Вперед в прошлое 12

Глава 16 Что люди скажут⁈

— Совсем обнаглела, — ворчала Наташка, когда мы шли к Каретниковым, чтобы позвонить, — даже не стесняется, что следит за мной!

Вспомнилось, что Наташка еще совсем недавно была такой же и не испытывала стыда, когда переворачивала наши с Борисом ящики с тетрадями или трусами и носками, могла в рюкзак без спроса залезть за ручкой, навести там хаос — ну а че такого?

— Рыться в чужих вещах стыдно, — сказал я. — Как бабушка ее этому не научила?

— Может, научила, но забылось, — предположила Натка, задумалась о своем и улыбнулась. — Господи, счастье-то какое! Свой домик! Никаких тебе побудок на рассвете, никаких обысков и тупого контроля.

— Обещаю, что контроль будет не тупым, — отшутился я.

Натка махнула рукой.

— Можно вообще без него. Я теперь не погуляю. Какие могут быть гульки, когда… — Она вздохнула и погрустнела.

— А прикинь, если ложная тревога?

— Это будет самый счастливый день моей жизни! — просияла Наташка. — На все деньги, что я отложила, закатим пир на весь мир! — Она сложила руки лодочкой и посмотрела вверх, будто там сидел дядя, который раздавал всем счастье. — Господи, пусть я не буду беременной! Я так молода для этого! Обещаю, что до свадьбы — ни-ни!

Ну, это она погорячилась, с ее-то темпераментом и влюбчивостью!

— Тест — это еще не сто процентов, помни об этом.

— Ох, но все равно хоть что-то. Как до утра дожить-то? Снова не спать. И еще мать орала, все соседи слышали, начнется теперь…

— Не так уж громко она кричала, вряд ли соседи разобрали слова и вникли в суть. Не переживай.

Как обычно, Каретниковы нас встретили с распростертыми объятиями, усадили на кухне, и Наташка принялась жаловаться, как ей не дают спать, как мама обыскивает вещи и заставляет оплачивать коммуналку. Тетя Лора слушала, и ее глаза лезли на лоб. Дав Натке выговориться, она сказала:

— Боря говорил, что домик, который я советовала, вы посмотрели, и он вам понравился. Так идите туда и живите себе спокойно.

Леонид Эдуардович отхлебнул чаю, покачал головой.

— Все равно с родителями нужно договориться и решить все мирно. Ни одному из вас нет восемнадцати, теоретически вы не имеете права находиться без присмотра родителей, и, если они заявят о вашей пропаже, вас вернут домой насильно. И не вздумайте жаловаться на родителей — могут определить в детский дом.

— Мы оттуда сбежим, — проворчал Боря.

— Найти вас будет очень просто, — расстроил его Каретников-старший. — И вернуть насильно, поставив на учет в детской комнате милиции. Я, конечно, могу ошибаться, но наиболее вероятное развитие событий именно такое.

Воцарилось молчание. Воспользовавшись им, я отправился в прихожую звонить Зинаиде Павловне. Ну, или его сыну Игорю — кто трубку возьмет.

Ответил Игорь. Судя по интонации, очень обрадовался, сказал, что можно заселяться хоть сейчас и предложил растопить печь, чтобы, когда мы приедем, было тепло. Боря, который стоял рядом и слушал, аж подпрыгнул от счастья.

— Переезжаем, — заключил я, надеясь, что поставлю точку в этом неприятном событии.

Донесся голос Наташки:

— Так что, мне им пригрозить органами опеки?

Что ответила тетя Лора, я не слышал. Вернулся за стол, поднес чашку чая ко рту, и тут в дверь позвонили.

— Баптисты! — радостно предположил Боря.

— Продавцы ерунды задорого, — вздохнул Илья. — Два дня подряд разные приходили. То посуда за двести долларов, то гербакайф.

— Уходите, нам ничего не нужно! — грозно пробасил Леонид Эдуардович, но звонок прозвучал еще раз, донесся знакомый женский голос:

— Наташа, Павел! Открывайте, я знаю, что вы там!

— Мама, — насупилась Наташка.

Тетя Лора поднялась и прошептала:

— Давайте не будем ссориться, а попытаемся решить проблему мирно. Обещаете? — Она посмотрела на Борю и Наташку. — Никаких обвинений!

— Постараемся, — буркнул Боря, насупился, скрестив руки на груди.

Тетя Лора пошла открывать.

— Привет, Оля, — проговорила она в прихожей. — Да, дети здесь. Проходи на кухню, чаю выпьешь, и помиритесь.

Мама что-то невнятно забормотала. Илья вскочил ставить чайник. Ян вздохнул, поднялся и направился к выходу. Когда вошла мама, показалось, что в маленькой кухне стало не протолкнуться. Называется, чувствуйте себя как дома. За столом было всего четыре места. Леонид Эдуардович отодвинул его от стены, чтобы все поместились, тетя Лора принесла два стула из зала.

— Давайся сядем и поговорим, — предложил хозяин, занял место во главе стола, лицом к двери.

Мама сжала-разжала кулаки, и я заметил, что ее пальцы дрожат. Она себя накрутила и пришла сюда ругаться, ее встретили хлебом-солью, и она не знает, что делать.

— Вы их покрываете! — проговорила мама тоном обиженной девочки, которая при учителе предъявляет обвинение обидевшему ее хулигану. — Они уходят из дома, а вы их прикрываете! И они не слушаются!

— В чем они не слушаются? — спокойно спросил Леонид Эдуардович.

— Во всем! Ни во что меня не ставят!

— А можно подробнее, вот сейчас конфликт произошел из-за чего?

Мамины щеки вспыхнули, ноздри раздулись, а пальцы помимо воли стали теребить скатерть.

— Я… не буду выносить сор из избы.

— Хорошо, про этот раз вопрос снимается. Когда они еще не слушались и в чем? Они плохо учатся? Нарушают закон? Употребляют? Шумят? Портят имущество? Не помогают по хозяйству?

Окажись на месте мамы отец, он бы выкрутился и все так перевернул, что мы сильно виноваты во всем просто потому, что виноваты. У мамы же не хватало изворотливости и смекалки. Она покрылась красными пятнами и забормотала:

— Понимаете, мы все живем под одной крышей. Василий… отчим… очень педантичный человек, а Боря…

— Свинья, — буркнул Боря и насупился.

— Боря рассеянный. Василий пытается приучить его к порядку, а Боря с ним ругается.

— А почему бы ему просто не оставить в покое детей? — не выдержала тетя Лора и сразу же виновато смолкла.

Что она подумала, я догадывался: «Это как инвазивный вид. Пришли кошки и сожрали всех киви в Австралии, рапаны сожрали мидий, белые истребили индейцев просто потому, что сильнее, а по сути, они захватили чужое. Так и Василий пришел на все готовенькое и наводит свои порядки».

Но у тети Лоры мозг был, и она понимала, что люди попроще предпочитают факты отрицать или подгонять под свое видение ситуации. Что выгоднее и симпатичнее, то и истина.

Мама сразу же принялась оправдывать отчима:

— Ну, он же нас обеспечивает! Старается, все у него по полочкам, все в порядке. Разве это плохо — когда вещи лежат на местах?

— Меня Пашка обеспечивает, — огрызнулся Боря, я тихонько толкнул его под столом, и он замолчал.

— Только места у нас в квартире нет, — заговорила Наташка. — Некуда все класть, и получается срач. И спрятаться негде, все комнаты проходные. Куда бы ни пошел — натыкаешься на отчима, он присаживается на уши и начинает пилить.

— Люди все разные, — задумчиво проговорил я, стараясь заманить маму в логический лабиринт, откуда выход только туда, куда мне надо. — Василий не может иначе.

— Именно! — воскликнула мама. — Именно так, Паша! Все правильно.

— Другим человеком отчим не станет, ты любишь его, он любит тебя, это же счастье! Я очень рад, что с тобой рядом мужчина, который тебя ценит.

Я говорил и видел, как она расцветает — словно ребенок, которого хвалят.

— Нам очень не хотелось бы стоять на пути твоего счастья, — закончил я, глядя на напряженного Каретникова, который не понимал, куда я клоню.

Я специально взял паузу. Мама смотрела на меня с надеждой, уверенная, что я знаю выход. Что ж, не буду ее разочаровывать.

— Но ведь и Боря другим не станет. Он у себя дома, а тут вдруг дом перестал быть местом, где он чувствует себя в безопасности. Отчим его преследует и клюет, он, естественно, бунтует. Отчим другим не станет, Боря тоже не станет другим, а значит, единственный выход какой? Растащить их по углам.

— Боря должен уступить!

Как всегда, мама поняла все неправильно.

— Ага, и так пять лет подряд, — проворчал Борис и замолчал.

Леонид Эдуардович захотел возразить, но я его опередил:

— И все эти пять лет он будет чувствовать себя обиженным и несчастным. Это должно работать в обе стороны. Ты же не хочешь, чтобы твой сын был несчастным? А Василий уступать не будет, будет только давить.

В маминых глазах заблестели слезы, и я поспешил подвести ее к сути:

— Конечно нет. Но выход все-таки есть. Растащить по углам в нашей квартире не получится, она очень маленькая и все комнаты смежные. Ты понимаешь, что если так продолжится, то несчастными будут все: и Василий, которому надоест нервотрепка, и Боря, и ты. Так что лучше нам пожить в другом месте.

— Как это — в другом месте? — воскликнула она.

— В Николаевке, у пожилой хорошей женщины, которая за нами присмотрит. Будем ходить друг к другу в гости. Мы — к тебе, ты — к нам, готовить нам еду. Зарабатываю я неплохо, скоро будет еще больше. За Борей присмотрю, Наташа… Она вообще в Москву поступать скоро поедет, взрослая девушка уже.

Вместо того, чтобы возразить или согласиться, мама уронила голову на руки, сложенные на столе, и разрыдалась. Каретников всплеснул руками.

Так всегда. Когда кончаются аргументы, в ход идет тяжелая артиллерия — рёв, который должен включить у окружающих чувство вины.

Тётя Лора побежала наливать ей воду. У Бори задрожали губы, и он обнял мать, приговаривая:

— Мы все равно тебя любим. Просто очень мало места. Ма, так правда лучше. Обещаю хорошо учиться и не гулять допоздна!

Манипуляция сработала. Не будь меня рядом, Боря покаялся бы, что довел мать, и вернулся бы домой.

Хлебнув воды, мама прошептала:

— Вы же мои дети, мои маленькие дети, как вы там одни?

Наташка не удержалась и прошипела:

— Прекрасно! Никто не будет вещи об… — Я толкнул ее ногой под столом, и она обиженно смолкла.

— Давай я тебя с Зинаидой Павловной познакомлю? — предложил я маме. — Очень приятная женщина. Нам там будет… нормально. Главное — спокойно. Никто не будет злить Василия, он почувствует себя хозяином, и вашему будущему браку ничего не будет угрожать. Ведь многие семьи рушатся из-за непонимания между отчимом и детьми от первого брака. Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

— Но не так же! — всхлипнула мама, решительно поднялась. — Вы же дети! А что люди скажут? Нет, я поговорю с Василием!

— Ну и толку? — возразил я. — Только поссоритесь. В квартире слишком тесно для того, чтобы там бесконфликтно жили такие разные люди. Живите мирно и счастливо, будем в гости друг к другу ходить, и никто не обозлится. А люди… скажи, что мы бабулю досматриваем.

— Это выход, — кивнул Леонид Эдуардович.

Похоже, маму больше всего волновало, не что мы ударимся во все тяжкие, не что останемся голодными и не присмотренными — а что люди ее осудят.

— Все равно нам всем скоро выбирать путь и становиться на крыло, — сказал я. — Так что, ма, идем домой.

— Выпейте чайку с печеньем, — предложила тетя Лора. — Сама пекла.

Мама механически отправила печенье в рот и начала жевать, испуганно поглядывая по сторонам. Она сюда пришла с четким намерением поругаться с Каретниковыми, которые поощряют шалости ее детей, а тут оказалось, что вовсе это не шалости.

— А когда отчим приезжает? — спросил Боря, косясь на часы.

Мама встрепенулась, вытерла рот, увидела, что только полседьмого, и расслабилась.

— Сказал, что не раньше восьми, он после работы за грузовиком поедет.

— Тогда идем, пока он не вернулся, буду вещи собирать! — воспрянул Боря.

Мама обратилась к тете Лоре:

— Спасибо вам, что присмотрели за Борей.

Тетя Лора улыбнулась, провожая нас в прихожую.

— Не ссорьтесь, пожалуйста! Живите мирно!

Только Наташка все еще дулась на маму и плелась позади. Боря без умолку болтал, рассказывал, какой Ян умный, мама кивала и улыбалась. Спрашивала о моих успехах в торговле и советовала переночевать дома. Завтра в школу, нужно к урокам подготовиться.

Все-таки встряска положительно на нее повлияла: она с нами по-человечески разговаривала! Вслушивалась, пыталась понять, а не отмахивалась, как обычно. Неужели поняла, что может нас потерять, и испугалась? Может, осознала что-то важное?

Хотелось верить, но вряд ли.

Дома она тоже вела себя с нами так, будто прощалась надолго или собирала в долгий и опасный путь. Помогала вспомнить, где что лежит, распределяла вещи по сумкам, летние уговорила оставить. Как это ни странно, первой собралась Наташка. Тяжелое поднимать ей было нежелательно, она сказала, что после школы заедет за остальным. На самом же деле ее учебники и то, что потяжелее, заберем мы с Борей.

Незаметно от мамы я отсчитал ей пятнадцать тысяч, и она упорхнула в наш новый временный дом. А вот Боря загрустил. Ходил из угла в угол, все ронял. То телевизор погладит, то свою кровать, то стол. Он затянул до последнего и, забрав две объемные сумки, побежал на автобус, который отправляется от конечной без десяти восемь.

Мама поглядывала на часы, а я ходил по квартире, пытаясь вспомнить, что могло понадобиться прямо завтра. Минимум посуды там был: кастрюля, старая сковородка, вся в нагаре, вилки-ложки, чашки, которые еще немцев помнили. Это все мелочи. Главное, там был долгожданный покой.

Уезжать я планировал на следующем рейсе, который без двадцати девять. С отчимом встретиться тоже планировал, чтобы все объяснить, потому что мама могла начать жаловаться, и тогда он посчитает своим долгом нас вернуть. Что это не в его интересах, до Василия дойдет гораздо позже.

Но его все не было. Я по себе помнил, что к пяти-шести можно продать грузовик чего бы то ни было, к семи обычно мы разъезжались по домам — и с отчимом, и с Канальей. Один раз пришлось задержаться, когда нас с Василием мариновали гаишники.

Наверное, он снова попал и начал быковать, и его снова повезли на медосвидетельствование. Скоро его машину запомнят и прекратят останавливать, зная, что попусту потратят деньги. Или, наоборот, объявят ему войну — кто их, сатрапов, знает.

Мама начала нервничать, ходить по квартире из угла в угол, и мне пришлось остаться, чтобы ее поддержать. Она была так уверена, что случилось ужасное, что это передалось и мне. Я успокаивал ее, что, может, просто сломался в каком-то селе. Или к дочкам зашел. Или встретил кого-то. Или с напарником заболтался. Маму же захлестывала паника, а аргумент был один — «сердцем чувствую».

Когда и в девять вечера отчим не приехал домой, неладное почувствовал и я. И брат с сестрой, потому что позвонил Боря.

— Пашка, это ты? Куда пропал? Все в порядке?

— Отчима жду, — ответил я, зевнув и бросив взгляд в кухню, где мама бездумно замерла над «Коммерсантом». — Так и нет его.

— К бабе ушуршал, — сквозь помехи донесся Наташкин голос.

— Зря переезжали, что ли? — сказал Боря. — В общем, мы тебя ждем, спать не ложимся! А Квазипуп… да чтоб его черти утянули!

Пока выдался свободный час, я достал из рюкзака подаренную дрэком тетрадь с замочком, нашел номера московских друзей, позвонил сперва Алексу, но никто не ответил. Возможно, он переехали в новый дом. Как я теперь про акции «Газпрома» узнаю?

Ничего, выкручусь.

Следующим я набрал Лекса-крепыша, сына директора школы, и узнал, что его отец вцепился в нашего дрэка руками, ногами, зубами и даже волосами, так ему понравилась идея с летним лагерем на море. Сам Лекс с Алексом не общался — считал, что тот зазнался, но сказал, что он поддерживает связь с Олегом.

Новость меня порадовала, потому что я смогу собрать летом друзей в одном месте: и парней из Москвы, и Тима-толстяка, и Каюк пусть тусуется, социализируется. Можно ненадолго деда пригласить, чтобы провел мастер-класс. Кстати, надо ему сказать, что внучку выписали из больницы, но не здесь, чтобы мама не психовала.

В конце концов, день-два, и кто-нибудь ей донесет. Так что лучше, если это буду я.

— Ма, — крикнул я, не кладя трубку, — у Лялиной дочка родилась. Сегодня забрали из роддома.

— Знаю, что родилась, — не глядя на меня, равнодушно ответила мама.

— Лялина с отцом поссорилась. Они вместе уже не живут. Вроде как он ее толкнул, и она этого не простила. Кстати, ты с ним развелась, но выписала ли его?

— Нет. Он просил его не выписывать, — ответила она как робот. — Не волнуйся, он не тот человек, который придет туда, откуда гонят. Он — гордый.

— Буду надеяться…

Я смолк, услышав шум мотора, побежал туда, где окна не заклеены пленкой, но успел увидеть лишь габаритные огни. Отчим. На «Волге», а не на «КАМАЗе». Да странно как едет, в поворот войти не может. Что это с ним? Ему плохо?

— Василий приехал, — крикнул я, и мама забегала, накрывая на стол, засияла.

Я подтащил две объёмные сумки к выходу, и тут в квартиру ввалился отчим — в порванной кожанке, грязный, с подбитым глазом, расквашенным носом, и он него жутко разило перегаром.

— Что случилось? — спросил я, подобравшись.

Отчим привалился к стене, провел по лицу руками со сбитыми костяшками и выматерился. Потом сполз по стене, скрючился на корточках и, всхлипывая, проговорил:

— Нет у меня больше грузовика. Сука, сука, сука-а-а! — последнее он проревел на всю глотку.