Вперед в прошлое 12

Глава 7 Крестный отец

Хорошо, что не сейчас нужно бегать, вывалив язык, искать эти вагончики, заморачиваться с грузоперевозками. Сейчас я могу заняться тем, чем хочется. Я достал из рюкзака часы: было начало двенадцатого. Доски и арматуру Мороз перенес, и на участке кипела работа. Те, кто посильнее, Алтанбаев, Крючок и Заславский долбали камень, ровняя траншеи, Сергей и Хулио устанавливали опалубку.

Я обратился к сестре:

— Натка, тебя домой подбросить? Ты вроде на рынок хотела.

Понч, который вместе с Зямой связывал арматуру проволокой, вскинул голову, насторожился, глядя на Наташку. Лицо ее стало страдальческим, она с гораздо большим удовольствием осталась бы тут, покрасовалась бы перед парнями.

Хулио крикнул с акцентом:

— Оставайса!

Так и подмывало сказать: «Натащя», но это прикол из будущего, меня пока не поймут. Парни бросили работу как по команде и с надеждой воззрились на Натку, она мотнула головой, поманила Зяму (Понч чуть не расплакался, что не его выделила) и торжественно вручила ему половник.

— Даю тебе сей магический предмет. Перемешивай. Через пять минут сними плов с огня и накрой крышкой, пусть доходит, иначе сгорит. Пацаны, увидимся! — Она вскинула руку, прощаясь, и последовала за мной.

— Сам сейчас куда?

— К Лялиной. Сперва к Лике, потом — в роддом, к мачехе, там приемные часы с часу до трех. Куплю на рынке что-нибудь вкусное, и к ней.

— А можно с вами? — сверкнула глазами Наташка. — Так хочется малую посмотреть!

— Ее не покажут. Она крошечная, недоношенная и потому — в инкубаторе.

— Ну, тогда — домой, — грустно согласилась Наташка. — С матерью-то Ликуши я вообще не знакома, а тут вдруг я такая приперлась. А встречаемся где? Боря пойдет объявления искать.

— Давай на рынке в пять, на плитах. Как раз будет результат, что-то да найдется, и прозвоним по объявлениям. Боре-то сегодня к художнику, ему тоже удобно найтись в центре.

Подумав немного, Наташка сказала:

— Знаешь что, если у нас в селе не найдем жилье, давай в городе снимать?

— Замучаешься ездить, — не согласился я.

— Пятнадцать минут всего. Утром все едут оттуда в город на работу, и автобус пустой. Ради спокойной жизни я готова пожертвовать этим временем сна.

Ух, как завернула! Сцена и общение с Андреем, однозначно, пошли ей на пользу, вон, какие предложения строить научилась!

— Посмотрим. Приоритет, конечно, — Николаевке.

К Лике я прибыл в двенадцать. Мопед возле общаги оставлять было опасно, потому, как обычно, затащил его на второй этаж. Возле двери, за которой мог быть отец, я замедлился, ощущая себя разведчиком в тылу врага, прокрался дальше и постучался к Лике.

Выглянув в коридор, она помогла затащить мопед в комнату, закрыла дверь на щеколду и пожаловалась:

— Дракон так и не свалил, прикинь? Сидит себе как ни в чем не бывало.

— Может, думает, что твоя мать его простит, — предположил я. — Кстати, она может?

Лика пожала плечами.

— Зависит от того, что между ними было. Если просто ссора, может простить. Если он ее ударил или толкнул, то вряд ли. Она безумно его любит, но мама очень… здраво мыслит. Это я дурочка, как нахлынет… — Она схватила себя за горло, — и дышать трудно. А мама умеет думать головой, а не этим. — Лика приложила руку к груди.

— Логика преобладает над эмоциями, — дополнил я.

— Отвернись, я переоденусь, — распорядилась Лика, и я уставился на дверь, потом — на колеса мопеда, рассматривая, не принес ли грязь в жилое помещение.

— Очень бы не хотелось, чтобы он остался, — сказала Лика вполголоса. — Он, кстати, сейчас у себя. Когда помочь надо, не дождешься с работы или… — Дальше она проговорила детским голосом: «Папа посел на ыбалку и поймал бафую сюку». Как будто никто не понимает, что за рыбалка такая.

— А ты с мамой об этом говорила? — не оборачиваясь, спросил я.

За спиной хлопнула дверца шкафа, зашелестела одежда.

— Ну да. Но мама же логичная. Она сказала, что, типа, любой мужик гуляет, когда жена беременная, это нормально. Главное, чтобы домой возвращался. Ф-фу! Меня аж затошнило. Мерзость это, а не правда жизни! Лучше уж совсем одной, чем… так.

— Не все изменяют, — попытался утешить ее я. — Это от человека зависит. А мать так сказала, потому что видела, кого выбрала, и согласна оправдывать его кобелинство.

— Видела, что брала, ага, — согласилась Лика, я продолжил: — Вот требовать, чтобы человек стал другим — глупость. Папаша изменять не перестанет. Ни ей, ни следующей своей бабе, даже если она будет молодой. Порода такая.

— То есть ты считаешь, что нормальные мужики есть? — спросила сводная сестра, шурша одеждой, и воображение нарисовало ее в лифчике и трусиках, тело отреагировало, разрушая образ того самого нормального мужика, в существовании которого я пытался убедить Лику, и я быстренько отогнал картинку.

— Если принимать за норму моногамию, то да, они существуют, — ответил я.

— А сам? Сам ты изменяешь своей девушке?

Вопрос был настолько по-детски непосредственным, что я поперхнулся слюной и покраснел. Онемел на пару секунд, подбирая слова. Пришлось опираться на жизненный опыт взрослого.

— Начнем с того, что у меня нет девушки. Если появится та, кого я буду считать своей девушкой и любить, изменять ей будет просто незачем. Когда пройдет время, и эмоции утихнут… Понимаешь, тут как. Они утихают у обоих. Бывает так, что один перерастает другого. Бывает, дороги так сильно расходятся, что рядом оказываются два чужих человека. Дальше ты или переступаешь этот рубеж, пытаешься совместно найти точки соприкосновения, бури, которые встряхнут, или уходишь, если чувствуешь, что эта трясина тебя губит. Жить во лжи точно не для меня. Когда идешь против совести, а она у меня есть, это сильно истощает. Так что мой ответ: нет. Эй, ты там оделась, поворачиваться можно?

— Нет, — ответила она и снова зашуршала одеждой.

Она все это время, видимо, слушала, разинув рот. Еще одна сестра нашла во мне родителя, с которым можно поговорить на запретные темы? Или она специально провоцирует? Снова возникла непристойная картинка. Лика ведь симпатичная, нежная, большеглазая, с кукольной внешностью и пышными пепельными волосами.

— Спасибо, что ответил. Это дает, э-э-э… веру в человечество. Папашу-то своего я не видела ни разу, мать о нем молчит, словно и не было его. По малолетке гульнула неудачно, и здравствуй, я.

Тестостерон велел здесь и сейчас заняться непотребством. Разум приказывал выйти из комнаты. Спас настойчивый стук в дверь, донесся голос отца, который подействовал, как ледяной душ:

— Лика, ты к маме в больницу пойдешь? Хотел подвезти на служебной машине.

Девушка быстро сообразила, как правильно ответить:

— Ты прямо сейчас едешь?

— Через пятнадцать минут, — ответил он.

— Спасибо, нет, я попозже.

— Ну, как знаешь.

Под далекий аккомпанемент работающего телека донеслись его удаляющиеся шаги. Когда они стихли, Лика сказала:

— Мы поедем позже. Все, я оделась.

Сообразив, что вот это «я оделась» не к спеху и поймав мой задумчивый взгляд, она смутилась, пригладила волосы.

— Или мы позже?

Сняв ботинки, я подошел к окну, откуда была видна дорога, кивнул туда.

— Как только он свалит, так сразу и мы. Нам же сперва на рынок, вкусного матери накупить.

— У меня денег нет, — буркнула Лика.

— А кто сказал, что покупать будешь ты? Моя инициатива — мои расходы.

— Ладно.

Пока я смотрел в окно, Лика уселась на коврике в прихожей, возле мопеда, припала ухом к двери — она надеялась услышать хлопок двери и шаги ненавистного отчима.

— Есть! — воскликнула она минут через семь и метнулась к окну, встала рядом, как бы ненароком касаясь меня рукой.

Может, и правда ненароком? Или я ей нравлюсь, и она меня провоцирует? Вот как они это делают, что ничего не понятно? На всякий случай я отодвинулся.

Вскоре по дороге поехал ментовский «бобик».

— Дракон улетел, — констатировала Лика и добавила задумчиво: — Когда он еще не был материным мужем, был внимательный, заботливый, даже подарки делал. Я так хотела, чтобы они были вместе и мать была счастлива! Думала, вот бы мне такого отца. Ага!

— Есть люди, которые хорошие только с чужими, — объяснил я. — А о близких ноги вытирают. Он из таких. Ну что, погнали?

Лика накинула пальто, которое было ей коротким в рукавах и в плечах поджимало, мы выкатили Карпа, она уселась сзади, обхватила меня. Снова вернулась картинка «Лика в белье». Но вместо того, чтобы опять возбудиться или отогнать ее, я подумал, что взрослому было бы все равно, а тут гормоны бурлят, и реакция от одной голой лодыжки. Что ж летом будет, когда девчонки обнажатся?

Вот же, блин, молодой и растущий организм! Если бы не опыт взрослого, влюблялся бы каждый день в новую, как восторженный щенок. Но любил бы — Веру.

А люблю ли я ее, или это дурацкое наваждение? Сладкий запретный плод? Ведь мечта должна оставаться несбыточной, или она перестает быть мечтой.

В прошлом году я мало что понимал в женщинах, и Вера мне даже не нравилась, я тащился от географички и Подберезной, а теперь знаю: Вера — лучшая из женщин, мудрая, умная, с юмором. Только с возрастом доходит, что «лучшая» складывается не из сисек, задницы и ног, от которых друзья в обморок падают, это все быстро станет обыденностью, а из того, что к этому прилагается. Да, Вера красивая, и с этим не поспоришь. Но еще и умная — какая редкость! А я — молокосос, вот же несправедливость!

На рынке я оставил Лику караулить мопед, а сам побежал между рядами, помахал Алисе за прилавком, подошел к печальной Наташке, которую деморализовывала возможная встреча с Андреем в театре, рассказал, какие планы у нас с Ликой. Потом накупил копеечных мандаринов, импортных и потому дорогих апельсинов и пару диковинных будто шерстистых плодов киви. В будущем они станут обыденностью, а ныне — экзотика. Ну и, конечно, бананов, целый килограмм почти за две тысячи рублей. Старушка, покупающая сахар на развес по соседству, смотрела на меня квадратными глазами, где читался вопрос: «Наверное, мальчик где-то что-то украл, иначе откуда у него такие деньги».

Набив пакет, я вернулся к загрустившей Лике и отломил один банан.

— Держи, это тебе.

Она глазам своим не поверила.

— Это же очень дорого… Спасибо.

Есть его она не стала, подержала немного в руках спрятала в сумочку. Наверное, будет растягивать удовольствие дома. А может, прибережет, чтобы у всех на виду съесть его в школе. Правда, налетит толпа голодного воронья с криком: «Дай кусить», зато все будут знать, что лакомства ей по карману, и завидовать.

Завидовать — банану. Капец, конечно. А раньше я и сам завидовал тем, кто приносил в школу бутерброды с сыром или колбасой, а уж Петюне как завидовал, который «Сникерсы» каждый день ел!

— Погнали.

Я оседлал мопед, Лика уселась сзади, и мы помчались в роддом, благо тут было недалеко.

В больничном дворе осмотрелись, не обнаружили ментовский бобик и решили, что отец изгнан с позором. Так было бы лучше для Лялиных и хуже для нас, потому что наша квартира — их с мамой совместно нажитое имущество, и папаша может предъявить на нее права и начать нас выживать. Не нас, мы сами уйдем, — маму с отчимом.

Была у бывшей жены знакомая, которую муж так допек, что она ушла на съемное жилье из квартиры, где у него одна восьмая, дети поначалу с ним жили, и она платила бывшему алименты, потом к ней перебрались. И нормально, чувство вины его не мучило: «Сама, тварь, виновата, загуляла и ушла, а я хороший». Это, конечно, предел низости, но я не удивлюсь такому повороту событий, придется с папашей повоевать.

В палаты к роженицам не пускали, и пространство перед входом в отделение было забито счастливыми отцами с букетами и пакетами. Когда я ходил проведывать бывшую жену в роддом, прямо в палату, мне попадались в основном мужчины за тридцать, сейчас же словно на выпускной института попал — совсем молоденькие все.

С трудом протолкнувшись к двери в отделение, я вызвал медсестру и попросил пригласить Лику Лялину. Когда выражение лица сестрички стало страдальческим, протянул ей апельсин, и она сразу воспылала ко мне симпатией. Убежала в отделение, вернулась растерянная.

— К ней муж приехал, и она ушла.

Девушка встала на носочки, выискивая Анну среди других рожениц, пожала плечами.

— В общем, нет ее. Она где-то здесь.

— Блин! — Побледнев, Лика сжала мое предплечье. — Надо ее найти! Я за нее боюсь. Где она может быть?

Я ткнул пальцем в потолок.

— На лестничном пролете между этажами, наверху или внижу. Лучшее место для приватного разговора.

— Вдруг он ее запугивает? Ей нельзя нервничать, у нее живот порезан!

Схватив за руку, Лика потащила меня наверх, откуда тянуло табачным дымом. Там курили две молодые мамашки в домашних халатах и тапках, толстая и длинная. Увидев нас, бросили окурки и сделали вид, что это не они, они просто рядом стояли.

— А ну пошли отсюда! — рыкнула на нас длинная.

Препираться мы не стали, начали спускаться этажом ниже, и еще издали я услышал голос отца:

— Бу-бу-бу… Люблю… Бу-бу-бу… Без отца. Как вы жить бу-бу-бу.

Лика спустилась еще на три ступеньки, замерла и глубоко задышала, раздувая ноздри. А вот голос ее матери прозвучал отчетливо, я слышал каждое слово.

— Ты чуть не убил меня и ребенка. И даже не извинился, выставил это так, словно все произошло случайно.

Я этого не видел, но представил, как папаша сделал страдальческое лицо и снисходительно принялся объяснять, какие все вокруг идиоты, которые во всех его бедах виноваты.

— Ну посуди сама… бу-бу-бу… уставший с работы… бу-бу-бу… а тут… бу-бу-бу. — А дальше уже громче: — Неужели это сложно? Элементарная же вещь!

— Ты никогда не извиняешься. И вот, снова я виновата. Да, это так. Но степень моей вины так ничтожна, что другой закрыл бы глаза. Тем более, что я в положении, и нервничать мне нельзя, потому я и забыла…

— Мне на работе из-за тебя весь мозг вытрахали! — взвился отец, потом перешел на шепот, и опять: — Бу-бу-бу, бу-бу-бу.

Только теперь его бормотание звучало угрожающе. Анна была непреклонна:

— Если ты поднял руку на беременную жену, значит, у тебя нет тормозов, и это будет повторяться…

— Бу-бу-бу… безотцовщину!

— Ничего. Справимся. Нет, Рома, я не вернусь. Уходи. Девочка не должна видеть, как ее мать бьют, иначе для нее это будет нормой, и она тоже позволит так с собой обращаться. «Ради ребенка» здесь не работает.

Так он ее все-таки ударил? Ну не скотина ли⁈

— Я не бил тебя! — заорал отец. — Это случайно. И мне… очень жаль, что ты не устояла на ногах.

Значит, не ударил, а толкнул. Ноги виноваты, угу, и стол, который снизу на нее прыгнул, и прямо ей в живот. Или пол — обо что там Лялина ударилась, когда падала?

— Уходи…

И опять «Бу-бу-бу».

— Уходи, — повторила Анна уже громче. — Пусти, мне больно! Отпусти, я сказала!

— Мама! — крикнула Лика, и мы побежали их разнимать.

Когда спустились на лестничный пролет, Анна стояла прямая, как струна, холодная, лишь румянец выдавал ее нервозность. Отец застыл в страдальческой позе, ссутулившись и протянув к ней растопыренные руки. Он и правда страдал, не понимая, что сделал и делает не так, потому что нечем ему понимать, и никак не объяснить ведь!

Думал, отец набросится на нас с обвинениями, что все суки и предатели, но он посмотрел жалобно, мотнул головой и поплелся прочь. Веки Анны задрожали, она сглотнула ком в горле и закрыла глаза. Лика шагнула к ней и очень осторожно обняла.

Я развернулся, чтобы уйти и они побыли вдвоем, но Лика остановила меня:

— Пашка, стой. Иди сюда. Ма, посмотри, что мы тебе привезли!

Забрав у меня пакет, Лика открыла его, распространяя аромат цитрусовых.

— Витамины! Это все Пашка.

— Спасибо, — прошептала Анна, забирая пакет.

Ни мускул не дрогнул на ее лице, она спросила то ли у меня, то ли у себя:

— Я все правильно делаю? Он просил не лишать его хотя бы этого ребенка, вас-то он потерял.

Не выдержав, я фыркнул.

— И как он нас потерял? В лесу? В людном городе? Наташку чуть не избил до полусмерти, Борю зашугал, меня пытался, но не на того напал. И кто виноват? Мы? Мама, которая чуть от горя из-за него не померла? Кто ему мешает проводить с нами время? Если вы надеялись, что с вами будет по-другому… Нет, не будет.

— Я уже поняла, — вздохнула Анна.

— Так что все вы делаете правильно. А ребенка вместе воспитаем, и прокормим, и оденем. Не переживайте.

— Пашка может, — подтвердила Лика.

— Спасибо, — сказала Анна, потупилась и ее глаза увлажнились.

Ну не говорить же ей, что я этому ребенку практически отец. Не появился бы я-взрослый, его бы никогда не было.

— Когда крестить Дину будете, возьмите меня крестным, — улыбнулся я. — Надеюсь, хоть это мне можно в моем возрасте.

— Мы подождем, когда повзрослеешь, — искренне, по-доброму улыбнулась Анна, шагнула навстречу и обняла меня.