Вперед в прошлое 13

Глава 12 Шапка Мономаха

Полиграфия оказалась чертовски тяжелой. Казалось бы, и коробка с постерами-календарями не сильно объемная, но вес… Обернув половину товара пленкой, я приспособил это богатство на заднее сиденье мопеда и покатил в Николаевку уже затемно. Приеду хорошо если к восьми.

Но отложить это дело было никак нельзя, потому что меня ждал Мановар, истинный фанат и ценитель. Он изведется от любопытства, как я изводился, пока не вскрыл упаковки и не просмотрел баннеры, ведь не я отбирал фотографии, просто сказал Алану, что хотел бы получить. Он товарищ современный, лучше меня знает, что нужно. Но все основывалось на слепом доверии. А вдруг набокопорит? Вдруг вместо рокеров, напечатает Киркоровых и Леонтьевых? Они, конечно, тоже продадутся, но ребята постесняются таким торговать, придется Лихолетова подключать.

Постеров было двадцать видов, по сто штук каждого вида — меньшие тиражи типография выпускать отказалась. Пятнадцать штук — актеры и музыканты, пять — бабы для дальнобойщиков. Причем упаковки я вскрывал, не зная, что там.

Увиденное и обрадовало, и удивило. И возникли сомнения, что некоторые… кхм… изделия парни смогут продавать. Такое только Памфилову под силу, он точно не засмущается.

Тираж в сто экземпляров формата А4 стоил две с половиной тысячи рублей — вообще ни о чем, двадцать пять рублей за штуку! Если продавать баннер по сотке — все равно цена более чем низкая, три раза на автобусе проехать. А это наценка в четыре раза! Больше чем уверен, что постеры и по двести разлетятся.

Получается, вложил две пятьсот, заработал десять тысяч — если по сотке продавать. А если по двести рублей — двадцать с упаковки. Двести тысяч вот это все.

Это покруче, чем торговать мукой. Правда, наценка маленькая, а товар специфический. Когда те постеры распродашь? Но моим парням в самый раз. Гаечке и Алисе тоже нормально. А еще Алан прислал десять футболок для ассортимента с крутыми рокерскими рисунками. Каждая стоила на опте по три тысячи рублей.

Итого тридцать тысяч плюс пятьдесят, потраченных на баннеры, получается восемьдесят. Смешные деньги для меня, для друзей отличное подспорье.

И вот я прибыл на базу и потащил полиграфию вместе с мопедом вниз по лестнице.

— Народ! — крикнул я, едва спустился. — Налетай! — И перерезал веревки, крепящие упаковки к багажнику.

На базе были заинтересованные лица: Алиса, Гаечка, Кабанов, Мановар, Димоны и любопытствующие: Илья, Ян, Лихолетова, Каюк, который тихонько влился в клан, Рамиль и Памфилов. Боря решил остаться дома, дождаться Наташку, все равно я привезу часть товара туда. Брат копытом бил, так хотел поскорее продавать баннеры вместе со своими рисунками в стиле Уорхола. Можно сказать, его первый настоящий заработок, если не считать фальшивомонетчество.

Растащив упаковки по углам, друзья принялись их вскрывать. Как и я дома, все были охвачены азартом, открывали упаковки, как лотерею.

— Мадонна! — воскликнул Памфилов, который справился первым и продемонстрировал постер.

Неагрессивно оскалившаяся Мадонна на черном фоне, сложившая руки, все в браслетах и фенечках, возле шеи. С уха свисает стальная звезда, розоватые волосы дыбом.

— Джексон! — констатировал Каюк, явив миру короля поп-музыки.

Димон Минаев, вскрыв упаковку, вытаращил глаза, открыл рот и побагровел, и я понял, что попалась ему одна из баб. Чабанов подсмотрел, что у него, и тоже покраснел.

Памфилову, как я и думал, было по фиг на разврат, он показал нам постер:

— Жирная баба. Неужели ее кто-то купит?

— Ого! — удивилась Гаечка огромным буферам.

Девушка была не то чтобы жирной, просто обильной формами. Верхними.

— Фу, жир, — поддержал приятеля Кабанов. — И кому такие нравятся? Вот же нормальная!

И продемонстрировал юную Памелу Андерсон, тонкую и звонкую, с острыми коленками и еще не слишком выдающимися высшими… то есть верхними образованиями.

— Мне, — честно признался Рамиль и закинул ногу за ногу, чтобы скрыть свои физиологическую заинтересованность. — Я б не отказался. А у меня вот, Шварц с пистолетом.

— Классика, — улыбнулась Гаечка. — У меня Рэмбо и, ха-ха, — она посмотрела на Мановара. — И ты!

На черно-белом постере — четверка волосатых металлистов в латексе, группа Manowar.

— Ха! Мановар! А у меня — Скорпы и «Металлика», — сказал Илья.

— Ван Дамм и тетка, — задумчиво констатировал Ян. — Вроде не толстая.

На его плакате была дистрофичная, но грудастая кудрявая брюнетка в черном белье, обтянутая сеткой.

— Можно делать гадание по постерам, кому что предстоит, — предложила Гаечка и показала нам Цоя. — Ну, я не знаю.

Лихолетова развернула постер с Брюсом Ли.

— Я даже не знаю, кто это, — проговорила она. — А этого знаю. Патрий Свейзи или как там его.

— Ты только Кобзона и Пугачеву знаешь, — проворчала Гаечка. — Паш, у тебя кто?

— Ганз'н'Роузес и Бон Джови.

— Секс символы прямо, — сказал Рам. — У меня, вот, Бриджит Фонда.

— Я не буду это продавать! — встал в позу Минаев.

— Мне по фиг, — пожал плечами Мановар. — Так а какую цену ставить?

— Сотку, — улыбнулся я.

— Пф-ф, вообще даром, — сказала Гаечка.

— Продавайте дороже, больше заработаете, — пожал плечами я. — Никто не против. Главное, чтобы цена была одна у всех.

— Двести пятьдесят, — предложила Алиса. — Паша, тебе надо отдавать полтинник?

— Да, — ответил я и подумал, что прибыль как раз покроет расходы на транспортировку. — Если хорошо пойдет, записывайте, кого спрашивают. Может, им и правда Пугачеву и Леонтьева надо.

— Богдана Титомира! — млея, проговорила Лихолетова. — Он крутой.

— Леонтьева лучше, — серьезно сказал Памфилов. — Ну а че, красавец. И фотографии есть, где он голый.

— Или Леонтьева, — повелась Рая.

— Хотел поржать, но не смешно что-то, — проговорил Ден. — Розенбаум чего нет?

— У меня, вот, Эй-си-Ди-си, — похвасталась Алиса. — Вообще мало рокеров, плохо.

— Если пойдет, будут еще, — пообещал я. — Закажу всяких других, вы заказы собирайте.

— Возле школы встану, аж бегом разметут, — размечтался Памфилов. — Только баб не возьму. Хотя… дрэку можно подарить голую бабу, вон ту, жирную. Во смеху будет.

Гаечка и Кабанов повалились со смеху, Илья и Ян заулыбались.

— Интересно, кто лучше пойдет, терминаторы с Рэмбо или бабы? — задумчиво произнес Илья.

— Ставки? — блеснула глазами Гаечка, но ее инициатива заглохла.

Я предложил:

— Можете себе просто так взять, что понравится. Или даже пару постеров.

— А три? — пританцовывая, спросил Мановар. — Их же много!

— Да хоть все, включая ту бабу.

Началась дележка. Парни разобрали Шварценеггеров и прочих Сталлоне, только Рамиль и Памфилов не постеснялись взять Памелу Андерсон. Чует мое сердце, Рам и сисястую возьмет, когда никто видеть не будет. Гаечка забрала всех рок-музыкантов, Алиса — Патрика Свейзи, Лихолетова наши вкусы не разделяла и взяла Бон Джови только потому, что он красавчик, и терминатора — круто же!

Память взрослого подсказала, что Свейзи и Мартин не доживут до апокалипсиса, а многих, например, Акселя Роуза, будет не узнать. Лишь Мадонна и Шварц со Сталлоне непотопляемы…

Еще Микки Рурка надо заказать, слышал, девчонки по нему с ума сходят.

Как будут продаваться постеры, время покажет. Странно, не самая денежная тема, а мне жутко любопытно, как пойдет. И тут в середину зала, на маты вышел Кабанов и предложил:

— Народ, а давайте учредим фонд взаимопомощи? Наценка колоссальная, если сдать с каждого проданного постера по пятьдесят рублей, никто не обеднеет. Но если вдруг кому-то понадобится помощь, накопившиеся деньги ему здорово помогут.

Лихолетова отнеслась к задумке скептически:

— А кто не продает постеры, тому что делать? И если помощь понадобится, скажем, мне, а я ничего не сдавала, тогда что? Оно нечестно получается.

— А ты сдай сто рублей, — предложил Памфилов. — Или жаба давит?

— Я и тысячу могу сдать, — вызвался Каюк. — И по фиг, если не мне все достанется. Мне не жалко.

Он вытащил тысячную купюру.

— Как общак у воров, — провел аналогию Рамиль.

Мне сравнение не понравилось.

— Скорее как благотворительный фонд, где все деньги честно заработаны.

— И на тренера можно из этих денег брать, — сообразил Кабанов. — На общие праздники, подарки ко дню рождения… Но, чтобы ощутимо было, надо хотя бы по пятьсот сдавать. Ну а че, я могу хоть сейчас.

— Давайте проголосуем, — предложил Илья и поднял руку. — Я за фонд взаимопомощи.

Все вскинули руки. Посопев, Лихолетова тоже подняла.

— Ну ты куркуль, — покачал головой Памфилов.

— Сам ты… А кто такой куркуль?

— Богатый жлоб, — объяснил Ден.

— Так на Украине кулаков называли, — добавил я. — Ладно, фонд мы учредили. Теперь предлагайте фиксированную сумму взноса. Я предлагаю двести рублей, чтобы не сильно чувствовалось. Кто может больше, и ему не жалко, кладет больше.

— Ни о чем, — не согласился Каюк. — Я за тыщу. Ощутимая сумма получится.

Сошлись на пятисот рублях — на тренера и печенья на базу. Первый нуждающийся у нас Ян, который поедет на обследование, но об этом позже.

— А где будет наш общак? — спросил Рамиль.

— Фонд, — с нажимом произнес я. — Не называй его общаком. Храниться он будет…

Повертев головой в поисках подходящего места, я остановил взгляд на трубе, обмотанной изоляцией, и указал на нее.

— Там. Сложим в пакет, затолкаем в просвет. И пусть все наши знают, где деньги.

— А если кто-то позарится? — прищурилась Лихолетова.

— Уверен, что крыс среди нас нет, — улыбнулся я. — Не так велика сумма, чтобы рисковать.

— Круто! — блеснула глазами Алиса.

Потом мне сдали заработанное за две недели, я взял оттуда пять тысяч и положил в фонд. Каюк, Памфилов и Рамиль расстались с тысячей, остальные сдали по пятьсот. Лихолетова, пыхтя и тужась, сказала:

— Завтра на тренировку принесу. У меня сейчас нет.

— В рублях сбережения хранить нельзя, — сказал я. — В выходные обменяю их на доллары. Это будет где-то тринадцать баксов.

Заработанные друзьями деньги отправлю на закупку товара для них. Как здорово, что они теперь имеют хоть карманные расходы. Хотя, если так разобраться, та же Гаечка сейчас больше матери зарабатывает, а Кабанов так вовсе кормилец, его мать-учительница никуда не устроилась после смерти отца. Она все время дома сидела, хозяйством занималась, у нее нет опыта и стажа, а учителям младших классов сейчас и на еду хватает с трудом.

— У нас теперь все, как и у взрослых, — с гордостью проговорил Каюк, ему безумно льстило, что его приняли в клан.

— А календари-постеры? — спросил Илья. — Где будут храниться?

— Кто будет их продавать, поделите между собой, — предложил я. — Немного заберу домой, Боря тоже в деле, и Наташа.

Началась дележка. Десять минут — и у каждого по упаковке. Денчик прижимал свою к груди, как младенчика. Гаечка и Алиса держали их гордо.

Освободились мы только в начале десятого, ребята пошли на остановку, а я собрался ехать домой на мопеде. Мысли вернулись к Наташке. Куда она, интересно, запропала? Может, у мамы? Или все-таки уже пришла в новую квартиру? Если нет, пора бить тревогу.

— Подожди! — окликнул меня Илья, запирающий подвал, и обратился к Яну, любующемуся терминатором: — Иди домой.

Ян собрался возмутиться, но передумал и убежал. Илья подошел ко мне с таким видом, будто хотел спросить что-то неприличное. Неужели все не может забыть Инну?

— Паш… мне снился сон. Война. Ядерный взрыв, — удивил меня он. — Все как на самом деле было…

Посмотрев на него пристально, я взвесил все за и против и сказал:

— Это не сон, к сожалению. Это будет… может быть.

Друг шумно выдохнул.

— Когда? В каком году?

Я еще раз подумал и решил не кривить душой.

— Изначально — в двадцать пятом году. Но дата сдвигается дальше.

— Как? — вскинул голову Илья.

— Из-за меня. Из-за всех нас. Мы отодвигаем дату катастрофы, если поступаем правильно, и приближаем ее, когда что-то не так.

— Не понял…

— Меня вернули, чтобы этого не было, — признался я. — Чтобы войны не было. Как это работает, не спрашивай, я без понятия. Будущее меняется, вот я к чему. И если ты спросишь, что будет, то я не знаю. То есть знаю ближайшее будущее… то, что помнил он-я, а дальше прогнозировать сложно.

— Ты знаешь, когда теперь это случится? Ну, когда будущее изменилось?

— В конце тридцать второго года.

Илья задумчиво кивнул, вскинул голову, глядя на окно своей квартиры, и проговорил:

— Капец, конечно. Я правильно понял, что каждый твой шаг может стать фатальным… для всех? Но почему?

Я пожал плечами.

— Просто данность. Не думай об этом, не парься. Чем больше думаешь, тем труднее жить. Просто живи и будь человеком, да ты и не сможешь иначе.

— Поэтому ты так убиваешься… понятно. Я могу чем-то помочь?

— Ты помогаешь тем, что ты есть.

Илья шагнул вперед, притиснул меня к себе, похлопал по спине.

И я не выдержал, рассказал про комнату с таймером, судьбе Яна-смертника, про гнилушек, про тех, кто умер, хотя не должен был; еле остановился, понимая, что невольно перекладывая свою ношу на него, и резко сменил тему.

— Можно быстренько позвонить Наташкиному жениху? А то мы сегодня переехали, а Наташа так и не пришла. Она у него, наверное, но я волнуюсь.

Илья, конечно же, согласился и провел меня к себе. Я набрал Андрея, он не ответил. Что ж, ожидаемо. Распрощавшись с Каретниковыми, я поехал к нашему новому месту жительства, засекая время.

Поездка заняла двенадцать минут. Затащив мопед на пятый этаж. Я открыл дверь своим ключом и крикнул с порога:

— Боря! Наташа пришла?

— Тут я, — ответила она из кухни бесцветным голосом.

Брат выбежал навстречу, взял постеры и уединился в зале, откуда донеслись его восторженные возгласы. Раздевшись, я прошел в кухню.

Наташа сидела на табурете, поджав ногу, и пила чай. Повернув голову, она отчеканила:

— Андрея нет дома. Он тупо не приехал из Москвы. Ждала его, ждала, все зря. Он точно попал в беду, нужно его найти, а то сердце не на месте.

Может, это и так. Но может быть, он просто решил остаться в Москве… Нет. Андрей бы не бросил свой театр, не в его это характере. Я сел напротив Наташки.

— У меня есть знакомый в Москве, его отец — мент. Попробую выяснить через него.

Сестра передернула плечами.

— То есть, если случилось что-то плохое, он должен знать?

— Менты должны знать, — ответил я. — Что знает один мент, знают и все. Если Андрей с травмами или… если совсем плохо, Олег мне скажет. Попрошу и по больницам позвонить…

Наташка подобралась и попросила:

— Позвони, пожалуйста! — И сложила руки на груди.

Я глянул на пузатый будильник.

— Без двадцати десять… поздно уже, но я попытаюсь. Если Олег не сможет говорить, то уже завтра.

Наташка обреченно кивнула, и я понял, что получиться должно сейчас, потому что иначе она всю ночь не будет спать, воображая себе всякое, и встал возле телефона. Натка нависла надо мной, сцепив руки на груди.

С Москвой меня соединили сразу же. Трубку сняла женщина, видимо, мать Олега.

— Здравствуйте. Извините, что так поздно, — выпалил я. — Это Павел, друг Олега. Если можно, позовите его, пожалуйста.

— Павел… ты из другого города звонишь, что ли?

— Да, я тут живу постоянно, в Москве у меня дедушка. Олег не спит еще?

Донеслось приглушенное:

— Олежа, тебя какой-то Павел спрашивает из другого города… Да? Ну ладно.

— Привет, — выдохнул в трубку Олег. — Что стряслось?

— Нужна твоя помощь, — не стал тянуть кота за хвост я. — Точнее нужна помощь твоего отца. Пропал человек в Москве. Поехал за товаром, звонил накануне, что должен сесть на поезд во вторник — и с концами. У него никого нет в Москве. Возможно, он в беде, и счет идет на часы.

— Папа рядом, сейчас его позову… Подожди.

Я протянул трубку Наташке, она кивнула, шумно сглотнув слюну.

— Говорить будешь ты, понадобятся все подробности, тебе это лучше известно. Только бы не оборвалось.

Из трубки донеслось басовитое «Алло», и Наташка ответила. Представилась и взахлеб начала рассказывать про Андрея, назвала его адрес, год рождения, фамилию, имя, отчество, сказала, что родственников у него нет в Москве и в принципе нет, а вот про коллегу, у которого он занял денег, ничего сказать не смогла, потому что в театре такие не работали.

Я ходил вокруг и молился, чтобы связь не оборвалась. Наконец сбор данных закончился, и отец Олега проговорил:

— Информация будет завтра после обеда. Позвоните по этому номеру, все, что выяснится, я скажу сыну.

— Спасибо вам огромное! — воскликнула Наташка, и тут то ли связь прервалась, то ли отец Олега повесил трубку.

— Завтра. После обеда, — обреченно проговорила Наташка, и я понял, что и сегодня ей обеспечена бессонная ночь.