Вперед в прошлое 12

Глава 25 Все сделаем в лучшем виде!

Среду я выбрал организационным днем. Сразу после школы заскочил домой в квартиру, и с мамой на автобусе мы поехали к Гайде.

Плакал февраль, оставляя на стеклах автобуса водяные дорожки. Равномерно-серое небо вгоняло в унынье. Так будет до конца марта, и это надо перетерпеть, втайне надеясь на редкие ясные деньки. Потом войдет в свои права весна, девчонки наденут мини-юбки, и можно будет не таскать на себе тонну лишней одежды.

А дальше — лето, экзамены, выпускной… Интересно, как директор совместит экзамены и летний лагерь? Наверное, придумал как, он изворотливый. А еще дальше — два месяца свободы, ставрида, абрикосы, черешня… Нагретые солнцем камни, плеск волн, густой хвойный аромат, звон цикад…

Всю жизнь из года в год я, да и не только я, живу ожиданием лета, обещаю взять от лета все, а в итоге получается урвать две недели, и оно проносится, как свадебный кортеж, яркий и шумный.

Нет! Этим летом все точно будет по-другому. Главное — запустить процессы. Автомастерская уже работает, перепродажа фруктов налажена. Теперь надо начать стройку века… И больничка еще на мне повисла. Эх, зря я в это ввязался, чувствую, попьет она мне крови! Еще я хотел замутить агентство по сдаче жилья, надо будет кинуть клич в школе, чтобы слух расползся по собственникам, и они подготовили комнаты и флигели для сдачи, плюс распространить информацию в Москве через того же директора, отца Лекса, пусть приезжают люди, синие, как советские курицы. Пусть оздоравливаются, запасают витамин D, получают положительные эмоции. Нужно предложить, чтобы в определенные часы для них открыли школьную столовую, пусть повара тоже заработают.

Интересно все-таки развивать бизнес, как в «Цивилизацию» играешь! И приятно, когда на глазах появляется что-то полезное.

Но главное, лето — это встреча со старыми и новыми друзьями! Парни из Москвы, Тимофей-толстяк, Чумаков… Так интересно посмотреть, каким он стал! Мы созванивались пару раз, он научился разговаривать по-человечески. Гений из него вряд ли получится, но достойный член общества — вполне.

Гайде уже ждала нас, напекла татарской пахлавы, это как хворост, только тесто тоньше и пропитывается медом. Хворост трещит на зубах, это штука похрустывает и тает во рту.

Я поставил на стол пачку заварного кофе — у Гайде загорелись глаза.

— Добрый день это вашему столу от нашего стола.

— Вы не против, если я его сварю в турке? Это ж отличный кофе! Помню его, у нас в Фергане такой был, а потом пропал.

Определив турку на газ, Гайде продолжила:

— До сих пор жалею, что уехала, — сказала она, стоя спиной, чтобы следить за кофе — тонкая, черноволосая. — Сорвались, как дураки, в Крым. Отец все персики местные нахваливал! Говорил, какое там все вкусное и красивое. Нам же там землю пообещали, вот мы и продали все: квартиру двухкомнатную большую, родители — дом. С работы я уволилась, а я там заведующей кардиологическим отделением была. — Гайде тяжело вздохнула.

— И что, — спросил я, — обманули с землей?

— Ну как тебе сказать, — ответила она, так же не оборачиваясь. — Дали. Десять соток. В поле, где ни воды, ни света, ни газа.

— А провести коммуникации? — возмутилась мама. — Это ж вроде несложно.

— Слишком большой счет выставили. Неподъемный. Заплатить надо было больше, чем мы выручили с продажи недвижимости. Еле-еле отцу на разваленный дом наскребли.

— Как же так? — не поверила своим ушам мама. — Это ж ничего сложного — провести коммуникации!

— Это здесь не так уж сложно. Крым ведь — другая страна. А здесь мужу работу в порту предложили, вот и переехали.

— Ну а персики-то хоть вкусные? — поддержал беседу я.

— Какой там! — махнула рукой она. — По сравнению с узбекскими — мелкие и кислые. Все какое-то мелкое, брат увидел овец и спросил: «Это бараны или собаки? Их есть-то хоть можно?»

Захотелось расспросить ее поподробнее, но я чувствовал, что ей неприятно об этом говорить. Все-таки родина — место, где человек родился, а не место компактного проживания его народа. Все мы — продукты местности, как персики, как виноград. Вбираем в себя воду, микроэлементы, пейзажи… Нет, это пейзажи вбирают нас, впечатывают в себя навеки. И куда бы ни уехал, где и как бы ни жил, все равно будет тянуть туда, где прошли детство и юность, на улочки, по которым ходил в школу, во дворы, где дрался и впервые целовался с девчонками. Гайде отказалась от исторической родины и лишилась фактической.

— Я же думала, мы от неотесанных бабаев к европейцам едем, в цивилизацию, — продолжила жаловаться она. — У нас в Фергане чисто было, порядок. Оконные рамы все беленькие. Если зеленые — значит, там алкаш живет. И вот приехали в Инкерман, а там разруха. Дома обветшалые, одни алкаши и наркоманы, а на более приличное место денег не хватило. Кто пораньше приехал, те успели купить квартиры у бегущих из Украины в Россию, а мы везде опоздали.

— Вас выгоняли из Ферганы? — спросил я. — Знакомая рассказывала, что в Душанбе прямо убивали русских.

Она качнула головой.

— Не то чтобы выгоняли. Но все наши уезжали, и мы поехали вместе с ними, потому что европейцы уехали, а на их место пришли эти, из кишлаков, и давай свои правила диктовать. Скорее выдавили, чем выгнали. Городские узбеки-то — все равно что наши, а эти: «Рюский, поезжай домой». Мы все, кроме турок, для них были «рюские» — татары, евреи, немцы, греки, украинцы. А тут вроде все свои, но человек человеку волк.

— Ну да, у меня… в нашей автомастерской узбек работает, Алишер, он прям молодец. Наверное, из городских.

Гайде сбыла похожа на турчанку: высокая, длинноногая, с газельими глазами. Я иначе представлял себе крымских татар. Мне казалось, это потомки ордынцев.

— В любом народе есть нормальные люди и есть отбросы. Вот из-за отбросов и складывается… определенное впечатление, — объяснила она. — А вот отец мой терпеть их не может. Видит узбека — аж трясется от злости.

В комнате запахло кофе. Гайде разлила первую партию по чашкам и занялась второй, а я рискнул задать неудобный вопрос, который просто требовала память взрослого:

— Так получается, что депортированные татары дружили с русскими, из-за которых пострадали?

Она повернулась к нам и усмехнулась.

— А как иначе выжить на чужбине? Все чужаки сбиваются в стаи и поддерживают друг друга, дружат против общего врага. А что в прошлом, то в прошлом. Есть те, кто затаил злобу, но их было мало. Татары очень разные, внутри нашего народа, скажем так, три субэтноса.

— Расскажите! — буквально взмолился я, впервые общавшийся с представителем этого народа.

Мама посмотрела на меня с неодобрением, ей хотелось поскорее приступить к делу, и она нервничала. А вот Гайде с удовольствием поделилась знаниями:

— До завоевания Крыма османами там жили многие народы: готы, греки, генуэзцы, армяне, евреи, караимы… И все они, когда пал последний оплот Византии, Мангуп, встали перед выбором: ассимилироваться, приняв ислам, или погибнуть. Потомки тех, кто выбрал жизнь — так называемые ялобойские татары, они жили в основном на юге и имели европейский тип внешности, часто — светлые волосы и глаза. Таты, мои предки — потомки выходцев из Турции. Ногайские — жители степей — больше азиаты. Это разные касты, до депортации их представители даже друг на друге не женились.

— Спасибо, интересно.

Подоспела вторая партия кофе, Гайде долила нам в чашки и принесла тетрадь на сорок восемь листов, положила на нее руку.

— Теперь переходим к делу. — Отхлебнув из чашки и зажмурившись от удовольствия, она продолжила: — Начнем с глобального: аренда помещения. Там должно быть как минимум три комнаты: кабинет терапевта, какого-нибудь узкого специалиста и процедурный кабинет. Кроме того, необходим туалет и полноценные окна. Подходит только высокий цоколь, такие помещения в ведомстве ЖЭКов, и их можно на пальцах перечесть. Стоимость аренды — от тридцати долларов. Причем все помещения, что я видела, убитые, будет необходим косметический ремонт. Это тоже стоит денег.

Гайде требовательно посмотрела на маму, думая, что это она главный спонсор и инициатор идеи. Мама посмотрела на меня с мольбой и сказала:

— Это вот к нему. Он все придумал.

Надо отдать должное Гайде, она быстро справилась с удивлением.

— Нормально, — сказал я. — Работаем.

— Ладно. Еще глобальное. Стерилизация тех же шпателей, анализы. Своей автоклавной у нас нет, шкаф стоит очень дорого, и я договорилась с больницей и лабораторией, набросала предварительный договор сотрудничества с нашей фирмой. Ну и главный вопрос, как будем оформлять фирму?

— А чего бы хотелось вам? — спросил я.

— Зарплату врача, но без задержек, и чтобы не мешали работать, — без раздумий ответила она.

И я понял, что не ошибся в этой женщине.

— И все? Этого слишком мало. По сути, это ваша фирма, я ничего не понимаю в медицине. Предлагаю пятьдесят на пятьдесят. Сначала я плачу вам зарплату, вне зависимости от доходности фирмы. Потом, когда выручка превзойдет ее, будем делить доход пополам. Вы уже проделали колоссальную работу безо всяких гарантий, что будет какой-то выхлоп.

— Я оценивала риски. Самой интересно стало, а получится ли? А что для этого нужно? Так что расчеты проводились с интересом, и зря время я не потратила. Очень хотелось бы просто нормально работать, делать то, на что я училась, а не… — Она махнула рукой.

Мама спросила:

— На новом месте тоже плохо?

— Если начну рассказывать, кто там работает, не поверите. Как они университеты закончили? У них совсем нет мозга! Одна грамотная врач на всю поликлинику, и та без денег не лечит. Не заплатил — будет лечить по скрипту и прописывать антибиотики при насморке. А что погубит человеку иммунитет, на это ей плевать.

— И все бабули побежали к тебе? — предположила мама. — Как и у нас? И коллегам не понравилось, что их не любят?

— Давайте лучше о деле. — Гайде открыла тетрадь и придвинула ко мне. — Здесь список всего, что нам необходимо, и цена. Этот столбец — цена нового оборудования, этот — цена бывшего в употреблении, которое несложно достать. От большего к меньшему.

Список возглавлял холодильник, дальше шел стеклянный шкаф, банкетка для посетителей, бокс для анализов, кушетка, стол. Потом начинались мелочи: от штативов для капельницы, лотков, шпателей до ручек и тетрадей. Итоговая сумма — около тысячи долларов. Жаба квакнула и сжала горло, захотелось присвистнуть.

— Потянем? — спросила Гайде, глядя на меня пристально.

Поздно включать заднюю. В конце концов, в лучшем случае мы откроемся месяца через два, вложения буду делать постепенно, тогда не так больно.

— Потянем. Начинаем.

Гайде посмотрела на меня как на безумного.

— И теперь главный вопрос. Кто к нам пойдет при тотальном обнищании населения, когда людям есть нечего?

На стол легла рекламная газета с объявлением о продаже «КАМАЗа» отчима.

— Мы должны попытаться, — я расправил газету. — Вот тут будет наша реклама. Люди никогда не экономили на здоровье и, как вы говорите, вынуждены платить в любом случае, при этом они чувствуют, что деньги в бесплатных учреждениях у них вымогают, а хамят по привычке. Как там в анекдоте? «Здравствуйте, бесплатный доктор!» «Здравствуйте, неизлечимый больной!» Вы покажете хорошее отношение и профессионализм, и люди пойдут, ведь толковых специалистов мало.

— Потому узкие специалисты нам тоже нужны. Хирург, невропатолог, гинеколог. Я найду толковых врачей, они есть. Но поначалу придется направлять к узким специалистам в других местах, желательно — практикующим врачам из стационара. — Гайде открыла тетрадь в середине, там преобладали цифры. — Допустим, мы не будем работать в минус. Допустим, прием будет стоит две тысячи. Я могу принять в день десять человек. Двадцать тысяч. Двадцать дней — четыреста тысяч, двести долларов, грубо говоря. Из них расходов как минимум на сто: заплатить стерилизационной, лаборатории, мне. Еще ж медсестра мне нужна. И аренда немаленькая. Ну и получается сто долларов дохода, если не меньше. Это с учетом полной моей загруженности, а в этом я сомневаюсь.

— Уколы бесплатно, что ли? — возмутилась мама. — Сто рублей внутримышечная инъекция советским шприцем, триста — одноразовым. И никакой ваты и бинта со спиртом не надо нести километрами, это все с нас. Так и выйдет, что и медсестра себе на зарплату заработает. А искать никого не надо, я с тобой, Гайде. А еще ж внутривенные есть, я их хорошо умею! За них, если на дому капать, минимум тысячу берут, и это без самой капельницы.

Маму идея тоже захватила.

Вспомнились современные московские клиники, компьютеризированные, с ресепшеном, и аж неловко стало, что мы тут тужимся и, по сути, собираем самолет на коленке.

Но вдруг дело пойдет, и у нас тоже так будет? И я смогу выделить бесплатные приемы хотя бы для знакомых моих друзей, которые действительно нуждаются.

— Помещения я нашла через знакомую в санэпидемстанции, — продолжила Гайде. — На Ленина четыре комнаты. На Пушкина целый этаж. И возле администрации, четыре комнаты. Все они подходят, но требуют ремонта. Я склоняюсь к четырем комнатам с заделом на будущее.

Представив, сколько Гайде уже сделала, сколько инстанций оббегала и времени потратила на наш проект, я мысленно расслабился, сомнения отпали полностью. Она тоже хочет сделать мир лучше. Если бы для нее главным были деньги, она обсуждала бы сейчас свою зарплату и пыталась выбить процент побольше.

— В этом я полностью полагаюсь на вас! — улыбнулся я.

Вот такого человека я искал! И теперь был уверен, что дело пойдет.

— Спасибо, Гайде Синаверовна! — улыбнулся я. — Вы проделали колоссальную работу. Но больше спасибо за то, что вы есть. А значит, есть врачи, которые живут своей работой и помогают людям. Есть учителя, которые не уходят на рынок несмотря ни на что.

Вспомнился Наташкин Андрей, беда которого именно в том, что он находился на своем месте, но не мог прокормиться. И сколько таких Андреев!

После того, как обсудили дела, мама попросила погадать ей на кофейной гуще. Оставив ее с приятельницей, я побежал искать кафе для проведения дня рождения. Хорошо, что маме интересно с Гайде, мне она очень понравилась.

Что касается праздника. Вчера мы с Ильей до ночи придумывали, как развлечь толпу. Набросали план конкурсов. Ведущей вызвалась быть Наташка. А я все думал, приглашать ли алтанбаевцев. Если площадь кафе позволит, почему бы и нет? Стараясь понравиться Наташке, они будут полностью контролируемыми. Пусть привыкают к общению с нормальными людьми, правда, пока сидя за отдельным столиком.

Соответствующих заведений в городе было раз, два и обчелся. Армянский бар, где у меня чуть не отобрали кофе, я сразу же отмел, все злачные места, что выросли в девяностые и обрели дурную славу — тоже. В итоге — оставшееся еще с советских времен кафе-мороженица «Алеся», кафе «Театральное». Из приличных заведений это все. Ну не в стрип-клуб же их вести? Некоторые деятели, конечно, будут довольны, но…

Кафе «Алеся» находилось посреди аллеи возле кинотеатра, круглое и приметное, обожаемое местными детьми, потому что тут можно было поесть местное мороженое в красивых стальных мороженицах. Сам я был тут лишь дважды и в детстве мечтал, чтобы мама организовала мне день рождения именно здесь, потому это заведение было в приоритете.

Без раздумий я забежал внутрь. Идеально! Зеркальные стены, светлые столики с такими же стульями, расположенные в зале-полусфере, опирающемся на две белоснежные колонны. Если чуть сдвинуть столы, появится пространство для активностей.

Из посетителей тут была мамаша с мальчиком лет восьми, который не мог усидеть на стуле. За стойкой, похожей на обычные холодильники, виднелась седая макушка с гулькой, пронзенной спицами. Такие гульки ассоциировались с добрыми бабушками и вязанием, потому я без раздумий зашагал к женщине.

Но когда приблизился, и она меня заметила, понял, что ошибся. Да, она пожилая — это все, что я угадал. Ее оплывшее лицо, казалось, состоит из острых углов и морщин с заломами. Причем привычное состояние мимики, зафиксированное этими морщинами, говорило отнюдь не о доброте.

— Чего тебе? — буркнула она, откладывая в сторону книгу с гривасто-сисястой дамой на обложке.

Поздоровавшись по возможности приветливо, я сказал:

— Мне нужно поговорить с хозяином заведения. Хочу провести тут день рождения и арендовать зал.

— Со мной говори, — дама поднялась и уперлась руками в столешницу.

Желание праздновать в «Алесе» мгновенно отпало, но я изложил свои требования. Дама скривила рот.

— Некому тут тебе готовить. Видишь — никого. Приходите и празднуйте. В наличии пирожные, мороженое и чай. — Она указала на кремовых лебедей на витрине.

Попразднуешь тут, ага. Квест называется: «Как за свои деньги сделать себе больно». Минус одно заведение. Осталось кафе «Татральное».

Там я ни разу не был. А когда добрался до него, расположенного в самом центре недалеко от набережной, подумал, что именно такое помещение идеально подошло бы для клиники: высокий цоколь, арочные окна, маски грустного и веселого клоуна над входом.

Как оказалось, эти маски — все, что связывало кафе с театром. И не кафе это, а бар, даже скорее ресторан с шестью деревянными столами, накрытыми алыми скатертями, никак не сочетавшимися с обивкой деревом, кабаньей мордой в рамочке и массивной хрустальной люстрой. А еще тут играл шансон и что-то хрипела неизвестная певица.

Ко мне подбежала молоденькая официантка и даже улыбнулась, протягивая меню. Я присел за единственный свободный столик, ознакомился с меню. Недешево, но и не космос, порции большие — судя по тому, что едят посетители. Я подозвал официантку и попросил пригласить начальника. В будущем его будут называть администратором, сейчас вряд ли слово в ходу.

Поскольку двадцать второе февраля выпадает на вторник, торжество я решил делать в субботу двадцать шестого, но пока никого не пригласил.

«Начальник» — лысый маленький мужичок, объяснил мне, что в субботу у них свадьба, и в пятницу, и в воскресенье. И вообще, у них не принято закрывать заведение, даже когда свадьба, так что нет.

Вышел я совсем разочарованным и двинулся вдоль набережной, прикидывая, в какое заведение можно заглянуть. В одних было слишком дорого, в других — тесно, в третьих меня встречали, как директор «Театрального».

Н-да, не думал, что будет так трудно арендовать кафе. Уже дойдя до середины набережной, я свернул на перпендикулярную улицу с фонтаном и на самодельной халабуде увидел вывеску «Улыбка». Зашел туда от отчаяния, но внутри оказалось на удивление мило. По-европейски, я бы даже сказал. Светлые стены, пластиковые новые столики на шесть человек, а в середине — проходящий сквозь строение ствол платана с прикрепленными к нему картинами музыкантов и актеров шестидесятых. Музыка — джаз, посетителей немного, но они есть.

За барной стойкой был мужчина лет сорока, рыжий и бородатый, как ирландец. По залу порхали такие же рыжие официантки-близняшки, из кухни выглядывала рыжая, как солнце, маленькая женщина.

Видимо, семейный бизнес. Я подошел к стойке, начал излагать суть проблемы. Мужчина позвал жену:

— Адель, иди-ка сюда.

Выслушав меня, они переглянулись, посмотрели на меня.

— Сделаем? — спросил муж у жены, она кивнула и добавила, поправляя фартук:

— Конечно. Присаживайся, Павлик, обсудим детали.

Домой я возвращался довольным. Все получается в лучшем виде!

Набрав угля для хозяйки, я принял душ и сразу вырубился. И оказался в белой квадратной комнате.