А кто будет торговать? — спросила Натка. — Кстати, я еще восемь штук деревянных сделала на постерах. Ты обещал на баксы поменять, а то все дорожает.

— Ты крута! — оценил я. — Лялины будут чередоваться. А мне надо завтра после уроков на рынок, узнать насчет места.

— Нужен ларек, — подсказала Наташка. — Так солиднее. Ни мухи не сядут, ни бомжи не сопрут товар.

— Что выделят, то выделят. Нам главное — заполучить хорошее место. Потом можно сделать и ларечек. Сразу смысл вкладываться? Вдруг не пойдет наша кондитерка?

— Такое — и не пойдет? Не верю, — покачала головой сестра.

Наташка приготовила чай, и они с Борей вкусили пирожных уже как положено.

— Если продавать по две тысячи, это будет дорого, — рассуждал Боря, глядя на свои расчеты. — Надо за полторы.

— Пф-ф-ф. Это даром. Надо ж не себе в ущерб.

Я поддержал Наташку:

— Если человек готов выложить полторашку за пирожное, пятьсот рублей его не остановит, а для бизнеса эти деньги могут быть критичными. Но, с другой стороны, народ нужно сперва подсадить на нашу вкуснятину, а потом повышать цены. То есть неделю-две придется поработать в минус. Либо выйти на самоокупаемость.

Боря вздохнул, подумал немного и выдал:

— Меня бы за две тысячи жаба задавила.

— На рынке работают богатые люди, — не согласилась с ним Наташка. — Если надо, можно с подносами пройтись между рядами, пусть пробуют, подсаживаются и приходят за добавкой.

Мне Наткина идея понравилась.

— Ну а что, для блага дела придется пройтись, я-то с кофе уже колядовал, опыт имею… Вот только когда? Или школа, или с Канальей колядую.

— Так я могу, — вызвалась сестра. — Тебе-то на фига? Я просто за еду поработаю. За пару таких вкусных пирожных. Когда заступать? Поторгую своим товаром — похожу с подносом. Поторгую — похожу. Только пусть Борямба подстрахует.

— Подстрахую, че уж, — пожал плечами брат, — дело-то хорошее. Обалденные пироженки! Только их бы ел.

— Вот потому я и хочу открыть кондитерку, — признался я, — чтобы поделиться с людьми прекрасным. Это хорошо, потому я хочу, чтобы кондитерка была. К тому же, есть крыша в виде коллег Анны Лялиной.

— А доход с Лялиными как делить? — заинтересовался Боря.

— Я инвестирую, покупаю продукты, доход пятьдесят на пятьдесят. Лялины работают.

— А не треснет у них ничего? — возмутился брат. — Они ничего не будут вкладывать? Так пусть тебе будет больше! Если б не ты, фиг бы у них что появилось.

— Они будут вкладывать бесценное: свои труд и талант. Если бы не они, у меня не возникло бы такой идеи. К тому же общепит — сложно и хлопотно.

Боря почесал в затылке и выдал:

— Во ты жук!

— Полезный правильный жук! — поддержала меня Наташка. — Почти скарабей.

Дальше завязался спор о том, скарабей — священное насекомое или жук навозный. Пока Боря доказывал, что жук навозный — это к деньгам, я переместился в прихожую и набрал маму.

К телефону подошел тот, кто был мне нужен: Василий Алексеевич.

— Добрый вечер, — выпалил я.

— Павлик, привет! — обрадовался мне отчим. — Шо ты не заходишь? Я уже соскучился!

— Как у вас дела? — спросил я с замирающим сердцем: — Скажите, когда суд над Пацюком? Вы пойдете туда свидетелем?

— Ой, переносят постоянно. То одно у них, то другое. Теперь, вот, будет в апреле, третьего числа. А чего ты спрашиваешь?

— Просто интересуюсь, — сменил тему я, понимая, что, если с Пацюком что-то и случилось, отчим не в курсе.

— Ты как, мукой торгуешь еще? — спросил он и тут же ответил: — Невыгодно. Я — уже не торгую, потому шо завелось какое-то чучело, которое, как мы, продает с машины. И оно из нашего города, в каждый двор заглянуло, продало там мешок. И ты знаешь, шо мне кажется? Шо это Завирюхин наше поле топчет. Подсмотрел за тобой и украл идею!

Я сказал с полной уверенностью:

— Во-первых, ему неоткуда знать, чем мы занимаемся, во-вторых, кроме завода, его ничто не интересует.

— Значит, напарник этот твой слил…

— Нет! — отрезал я. — Алексей занимается автомастерской, ему некогда еще и торговать. Просто кто-то увидел, как это делаем мы, и подумал, что сам так сможет. Помните, я говорил, что этот бизнес ненадолго? В принципе, как и любой бизнес. Первопроходцы собирают сливки, ну, и шишки, остальные — то, что останется. Когда ты недавно имел все, сложно делить крохи с теми, кто идет по твоим стопам, потому мало кто из первопроходцев с этим смиряется и остается на рынке.

— Ладно. Пусть так. Ты это… на свадьбу приходи! И Наташу с Борей зови.

— А где будет свадьба?

— Не знаем еще…

— Поговори с хозяином кафе, где я праздновал день рождения, — посоветовал я. — Там прилично и недорого. Кафе называется «Улыбка», хозяева — семья Афанасьевых. Они хорошие люди и пойдут навстречу.

— Хорошие люди, говоришь… ну ладно. И это… кстати, один рабочий готов продать акции винзавода, по шестнадцать тысяч за штуку.

— О, это хорошо, — сделал стойку я. — Сколько у него акций?

— Много. Десять.

— Отлично! Состыкуешь нас?

Но вместо ответа отчим спросил:

— Чего тебе дались те бесполезные акции? Чего ты так уверен, шо потом за них хорошо заплатят?

— Не заплатят, а землю дадут… ну, должны дать.

Отчим не разделил мой оптимизм:

— Ой, да кто шо даст! Кто кому сейчас шо должен?

— Вот как ваша Даромира видит… всякое, так я чую деньги, — не выдержал я. — Считайте, что у меня дар: денежное чутье, и он ни разу не подводил…

— Подводил! — радостно воскликнул отчим. — Когда ты велел нам продать акции «МММ», а они с тех пор уже в два раза подорожали, представь, сколько мы потеряли бы. Представь, сколько ты сам потерял!

Взяло зло. Теперь он уверился, что «МММ» — навечно, и они м мамой профукают целое состояние! Но не полезу же я в их тайник?

— Я ошибся в датах. Мавроди убьют или посадят, отберут у него все, «МММ» рухнет, акции превратятся в бумажки.

В памяти шевельнулось что-то о покупке Мавроди акций «Газпрома». Вроде после этого на него и пошли гонения.

— Так ты мне три месяца это заливаешь. Все же хорошо пока.

— Пока, — проговорил я. — Вы рискуете потерять все. Я предупредил.

— Спасибо, у меня свой ум есть, — ответил Алексеич и добавил уже другим тоном: — Ждем на свадьбу. Время и место сообщим позже. Так шо, акции брать? По тыще с каждой — наши с мамой.

Накрыла злость, я мгновенно забыл о Морозе и своем антигуманном даре, скрипнул зубами. Нашел с кого тянуть — с пасынка несовершеннолетнего. Интересно, мама знает, что сожитель собирается с его сына подлохматиться?

— Ну вы и крохобор, — не удержался я. — Спасибо, не надо ничего.

— Ха-ха, ты шо, обиделся? — включил заднюю отчим. — Та я ж пошутил! Скажу Оле за акции.

Пошутил он, ага. Наверняка не тысячу — несколько тысяч накинул. Пошел он в пень! И так есть куда вкладывать.

— Спасибо, — процедил я сквозь зубы и повесил трубку. — До свидания.

Вот же какой… Мать родную продаст. Отвратительный человек. Как там говорят на Украине? Усэ до сэбэ. Маме, может, именно такой муж и нужен, им вместе хорошо, и ладно.

— Квазипуп превзошел себя? — из спальни спросил Боря, который слышал наш разговор. — Как клево, что мы отдельно от них!

Радость брата я разделить не мог. Сегодня — один из худших дней в моей жизни, я осознал, что стал убийцей не по своей воле. И как теперь с этим жить? Делать вид, что ничего не происходит? Отпустить ситуацию, потому что я ничего не смог бы изменить? Радоваться тому, что хоть Петьку Райко спас, и у него есть шанс стать нормальным человеком?

С этими мыслями я улегся в кровать.

А когда оказался в белой комнате, волосы на голове шевельнулись, и я ущипнул себя, чтобы проснуться. Но не проснулся. Сердце сорвалось в галоп, ладони взмокли, и я уставился на монитор. Что мне приготовили в этот раз? Какой список?

Но списка не было, экран был черным. Значит, что-то сдвинулось в мироздании, и дата катастрофы сместилась. Но куда: вперед или назад?

Мне показали парк какого-то южного города, лето. Набережную перебежала стайка подростков с розовыми, зелеными, фиолетовыми волосами. Старушка подвела внучку к сосне, где крепилась кормушка для белок и резвились три по-летнему облезлых зверька. За ярко-зеленым газоном синело море, виднелась невысокая гора вдалеке…

Это же соседний городок, где мы муку продавали! Только вылизанный, с ровными бордюрами, велодорожкой и идеальным покрытием!

Память взрослого подсунула песню про Серегу, который офигительный мужик, а также скульптуры русалки и ученого кота под дубом. Ну правильно, вот оно — лукоморье, а это в старину означало залив моря.

Опять родные места. Я скосил глаза на таймер, начавший отсчет. В плюс! Ни минуты не сомневался, что будет именно так! Цифры замерли: 11. 07. 2033.

Взрыв вспыхнул где-то в районе аэропорта — и я вскакиваю в кровати в абсолютной темноте. Колотится сердце, заглушая прочие звуки. Я подарил миру восемь месяцев жизни, но нет радости, потому что цена слишком высока. Кто-то должен умереть, чтобы остальные жили. А что, если этим кем-то когда-нибудь окажется близкий человек?

Шторы мы не закрыли, и в квартиру проникал анемичный свет с улицы. На часах было полпятого утра. Что делать? Просыпаться? Нет, лучше попытаюсь уснуть, чтобы не ползать сонной мухой, ведь мне предстоит поездка на рынок и разговор с директором рынка о козырном месте для кондитерской. Номинально директор — жена Войтенко. А на самом деле кто? Кто-то из банды Гоги Чиковани?

Интересно, территория возле остановки относится к рынку, или это надо с администрацией города договариваться об аренде земли?

Рановато об этом думать. Пока просто узнаю, кому платить, чтобы Веронику не трогали, поставлю стол, посмотрю, как дело пойдет, а дальше буду думать.

Скоро Гайде закончит бюрократический ад, нужно будет давать рекламу клиники и посылать к ней Сергея и кого-то из алтанбаевцев, чтобы помогли с ремонтом. А еще хорошая тема — рекламные билборды вдоль дороги. Пока никто не понял, что это золотое дно, надо занять нишу.

Слишком много расходов! Как ни крути, нужно в четверг отпрашиваться, и до понедельника, чтобы немного подкалымить, и хватило на все.

В голове включился калькулятор, сон как рукой сняло, и я уселся на кухне с ежедневником вести расчеты. Все получалось неплохо, денег хватало даже на билборды. Вот бы выяснить, кому нести деньги, чтобы установить рекламные щиты. Пусть даже меня выгонят через год и на мое место придут те, кто заплатил больше, я заработаю за это время на гостиничный комплекс! И Гайде будет улыбаться с каждого билборда, рекламируя нашу клинику.

Итак, план на сегодня, вторник: учеба, а после — поездка на рынок. Причем это надо сделать пораньше, пока начальство не разбежалось. Больше я ничего не успею. Разве что — позвонить Алану, утрясти вопрос с постерами.

Завтра после уроков поеду в газету бесплатных объявлений, чтобы договориться о рекламном тексте на первой странице. Потом заскочу на местное телевидение. Еще неплохо бы написать заказную статью в газете, что будущее за платной медициной, а самая выгодная инвестиция — в свое здоровье.

Я подошел к окну, посмотрел на небо: вроде дождь не собирается, значит, поеду в школу на мопеде, оставлю его на базе, чтобы не терять времени и сразу стартануть в город.

Мной овладела жажда деятельности. Я напоминал себе огородника, который сеет семена, чтобы летом собрать урожай, и мне кажется, что все мои начинания дадут денежные всходы. Кроме больницы, это будет благотворительность.

Пока было время, я занялся уроками: быстренько решил геометрию, вспомнил, что не сделал черчение и ликвидировал это упущение за час. Когда уже проснулся Боря, я прочитал английский, а пока они с Наташкой собирались, ознакомился с историей и биологией. Вот что значит знания плюс молодой мозг, активно формирующий нейронный связи. Раньше у меня на такую подготовку ушло бы часов пять.

Брат и сестра отправились на остановку, а я поехал на мопеде — надо было еще к Илье заскочить, взять ключ от базы.

Глядя на море, блестящее вдалеке, я медленно катился с холма, выхватывая взглядом школьников, которые шли на уроки пешком. Заехав во двор Ильи, я чуть не столкнулся с Верой Ивановной, которой мы нашли квартиру на первом этаже этого же дома. Остановился под цветущим миндалем.

Как странно, мы столько тут проводили времени, и я встретил ее впервые. Выглядела она свежей и элегантной: голубой, под цвет глаз, плащ, туфельки на тонком каблуке.

— Павлик! — улыбнулась Вера и впилась в меня взглядом, будто ей от меня что-то было нужно.

Я насторожился, чувствуя, как по позвоночнику снизу вверх катится горячая волна.

— Доброе утро, Вера Ивановна! Как ваши дела?

— Отлично, спасибо. Наконец дали компенсацию за разрушенный дом. Целых пятьсот тысяч. Как думаешь, можно ли на эти деньги восстановить мой домик?

— Здорово! — улыбнулся я, и мозг заработал быстро-быстро, я ухватился за возможность помочь ей, чтобы почаще видеть эту улыбку… — Мы с вами теперь почти соседи. Мы там дом на холме строим, и… могу помочь. У меня ребята работают, техника… Только я не стал бы восстанавливать ту землянку, проще построить новый домик, пусть и маленький.

— А денег хватит? — засомневалась Вера. — Мне-то много не нужно. Квадратов тридцать шесть, чтобы как однокомнатная квартира…

— Должно хватить, я помогу, — выпалил я.

Налетел по-весеннему теплый ветер, и нас осыпало бело-розовыми лепестками. «Как на свадьбе», — пронеслась мысль, и я тут же отогнал ее. Какая тут свадьба? Но от одной мысли, что я могу помочь Вере, и она будет мне вот так улыбаться, на душе сделалось светлее.