Вперед в прошлое 13

Глава 13 Лети, птичка

Подозреваю, что сегодня, в пятницу, Наташка школу прогуляла, чтобы дежурить у телефона. Что «после обеда» — понятие растяжимое, она, естественно, упустила из виду.

Ругать и винить ее я не мог — как-никак на кону жизнь любимого человека. Но это последний ее прогул, по поводу которого я промолчу.

Денек выдался веселый, как и все в последнее время. Я запустил кучу проектов, теперь надо все контролировать. Сегодня сразу после школы я встретился с Сергеем строителем на участке, мы обсудили фронт ближайших работ. Нужен был экскаватор, чтобы выкопать яму под септик и вырыть траншеи под канализационные трубы. Сергей пообещал, что завтра в полдень машина будет здесь — есть у него один знакомый. У этого тракториста имелся перфоратор, ведь у меня на участке скала, возможно, ее придется дробить, и работа займет несколько дней.

После я рванул в Николаевку, нашел Алтанбаева, сказал, чтобы все завтра были на участке, потому что понадобятся руки.

Как здорово, что судьба свела меня с Сергеем, который хорошо делает свою работу! Такое впечатление, что он себе дом строит, а не какому-то непонятному пареньку. Ни разу он не то что не был уличен в воровстве — искренне старался найти оптимальное и наименее затратное решение.

Все-таки хорошо, если люди понимают, что, урвав три копейки, можно потерять сотни тысяч. Тем более сейчас, когда ни у кого нет денег, и все предпочитают делать ремонт своими руками, даже если они кривые.

Дел было невпроворот, потому тренировку в школьном спортзале я пропустил и занимался с алтанбаевцами часом позже, отмечая, что даже доходяги, например, Зяма и Понч, уже отжимаются по двадцать раз и вроде как немного раздались в плечах.

А еще сегодня Мановар и Боря сразу после школы пошли торговать постерами, было жутко интересно, как у них дела. Футболки я отдал Егору, чтобы никто их не видел, потому что все тоже такие захотят.

Так что домой я приехал в полдевятого вечера голодный и уставший, с единственным желанием поесть и упасть в кровать. Но навстречу выбежала Наташка и, глядя, как я раздеваюсь, выпалила:

— Никто из Москвы не позвонил! Пашка, набери этого мента, я тут с ума схожу.

— Школу прогуляла? — спросил я.

Она потупилась.

— Ну, не могла я, ждала звонка.

— Ладно.

Я снял трубку, позвонил диспетчеру и заказал звонок с Москвой. К счастью, меня попросили оставаться на линии. Я покосился на Наташку, которая переминалась с ноги на ногу рядом. Вскоре донеслись гудки, и трубку снял Олег:

— Пашка, это ты? — спросил он.

— Я. Новости есть?

— Ща.

В трубке приглушенно зашелестело. Будто сквозь вату я услышал, как Олег зовет отца. Донесся треск, и проговорил отец Олега голосом, который сложно было отличить от голоса сына:

— Добрый вечер, Павел. Хотя не знаю, насколько он добрый.

Наташка зажмурилась и закрыла рот рукой, готовясь к плохим новостям. Мент продолжил:

— К сожалению… ну, или к счастью, ничем не могу вас порадовать. Но и огорчить не могу. Мы позвонили во все морги, в приемные отделения больниц, никуда не поступал человек, мало-мальски напоминающий Андрея Исаева. Он будто сквозь землю провалился. Удалось выяснить, что в поезд он так и не сел. Говорите, у него нет близких родственников?

— Нет, — ответила Наташка.

— Нужно, чтобы кто-то написал заявление о пропаже, только тогда его начнут искать.

— Но кто напишет? — воскликнула Наташка, которая слушала нас, прижавшись ухом к трубке.

— Коллеги по работе. Соседи, — подсказал мент. — И желательно, чтобы это дело курировал кто-то в органах. Тогда подадут в розыск по городу. Соответственно, чтобы искали в Москве, нужно и заявление написать тут. Без него никто ничего не будет делать… Да и с ним. Не факт, что вообще примут. Но попытаться стоит.

— То есть его никто не будет искать? — воскликнула Наташка возмущенно.

— Это вне моей компетенции, все, что мог, я сделал, — заявил отец Олега и передал трубку сыну, который принялся рассказывать, что ждет лета аж не может, хочет в августе, после вступительных экзаменов, приехать к нам в лагерь, который планируется в нашей школе.

Наташка же ушла, потеряв интерес к разговору.

Дослушав Олега, я поблагодарил его за помощь и заглянул в зал, где Боря, высунув язык, рисовал.

— Как дела, Пикассо? — спросил я. — Что продалось?

— Фредди Меркьюри! — радостно воскликнул Боря. — За тыщу.

— Вот станешь великим, и эта картина будет стоить миллионы баксов!

— Ой, да прямо. Хотя я не против, конечно, — самодовольно улыбнулся Боря. — Тогда и подвал наш с моими рисунками станет золотым. И еще продал календари по двести пятьдесят, четыре штуки. Одну бабу, худую черную, Памелу Андерсон, Бон Джови и Цоя! Две штуки рублей! Я ведь я на рынок после трех приехал, а он только до шести, в пять все начинают расходиться. Если с утра стоять, то можно и пятерку поднять! Из них четыре мои. Вот! — Он показал набросок, где тоже был Меркьюри, — такой же делаю. Завтра в десять поеду.

Я сунулся в кастрюлю: там было пусто. И в сковородке пусто. Боря торговал, ему не до готовки, Наташка страдала, ей тоже не до того. Пришлось жарить тебе пару яиц и варить вермишель — все, что я нашел в холодильнике. А еще обнаружил там баночку маринованных грибов, тех самых, что мы собрали, когда нашли Лаки.

На кухню пришла Наташка, села напротив и проговорила:

— Что же мне теперь делать? Где искать Андрея? Хоть в Москву поезжай.

— Ты там потеряешься, — сказал я. — Подожди. Мне кажется, найдется твой Андрей. Кстати, что там с «Фаустом»? Когда премьера?

— В конце мая, — ответила сестра. — Знаешь, эта роль Маргариты… я ее не играю, а проживаю. Наверное, часть монолога сделаю творческим заданием для поступления, и к черту Гоголя. Наш реж аж слезами обливается, когда я играю. А мне даже в роль входить не надо, понятно все.

— Я бы помог с творческим заданием, если бы разбирался в этом. На премьеру пригласишь? Там и оценю.

— Обижаешь. Ты уже приглашен. И мелкий тоже, если ему это надо. — Она вздохнула. — Завтра поговорю с главрежем, чтобы написать заявление о пропаже. Андрей с декорациями к «Фаусту» закончил, а вот с остальным засада…

Помолчав немного, сестра встрепенулась.

— Слу-у-ушай… А вдруг Андрея дед пристрелил? Узнал, что он едет в Москву. Ну, проболтался кто-то, и он его… того самого?

— Ну откуда ему такое узнать? — возразил я. — Точно нет, дурацкая версия.

— Андрей мог встретить другую, — пригорюнилась Наташка. — Пусть лучше так, но будет живым.

— Он жив, — сказал я без особой уверенности.

Подождав, когда я доем, Наташка проговорила:

— Все, из Москвы ждать новостей не стоит?

Я помотал головой.

— Нет. Очень жаль, что так получилось.

Поужинав и помывшись, я упал на кровать и вырубился, ну успев додумать мысль об Андрее. Завтра мне предстоит торговля мукой, от которой я впервые не знал, чего ожидать. Мы с Канальей решили далеко не ехать и поработать по окраинам нашего города.

Вечером, после обмена рублей на доллары, я поеду на участок посмотреть, как дело движется, и узнать, не нужно ли чего строителям.

Мука в нашем городе продавалась средне. Мы с Канальей заработали чуть меньше миллиона, но даже пообедать было некогда, носились по улицам частного сектора как угорелые, в том числе по улице, где жил, не к ночи будь помянут, Пацюк, который потарахтел далеко и надолго.

Рынок был неподалеку, и я не сдержал любопытство, заглянул к друзьям, узнав, как продаются постеры. Цену наши установили ту, что я советовал — двести пятьдесят рублей. За день Гаечка продала шесть штук, Кабанов — восемь, Мановар — шесть и две футболки.

Боря обосновался за пределами рынка, там, где летом стояла машина армян, у которых я покупал абрикосы. Он продал еще один свой рисунок — Мерилин Монро, и семь постеров. Брат аж светился от радости, ведь нет большей награды для творческого человека, чем признание его труда.

На участок я попал в семь вечера, было уже темным-темно, но работы еще велись. Сергей принес огромный аккумуляторный фонарь и установил его на плиту — стену будущего дома. Парни развели костер. Крючок работал огромным перфоратором, стоя в глубокой яме, куда со дня на день одно на другое поставят бетонные кольца, сообщающиеся друг с другом, накроют их крышками и засыплют.

Алтанбаев и Заславский делали армопояс и уже подготовили для заливки бетоном несколько колонн дома. Хулио жарил сосиски на проволоке. Зяма и Понч вывозили грунт и одновременно выравнивали дорогу, а еще я заметил опалубку для двух колонн забора. С таким темпом мы точно к осени переедем сюда. Осталось решить вопрос с электричеством.

Сергей махнул на забор и сказал:

— Ребят много. Тем, что послабее, я дал задание готовить колонны под бетон, к ним будем крепить дерево забора. Я там место для крепежа оставил. Ты уверен, что хочешь деревянный забор?

— На сто процентов, — улыбнулся я. — Он будет не таким, как у всех, и будет красивым и прочным.

— Завтра после обеда еще экскаватор приедет, Серега как раз с перфоратором закончит. — Сергей вынул из кармана бумажку с цифрами. — Вот, тут — все, что ты должен нам за работу. Экскаватор оказался самым дорогим, но без него никак. И еще вопрос: ты уверен, что нужно шесть колец для септика: четыре больших, два малых и дренаж между ними?

— А сколько вы бы посоветовали? — прищурился я.

— Четыре — и хватит.

— Нет, четыре — мало. Два кольца рассчитаны на обитателей основного дома, еще два — на жителей гостевого. Если их убрать, септик будет переполняться, и придется все время вызывать ассенизатор. А малые кольца — это для того, чтобы вода перетекала в них и то, что всплыло.

Почесывая затылок, Сергей сказал:

— Наверное, ты прав, правильнее действовать на опережение. Скорее бы посмотреть, что за дворец у тебя получится!

Я расплатился с ним, выслушал, кто что делал, раздал деньги алтанбаевцам с учетом того, кто на сколько наработал. Посмотрел, как Зяма снимает с огня пригоревшие сосиски, и его окружают остальные. Началось веселье!

Крючок принес и мне сосиску, но я отказался — не хватало еще парней объедать!

Сергей рассказал, какие работы планируются завтра, я дал ему денег на технику и, чтобы расплатиться с алтанбаевцами, и поехал не домой — к маме на несколько минут, узнать, как у них дела. И еще напомнить, что скоро откроется наша маленькая клиника, и неплохо бы ей готовиться к выходу на работу. Я боялся, что она расслабилась, сидя дома, пойдет в отказ, и нам придется искать медсестру.

В семь я был у мамы. К счастью, мой конкурент Василий пока не вернулся, мама мне обрадовалась, обняла и сразу же накрыла на стол, а потом вдруг встрепенулась и сказала:

— Паш, на Наташкино имя пришло письмо. Сегодня.

— От кого? — насторожился я.

— Без обратного адреса, от Андрея. — Мама отвела взгляд так, словно в чем-то провинилась, и я даже догадывался в чем.

— Неси его, я передам Наташе.

Мама убежала в прихожую и принесла конверт, положила на стол. Письмо было примятым и как будто бы мокрым с обратной стороны, там, где оно заклеивалось. Я провел пальцем по мокрому и понял, что ошибся, оно не мокрое, это засохший клей. Мама тайком вскрыла его, прочитала, а потом заклеила, но аккуратно не получилось. Вспомнилось, как в той жизни, которая не случится никогда, мама обыскивала мои вещи, искала там не пойми что, как вела календарик месячных Наташки…

— Ма-ам, это письмо — Наташино! — процедил я.

— Да, — кивнула мама и снова отвела взгляд, хорошо, она уяснила, что чужое трогать нельзя — уже прогресс; то есть раньше она считала, что вправе обыскивать наши вещи, теперь же понимает, что нельзя, но ничего с собой поделать не может, как кошка, которая ворует со стола.

— Тогда зачем ты его вскрыла? — не сдержался я.

— Я ничего не делала, — мама посмотрела мне в глаза, но вид у нее был виноватый.

— Тебе бы понравилось, если бы кто-то обыскивал твои вещи, вскрывал письма?

— А что такого? — округлила глаза мама. — Наташа от рук отбилась. Что, если она влезет в историю? Что, если… забеременеет?

Интересно, что было там, в письме? Вдруг Андрей и о Наташкиной беременности написал.

— Если… ты все равно узнаешь. А так потеряешь ее доверие еще больше. — Дальше я говорил монотонно: — Мама, даже если тебе это кажется нормальным, запомни: вскрывать чужие письма, копаться в чужих вещах — нельзя. Это ненормально и неправильно. Наташа уже взрослая, хоть и несовершеннолетняя. Она обеспечивает себя материально, живет отдельно, а ты продолжаешь ее контролировать, когда она не делает ничего плохого. Не надо так.

Мама слушала меня, глядя на сцепленные пальцы, не возражала, не ругалась — понимала, что неправа. Хорошо хоть так. Когда я закончил, мама вскинула голову и возразила:

— Ничего я не вскрывала. Претензия не обоснована.

Меньше всего хотелось ругаться с ней, потому я просто спросил:

— Что пишет Андрей?

Мама не попалась на уловку и возмутилась так натурально, что я аж засомневался в том, что письмо было вскрыто:

— Откуда мне знать, что он пишет⁈ Мы с тобой и так редко видимся, к чему твои претензии? Мне обидно!

Я резко сменил тему:

— Ты согласна работать в нашей с Гайде частной поликлинике?

Мама уставилась неверяще.

— Как… так ты это серьезно тогда?

— Конечно. Через неделю-две открываемся. Нам нужна добрая и опытная медсестра.

Вместо радости на мамином лице отразился ужас. Изначально я хотел сделать ее директором, но сильно засомневался. Гайде — чужой человек, но доверия ей гораздо больше.

— Но… я плохо колю внутривенные. И с ранами не очень. Я ж на участке в основном работала…

— В общем, подумай, — сказал я, поднимаясь. — Давай завтра поговорим, мне надо домой, это письмо очень ждет Наташа.

Мама дала мне с собой чебуреков, целый пакет, обняла меня, и я поехал домой, пытаясь догадаться о том, что там, в письме. Андрею гораздо проще было бы позвонить… Или нет? Или там что-то такое, что сложно сказать прямо. Но что? И вообще, вдруг это не Андрей писал, а кто-то пошутил?

Узнаю я это только дома.

Дорога заняла пятнадцать минут. Еще пару минут я тащил мопед на пятый этаж. Открыв дверь, крикнул:

— Наташа, ты дома?

Сестра выбежала ко мне, вытирая руки о передник. Я молча протянул ей письмо. Наташка взяла его, и ее руки задрожали. Кивнув мне, она убежала в свою комнату, дальнюю, едва не сбив Борю.

— Чего это она? — спросил он, косясь на сестру с подозрением.

Я помотал головой и сунул ему пакет с чебуреками. Брат утащил его на кухню и сразу же вгрызся в один, а я ходил по залу туда-сюда, прислушиваясь к звукам в Наташкиной комнате.

Что же там такое? Абсолютная тишина. Ни всхлипов, ни смеха, ни шумного дыхания. По идее, Наташка уже должна была прочитать письмо, потому я постучал.

— Входи. — Голос сестры звучал, как сквозь вату.

Я открыл дверь и увидел Наташку, лежащую в кровати лицом вниз, одной рукой она прижимала подушку к лицу, второй держала скомканный лист бумаги, конверт валялся на полу.

— Что там?

Наташка протянула мне письмо, не вставая. Каллиграфическим почерком было написано:

'Наташенька, любимая моя девочка!

Ты — самое дорогое, что у меня есть. Самое лучшее, что случилось со мной за всю жизнь. Если бы можно было, я отдал бы эту жизнь за тебя. Ты самая красивая, самая талантливая, тебя ждет большое будущее, а я… старик. Нищий бездарный старик, который тянет тебя вниз, как гири на ногах. Я знаю, как ты ко мне относишься, потому не рассчитываю на понимание. Но ты обязательно поймешь позже и скажешь мне спасибо. Ты — просто попавшая в силки птица.

Нам нужно расстаться — лети, птичка. Не пытайся меня найти, у меня все хорошо. Прощай, Наташа. И прости меня за эту боль.

Андрей Исаев'.

Я глазам своим не поверил, перечитал письмо. Да, Андрей прав. Это благородно, черт побери! Благородно до невозможности! Ни за что не поверю, что влюбленный отпускает объект страсти просто так. Это под силу только святому. Либо чувства угасли, либо что-то вынудило его так сделать.

Что? Новая любовь? Тяжелая болезнь? Обстоятельства, о которых нам сейчас трудно догадаться?

И понятно, что нам этого не узнать, а все равно любопытство гложет. Что же случилось с Андреем?

— Козел! — проговорила Наташка в подушку. — Он меня бросил! Встретил свою бывшую и бросил. Вот козел, а!

Я сел на край кровати, провел по ее волосам и сказал то, что, наверное, она хотела услышать:

— Ты себе десять таких найдешь.

Наташка вскочила, обняла меня и заявила:

— Не найду. Не хочу никого. Одни уроды вокруг. Все, ни с кем, ничего! Учиться. Работать. Поступать. — Шмыгнув носом, она безапелляционно заявила: — Сдохну, но в Москву поступлю! И пусть все знают! Все видят!

Я еще раз провел по ее волосам и подумал о том, сколько подвигов и свершений произошло вопреки, назло, чтобы кому-то что-то доказать. Хорошо, что она злится, а не впала в уныние.

И все равно я не верил, что Андрей вот так просто отпустил Наташу. Что-то тут нечисто.